Снаружи тополя гнутся и качаются под порывами октябрьского ветра, клочья утреннего тумана плывут над лугами. Небо Норфолка цвета сильно разбавленных чернил постепенно светлеет; но когда рассветет и осеннее солнце взберется чуть выше, я смогу видеть пейзаж на несколько миль – рощу рододендронов, реку за ней, потом болото и наконец море.
Еще очень рано и довольно холодно. Когда мы приехали, Уильям предложил мне развести огонь – в камине уже лежали дрова и растопка – но я боялся, что дым повлияет на пергамент. Поэтому Уильям выдал мне несколько старых масляных обогревателей, и я включил их все. Они невероятно горячи на ощупь, и все равно я никак не могу избавиться от ощущения, что из-за них в комнате становится холоднее. Может быть, все дело в циркуляции воздуха и высоких потолках. Может быть, я по глупости поставил свою доску у этого сквозящего холодным ветром окна-эркера. Но мне категорически необходим свет, и я нашел себе пару митенок.
Сегодня я заканчиваю последнее стихотворение: «Женское постоянство». Хотя срок окончания работы был назначен на 25 октября, я хочу последнюю неделю провести в Лондоне и поработать над рукописями с лупой. Кроме того, я собирался пораньше доставить их в фирму «Грубер и Грубер», занимавшуюся окантовкой работ, на случай, если им придется заказывать материал. Сегодня суббота, и я должен закончить через час или два.
Первые несколько дней тянулись невероятно долго. Настояв на том, чтобы я оставался у него дома, Уильям вернулся в Лондон в понедельник, поскольку его ждали дела. А я подружился с Элли, домоправительницей семейства Лейси, и ее мужем Джимом. Когда я не работал, я сидел перед камином, ел уэльские гренки с сыром, поставив тарелку прямо на колени, и осваивал библиотеку отца Уильяма. Я рассеянно читал и выключал телевизор, если в фильме ожидалась романтическая сцена. Я прогуливался вокруг озера в сторону деревни и там обсуждал кораблекрушения с барменом, который долго жил в Таллахасси. Время от времени я подумывал о том, чтобы украсть ключи от одной из машин и поехать прямиком в Рим – и спать с каждой женщиной, которую встречу по пути.
Мысли собирались медленно и болезненно, выползали с грязного поля боя, одна за другой, под покровом тьмы – раненые, грязные, изуродованные. Но вскоре их скопилось такое множество, что пришлось наводить порядок.
Я лежал, глядя на тени деревьев, и старался быть методичным, в основном чтобы избежать помешательства, но еще и потому, что хотел установить, способен ли мой разум прийти к согласию с сердцем в решении вопроса, что делать дальше, или я вынужден буду действовать независимо от обстоятельств. Изначально я не был уверен в том, что сильнее оскорбило – и напугало– меня больше всего: холодность или масштабы обмана Мадлен. Случайно так получилось, или все было запланировано, но ее способность к фальши и притворству поражала. Все, что случилось, я теперь оценивал заново, подозрительно пересматривая каждое событие. Я решил, что она, должно быть, знала той ночью, что звонила мне именно Люси – когда стояла и слушала, а я делал вид, что говорю с Уильямом. Вот почему она выдернула телефонный провод из розетки – хотела сперва сама поговорить с сестрой. (Дрянь.И каким же дураком я выглядел, когда лопотал всякую чушь в трубку.) Потом, конечно же, эти заграничные поездки, которые, как я теперь понимал, она тоже отчасти выдумала: Амман, наверное, был правдой, но вот как насчет войн толстяков в Филадельфии? А фестиваль раков? Это точно была ложь; она просто ездила к нему.Я вспомнил, как она перевела разговор на другую тему, когда профессор Уильямс проявил повышенный интерес к Сакраменто. Она, судя по всему, была там не больше одного раза.
А он приезжал в Лондон? Должно быть, так. Потом я подумал: наверное, он приходил посмотреть на ее квартиру перед ее отъездом. Наверное, Рой застукал их и снял на видеокамеру. Чувствуя приступ тошноты, я вспомнил, что ночь накануне праздника огня Мадлен «провела у отца». Сколько раз до этого она исчезала под тем же предлогом? Сколько всего раз Мадлен отправлялась повидать «отца»? Я не мог точно сосчитать. (Была ли вообще квартира в Лондоне у ее отца? Зачем ему это? Он ведь живет в Париже.) Я убедил себя: каждый раз, когда она была не со мной, она была с ним.Сколько ночей провели они вместе? Сколько ночей провели через сад от меня, на ее спартанском ложе профессионального убийцы? Я не знал. Конечно, даже для нее это был слишком большой риск. Но у нее могло хватить дерзости на такое, тем более что ее окон не было видно из моей квартиры.
Естественно, я понимал, каким оскорбительным для меня было ее хладнокровие. В течение нескольких месяцев мы были вместе, и единственный раз когда она смутилась и не знала, что сказать, был вскоре после нашей первой «встречи»: я спросил как ее обычно называют – мы тогда возвращались из Кэмдена на катере, и я пытался выяснить, есть у нее друг. (Истерический смех запоздалого озарения: я знал… в глубине души – я знал.)
Хуже всего была психологическая пытка, которой она, должно быть, более всего наслаждалась – смаковала ее– управляя мной. Ее легкий флирт в Риме казался безобидной шуткой по сравнению с графиком жестокостей, который она старательно соблюдала. А потом эти бесконечные «Что ты ей сделал?» на проклятом балу… Бал. Тут мои мысли обратились от ярости и унижения к чему-то иному, не надежде, конечно, но чему-то менее мучительному, чем все остальное.
Я предположил (так много предположений!), что в ту ночь Люси и Мадлен поссорились. Вероятно, злость Мадлен, когда она пришла в комнату, была направлена вовсе не на меня. Вероятно, их ссора была вызвана как гневом Люси на сестру (Люси своими глазами увидела, как далеко все зашло при попустительстве Мадлен), так и гневом Мадлен на Люси из-за того, что та захотела остаться со мной наедине после того, как меня ударили.
Боже мой. Неужели они и это спланировали? Или избиение было своего рода бонусом? Они не могли знать, что там окажется Селина. Или могли? Неужели они действительно могли подстроитьвсе это? Или она просто внезапно появилась, а Люси каким-то образом узнала об этом? Но как? Люси видела меня с Селиной? Когда? Опять же, у меня не было возможности выяснить это. Разве что она выследила меня раньше… или где-то видела с Селиной… или… что? Паранойя прогрессировала.
Главный вопрос, сказал я себе, состоит вот в чем: намеревалась ли Мадлен изначально спать со мной? Нет, я так не думал. Неужели эти сводные сестрицы (смеясь и шутя) считали возможной физическую реальность сексуальной мести? Неужели одна из них радостно оставалась в тени, пока другая (с подпихиванием локтем и подмигиванием) занималась любовью с тем самым мужчиной (только что признанным предателем и разбивателем сердец) только во имя справедливости? Конечно, ревнивые состязания между людьми существовали во все времена – эти ночи с ни в чем не повинными случайными знакомыми из цикла я-покажу-этому-ублюдку-что-в-эту-маленькую-игру-могут-играть-двое, курортные романы по принципу ты-только-подожди-и-узнаешь-что-мне-на-тебя-наплевать… Но в большинстве случаев участниками таких оказываются одна женщина и двое мужчин – мужчина, которому она хочет навредить, и мужчина, которого она использует, чтобы навредить первому. Другие варианты крайне редки. Не слишком часто встретишь треугольник из одного мужчины и двух женщин. И еще реже эти женщины оказываются сестрами.
Ну, хорошо, допустим, между ними существует особая близость, истинное родство душ, просто умилительная женская дружба. Представим себе двух неразлучных сестер, противостоящих всему остальному миру. Предположим, что две оторванные от дома, одинокие девочки выросли, пестуя и лелея двойную печаль и ненависть. Что сделают эти двое, столкнувшись с живым воплощением того, что они более всего презирают, чему не доверяют, чего опасаются? Заставят заплатить этого болтливого, лживого ублюдка – да. Обмануть, дважды, трижды обмануть его; дергать его за нервы – да. Подцепить его на крючок, управлять им, запутать его, сбить с ног водить и водить его кругами – да и еще раз да. Но затащить его в постель и заниматься с ним любовью снова и снова, пока он едва не утратит способность ходить? Что же это за наказание?
