Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Старик, а ты заметил, какую овацию устроили Кирову? Тебе это о чем-нибудь говорит?

— Мироныч заслужил,— убежденно произнес Андрей.

— Так-то оно так,— загадочно протянул Кольцов.— Ты давно не заглядывал в словарь Даля? Загляни на досуге. Там есть такое словечко, как «зависть». А завидовать — значит досадовать на чужую удачу, жалеть, что у самого нет того, что есть у другого. Тебе это словечко ни о чем не говорит?

— К чему это ты, Миша? — Андрей не сразу понял, на что намекает Кольцов.

— А ты сам догадайся. И поговорку вспомни: «Касьян на что ни взглянет, все вянет». Зависть, она прежде нас родилась!

И тут Андрей словно прозрел: «Он хочет сказать, что Сталин завидует Кирову? Какая чушь! Да он же на голову выше Мироныча! Хотя бы потому, что Сталина никто не посмеет обозвать «Виссарионычем», а вот Кирова запросто зовут «Мироныч».

А вслух сказал:

— Мироныч — прекрасный человек. Его любят в партии. Но до Сталина ему далеко! Мироныч — агитатор, трибун, создан для митингов. А Сталин — стратег.

— Не скажи, старик, не скажи,— мягко возразил Кольцов.— В партии есть иные суждения, я тут успел кое с кем пообщаться. Впрочем, не здесь обсуждать эти проблемы. Давай после вечернего заседания побродим по стольному городу, потолкуем, может, завернем ко мне на чашку чаю. Я и Сашку пригласил.

— Вот это здорово! — обрадовался Андрей: ему давно хотелось поближе познакомиться с Фадеевым.

Поздним вечером они вышли из Кремля втроем. Южный ветер нежданно для февраля принес с собой оттепель, и они долго ходили по ночным улицам, чувствуя себя свободно и раскованно. Говорил больше Кольцов, а Фадеев в основном помалкивал да смеялся голосом молодого петушка.

— Старик,— обращаясь к Андрею, оживленно сказал Кольцов, всласть дыша мягким, бодрящим и влажным воздухом и прислушиваясь к хрустальному звону падающих с крыш сосулек.— Ты, конечно, знаешь о причинах болезни своего шефа?

— Понятия не имею,— честно признался Андрей.— Лев Захарович меня в это не посвящал.

— Твой Лев Захарович — хитрющий лис! — объявил Кольцов, чем едва не поверг Андрея в смятение: он никогда не отважился бы сказать такие слова о своем начальнике.— Впрочем, и человечишко он не ахти…

— Зачем же ты так…— оторопело протянул Андрей.

— Поверь мне, старик, я зря не скажу.

— Лис? — залился смехом Фадеев.— Говоришь, хитрющий лис! Вот это образ!

— Да вот вам хотя бы один сюжет, навскидку. Ему говорят: «Мехлис, ты еврей». И что он отвечает? Мехлис с гордостью отвечает: «Я не еврей, я коммунист!» Хорошенькое дело, как говорят в Одессе! Вам достаточно или еще?

— Я не еврей, я коммунист! — слово в слово, захлебываясь от смеха, повторил Фадеев.— Да он же гений!

— А вы обратили внимание, о чем он почти каждый божий день пишет в «Правде»? Он пишет о великом Сталине. Как-то я спросил его, что он думает о новых назначениях в армии. И он с ходу ляпнул: «Все эти Тухачевские, корки, уборевичи — какие это коммунисты? Все это хорошо для восемнадцатого брюмера Бонапарта, но не для Красной Армии». Вы думаете, это он сам придумал? — многозначительно спросил Кольцов.— Ну да дьявол с ним, с Мехлисом. Я, кажется, не досказал тебе о твоем шефе,— снова обратился он к Андрею.— Старик, твой шеф, говоря нормальным человеческим языком, крупно погорел. Ты знаешь, что он вытворял? К вам в «Правду» шли отчеты с партийных собраний ячеек с результатами голосования. И в них, к примеру, сообщалось, что за Сталина голосовало, скажем, сто человек, а против — триста. А твой шеф исправненько пишет: за — триста, а против — сто. Короче, с точностью до наоборот. Как вам это нравится, ребятишки? Ну там, в партячейке, читают газету и диву даются: что за чушь, какой наглый обман! Звонят в редакцию. Твой шеф — сама вежливость и предупредительность. Заверяет, что немедленно все проверит. Потом сообщает: «Вы абсолютно правы, произошла досадная опечатка, наборщики в типографии дали маху, напутали, редакция приносит вам извинения, примите и прочая…» Ну а кто заметит коротенькое исправление, к тому же набранное петитом, да еще и без упоминания известного имени? Пришлось бедолагу снять. И он от отчаяния залег в больницу. Микроинфаркт…

— Неужто это правда? — изумился Андрей, сперва предположив, что Кольцов просто решил над ним подшутить.

— Такая же правда, как и название твоей газеты,— серьезным тоном развеял его сомнения Кольцов.— Что до меня, то я снял бы с работы не твоего шефа, а Мехлиса.

— Мехлиса?

— А ты что, думаешь, такие вещи делаются по собственной инициативе? Шалишь, брат!

— Но выходит, такое можно провернуть и при любом другом голосовании? — озадаченно спросил Фадеев.

— А ты как думал? — задиристо воскликнул Кольцов,— Сашка, у тебя, оказывается, вопреки моим представлениям, есть мозги! Уж тебе-то пора знать эту хитрую механику. Между прочим, это весьма испытанный метод, так делалось и на предыдущих съездах. И знаете, кто решает судьбу руководящих органов партии? Не знаете. Так я вас просвещу: счетная комиссия! Разумеется, сформированная соответствующим образом. А еще один секрет, так и быть, могу вам открыть, вы кадры надежные. Так вот, знайте, что тайное голосование — чистейшая фикция. И тебе, Булыга, очень повезло.

— В чем же? — поспешно осведомился Фадеев.

— А в том, что у тебя только совещательный голос и, следовательно, тебя не подпустят к урне.

— Миша, не дури голову,— рассердился Фадеев.— Разве есть способы выяснить, кто голосовал «за», а кто «против», если голосование и в самом деле тайное? Думаю, что таких способов пока еще не изобрели.

— Вот и попал пальцем в небо! — торжествующе оценил его неверие Кольцов.— Слушайте меня, старичье, внимательно. Представьте себе, что вы делегаты съезда с решающим голосом. Перед съездом вам, как и всем остальным, дают заполнить анкеты, которые вы, объятые телячьим восторгом, старательно заполняете. А при выборах руководящих органов партии вам выдают бюллетени. Конечно же для тайного, абсолютно тайного голосования. Предположим, в бюллетене вы, имея на меня зуб, взяли да и лихо вычеркнули мою изумительную фамилию. И что же вы, великие любители всяческих тайн, обязаны сделать?

— Кажется, там надо написать вместо вычеркнутой фамилии человека, которого мне хочется избрать,— не очень уверенно ответил Андрей.

— Корифей! Ну ничего не скажешь, истинный корифей! — радостно воскликнул Кольцов.— Так вот, милочки мои, вы уже и на крючке! Как окуни на мормышке!

— Что-то я не совсем…— начал было Фадеев.

— А вот ты вовсе и не корифей. И как только ты свои романы чиркаешь? Неужели тебе так-таки и не пришло в голову, что мало-мальски опытный графолог, сличив твою чудненькую анкету с твоим прелестненьким бюллетенем, не разгадает твою сногсшибательную фамилию? Еще как! И вот ты уже в списочке тех, кому предстоит узнать, что ад — это вовсе не рай.

— Неужели это правда? — оторопело спросил Андрей.

— Эх ты, Фома неверующий,— засмеялся Кольцов.— Впрочем, если не веришь, так и не верь. Хочешь быть счастливым — будь им! И знаешь, старик, сегодня мне охота побалагурить, отвести душу.

— Присоединяюсь целиком и полностью! — возрадовался Фадеев.— Ты обещал принять нас в своих апартаментах.

— Передумал! — решительно сказал Кольцов.— Там нам будет не очень-то вольготно. Завернем-ка, братишечки, в наш благословенный Дом печати. Под коньячок я вам еще не то поведаю.

Они свернули на бульвар и вскоре уже сидели в ресторане, выбрав себе столик в самом углу. Андрея словно обожгло: вспомнились вечера, когда он бывал здесь с Ларисой, и особенно самый первый вечер. Тогда они тоже сидели с Кольцовым…

Под коньячок Кольцов и вовсе разговорился, он был в ударе.

— Вот и завершился съезд,— раздумчиво начал он.— Выпьем за это!

— Прекрасный повод выпить! — подхватил Андрей,— Эпохальное событие! Съезд победителей — лучше не скажешь! И представьте, я вместе со всеми чувствую себя победителем!

— Счастливый человек,— почему-то с заметной грустинкой сказал Кольцов,— Я тоже радуюсь нашим победам, но, честно говоря, что-то меня подспудно тревожит. Знаешь, как бывает в детстве: увидишь чудесный сон, будто побывал в раю, а проснешься — оказывается, ты на грешной земле.

68
{"b":"159616","o":1}