— Думаю,— подводя итог, мягко проговорил Сталин,— что обсуждаемый нами вопрос можно будет решить таким образом…

Он приостановился, и Ежов, боясь, что Сталин выскажет свое решение прежде, чем услышит из уст своего наркома главное доказательство вины этой стервы с револьвером системы «Наган», и что после этого вождю будет ох как несподручно это решение менять, представая перед своими собеседниками в роли человека, попавшего впросак, поспешно выпалил:

— Товарищ Сталин, разрешите доложить вам о главной улике…

Сталин, не привыкший, чтобы его перебивали, с нескрываемым удивлением, готовым обернуться гневной вспышкой, уставился на Ежова.

«Пусть лучше устроит мне выволочку за то, что перебил, чем за то, что не доложил о главном до принятия решения»,— пронеслось в уме сообразительного по этой части наркома, и он, выдержав короткую паузу, продолжил:

— При обыске на квартире, где проживает гражданка Казинская-Грач, обнаружен пакет с письмом на имя врага народа, бывшего маршала Тухачевского. В этом письме некий аноним предупреждает Тухачевского о его возможном аресте и о том, что ему грозит обвинение в организации военного переворота с целью свержения товарища Сталина!

Выпалив это на одном дыхании, Ежов замолк, словно уже был не в состоянии произнести ни единого слова, и, преданно глядя в лицо вождя, с нетерпением ожидал его ответной реакции.

Сталин встал и задумчиво прошелся вдоль длинного стола по кабинету, не показав, однако, ни единым движением, что сообщение Ежова взбесило его до крайности.

Тимофей Евлампиевич, которому Андрей ничего не сказал о пакете, в изумлении переводил взгляд с Ежова на Сталина и вдруг сказал первое, что ему пришло на ум:

— Но простите, Николай Иванович, этот пакет могли подбросить в провокационных целях ваши…

— Я не позволю возводить поклеп на сталинских чекистов! — взвизгнул он так, что Тимофей Евлампиевич вздрогнул: он не мог и предположить, что в таком маленьком человеке таится столько зла.— Ваша подзащитная путалась с Тухачевским. По нашим агентурным данным, она была с ним в театре Вахтангова еще значительно раньше, чем ее арестовали!

Сталин, перестав ходить, снова уселся на свое место. Теперь его взгляд был необыкновенно тяжел и мрачен.

— Я еще раз убедился, товарищ Ежов, что вы политически слабо подкованный человек. При чем тут свержение товарища Сталина? Речь идет не о свержении товарища Сталина, а о свержении диктатуры пролетариата и о восстановлении диктатуры буржуазии. Пора бы чувствовать, товарищ Ежов, что эти цели имеют существенное различие. Враг народа Тухачевский ставил своей целью восстать против советской власти. И потому факт преступной связи гражданки Казинской-Грач с врагом народа Тухачевским должен был бы стоять первым пунктом в вашем докладе, как только вы прибыли ко мне в кабинет. То, что вы сейчас доложили, в корне меняет дело.

Тимофей Евлампиевич, уже уверовавший в то, что с Ларисы будут сняты вздорные обвинения, почувствовал, что почва уходит у него из-под ног.

— Но она же была в театре не с врагом народа, а в то время с заместителем наркома обороны.— Тимофей Евлампиевич произнес это, не узнавая своего голоса и с ужасом понимая, что теперь-то уж Сталин ни за что не вступится за Ларису.

— Хорошо,— давая понять, что разговор на эту тему завершен, сказал Сталин, начертив что-то красным карандашом на листке бумаги, лежащем перед ним на столе.— Продолжайте расследование. Возможно, это приведет к новым фактам о военном заговоре и поможет выявить новых его участников.

— Ваши указания, товарищ Сталин, будут неукоснительно выполнены! — торжествующе воскликнул Ежов.

— Каковы бы ни были результаты следствия,— продолжил Сталин,— высшую меру наказания к гражданке Казинской-Грач не применять. Пусть она останется в живых и пусть сама жизнь убедит ее в том, что социализм, несмотря на любые, самые изощренные козни наших врагов, непобедим. Надеюсь, она не из сознательных врагов пролетариата, скорее всего, можно предположить, что она жертва происков таких законченных предателей и изменников, каким является Тухачевский.

— Товарищ Сталин, есть еще один, как мне кажется, важный момент,— снова оживился Ежов, торжествуя свою победу.— Револьвер системы «Наган», который обнаружен у гражданки Казинской-Грач, принадлежит ее мужу, Грачу Андрею Тимофеевичу. Револьвер именной. Грач был награжден этим оружием Военным советом Первой армии в тысяча девятьсот восемнадцатом году. Вручал револьвер лично враг народа Тухачевский.

— Вот видите! — Сталин обернулся к Тимофею Евлампиевичу и развел руками, как бы изображая свое бессилие перед лицом таких убийственных фактов.

— В то время Тухачевский был не врагом народа, а героем Гражданской войны,— попытался поправить Ежова Тимофей Евлампиевич.

— Не будем ворошить историю.— Лицо Сталина сделалось хмурым и даже враждебным: всякое доброе слово о Тухачевском он воспринимал как личную обиду.— Главное, слишком много фактов, подтверждающих вину вашей снохи, товарищ Грач. И в таком деле мы с товарищем Ежовым совершенно бессильны. Такое дело может решить только суд.

— А как быть с ее мужем, товарищ Сталин? — Ежову сразу же захотелось, используя благоприятную для него ситуацию, заручиться установками Сталина, чтобы потом не сделать что-либо такое, что может не понравиться вождю.

— Товарищ Грач пусть продолжает работать в «Правде»,— ответил Сталин,— Кстати, товарищ Ежов, револьвер системы «Наган», который был изъят у товарища Грача, немедленно возвратите владельцу. Не следует изымать именное оружие, это же память о битвах за революцию. Не вы его вручали, не вам его и отбирать.

— Слушаюсь, товарищ Сталин. Завтра же оружие будет возвращено.

— Не завтра, а фактически сегодня,— поправил его Сталин.

— Товарищ Сталин,— не унимался расхрабрившийся Ежов,— Я полагаю, коль ВМН к гражданке Казинской-Грач применяться не будет, речь идет о ссылке на поселение. Я думаю, что для этого подойдет по всем параметрам Красноярский край. Там у нас много интеллектуалов. Да и воздух исключительно свежий, она сможет основательно проветрить свои мозги.

«Законченный садист,— с ненавистью посмотрев на Ежова, подумал Тимофей Евлампиевич.— Такой родную мать в ссылке сгноит».

— Да у вас и с географией неблагополучно,— сдерживая ярость, вызванную предложением Ежова, медленно и раздельно проговорил Сталин,— Видимо, вы, как и фонвизиновский недоросль Митрофанушка, считаете, что география вам не нужна: извозчик довезет. Пора бы наркомвнуделу знать, что север нынешнего Красноярского края — это и есть тот самый Туруханский край, куда царское правительство упрятывало революционеров, чтобы они как можно скорее отдали Богу душу. И среди этих революционеров, если товарищу Ежову неизвестен и этот факт, находился в туруханской ссылке и товарищ Сталин, к счастью для друзей и к несчастью для врагов оставшийся в живых. Вы что, решили поиграть на символике?

— Ни в коем случае, товарищ Сталин! — клятвенно воскликнул Ежов.— Вашу биографию я знаю наизусть, каждый ее штрих, каждый факт, всю хронологию! Я вовсе не символику имел в виду…

— Не знаю, что вы там имели в виду, и не хочу знать,— резко прервал его Сталин — Я знаю лишь то, что наркомвнуделу хотя бы иногда надо шевелить мозгами. Вы свободны, товарищ Ежов. И не пропадайте надолго из поля нашего зрения.

Ежов, слегка пятясь к выходу из кабинета, круто повернулся и стремительно исчез за дверью, радуясь тому, что и на этот раз все для него окончилось более или менее благополучно. А больше, чем на день вперед, и рассчитывать не приходится. А то, что вождь то и дело тыкал его носом в его промахи и выкрутасы, так на то он и вождь…

После ухода Ежова Сталин ушел в себя, будто совсем позабыв о Тимофее Евлампиевиче и о том, что за окнами слегка посветлело. Тимофей Евлампиевич даже не слышал, как он подошел к нему сзади, почти вплотную, и сказал голосом человека, который в полной мере разделяет отчаяние своего собеседника: