— Не будем касаться всякого рода намеков,— не принял подсказки Сталин.— Нам важнее позиция товарища Бухарина. Наша это позиция или не наша?

— Не наша! — едва ли не в один голос выдохнули члены Политбюро.

— Вот видишь, Николай,— укоризненно сказал Сталин, точно журя нашалившего ребенка.— У всех единое мнение. Я же никого не принуждал.

Сталин согнал с губ едва приметную усмешку и молча заходил по кабинету. Трудно было понять, собирается ли он говорить еще и потому молчит, обдумывая новые обвинения в адрес Бухарина, или же считает обсуждение завершенным.

— Но Бог с ней, с этой злополучной статьей,— неожиданно оживился он.— Чего не наворотишь в статье ради дешевой популярности. А вот пусть нам товарищ Бухарин объяснит, какой замысел против нашей партии вынашивал он, когда тайком бегал на свидания к Каменеву прямо на его квартиру. Кажется, он начисто позабыл, что сам помогал товарищу Сталину разгромить господ Каменева и Зиновьева. А теперь замаливает свои грехи?

— Это был обычный деловой визит,— глухо сказал Бухарин, бледнея.

— Кто оправдывается, тот всегда виноват,— сказал Сталин, обращаясь не к Бухарину, а к остальным членам Политбюро.— Пусть тогда товарищ Бухарин ответит, во время каких деловых визитов произносятся такие, например, фразы: «Революция погублена». Или: «Сталин — интриган самого худшего пошиба»? Или: «Сталин — Чингисхан»? Или: «Такой диктатор будет ходить своей железной пятой по лицам людей». Железная пята!

— Позор! — взвизгнул Ворошилов.— Немедленно вывести его из состава Политбюро! Я не хочу сидеть рядом с этим обнаглевшим двурушником!

— Спокойнее, товарищ Ворошилов.— Сталин подкрепил свои слова жестом в его сторону,— Вы чуть что — и сразу за шашку. Так и до кровавой рубки недалеко.

— Это клевета,— не очень уверенно сказал Бухарин.— Меня хотят поссорить с тобой, Коба.

— Клевета? — У Сталина гневно раздулись ноздри,— А что ты на это скажешь?!

И он извлек из папки, лежавшей перед ним на столе, какой-то листок и пустил его по рукам присутствующих на заседании.— Здесь, уважаемый «любимец партии», все, что ты говорил своему дружку Каменеву. А товарищ Сталин лишь процитировал этот бред.

— Это фальшивка! — воскликнул Бухарин.

— Известно, что наступление — лучший вид обороны,— Сталин посмотрел на Бухарина уничтожающим взглядом.— Думаю, что вопрос ясен. Что можно сказать о товарище Бухарине? Теоретик он не вполне марксистский, теоретик, которому еще надо доучиваться до того, чтобы стать марксистским теоретиком. Это теоретик без диалектики, теоретик-схоластик. К тому же товарищ Бухарин еще совсем недавно состоял в учениках у Троцкого, еще вчера искал блока с троцкистами и бегал к ним с заднего крыльца.

— Как ты смеешь, Коба? — с отчаянием в голосе почти закричал доведенный едва ли не до исступления Бухарин.— Как ты смеешь передергивать факты? Я никогда не был подмастерьем у Троцкого! Я никогда не сколачивал оппозиций, группировок и группок! Для меня политика — это прежде всего высокая нравственность, честность. Порядочность…

— Мы уже успели убедиться в этом, товарищ Бухарин! Ты не имеешь права именовать себя честным политиком! Лучшее тому доказательство — твои книжонки и статейки, они прекрасно аттестуют тебя как липового марксиста!

— Коба! Еще совсем недавно ты утверждал совсем другое!

— И что же я утверждал? — насторожился Сталин. Он сразу почуял, на что намекает Бухарин, но был убежден, что тот не отважится обнародовать их разговор.— Может, я ставил тебя выше Ленина?

— Ты говорил…— отделяя одно слово от другого и делая продолжительные паузы, сказал Бухарин,— ты говорил вот что: «Мы с тобой, Николай,— Гималаи, остальные — ничтожества!»

Сталин побагровел и стукнул кулаком по столу.

— Лжешь! Лжешь! Лжешь! — заорал он так, что все вздрогнули.— Хочешь настроить меня против членов Политбюро?! Не выйдет!

— Мой Бог — правда,— упрямо сказал Бухарин, запоздало сознавая, что не следовало вспоминать при всех слова Сталина о Гималаях.

— Тебе это приснилось в дурном сне или почудилось при очередной попойке с Каменевым! — гневно шумел Сталин.— Знаем мы таких правдолюбцев! Товарищ Сталин не такой идиот, чтобы сравнивать тебя с Гималаями.

— Значит, Гималаи — это только ты! — воскликнул Бухарин тоном человека, отгадавшего загадку,— Меня ты уже низвел до политического пигмея.

— Не надо прибедняться, товарищ Бухарин,— внешне спокойно произнес Сталин.— Не обязательно быть великим теоретиком. Но обязательно быть порядочным человеком. Вы, товарищ Бухарин…

Он немного передохнул.

«Он перешел на «вы»,— холодея от дурного предчувствия, подумал Бухарин.— Теперь тебя ждет участь Троцкого, если не хуже».

— Впрочем, о чем с вами говорить, товарищ Бухарин? Вместо того чтобы раскаяться и признать свои ошибки, вы атаковали Политбюро. Все предельно ясно. Думаю, члены Политбюро согласятся, что сегодня у нас есть две диаметрально противоположные линии: во-первых, это линия партии и, во-вторых, это линия Бухарина. Они несовместимы. И если товарищ Бухарин будет продолжать свою антипартийную линию, у нас хватит сил, чтобы обломать ему рога. Думаю, что товарища Бухарина следует отстранить от занимаемых постов. Какой он, к дьяволу, скажем, редактор «Правды»? Может ли быть «Правда» верным оружием партии, если это оружие в руках таких товарищей, как Бухарин? Думаю, что не может.

— Надо вывести его из Политбюро,— уверенно сказал Молотов как о чем-то решенном.

— А вот этого делать пока не следует,— возразил Сталин, сделав ударение на слове «пока».— Чем черт не шутит, может, товарищ Бухарин и прислушается к нашим советам. В противном случае пусть пеняет на себя.

— Как бы партия не обвинила нас в либерализме,— озабоченно сказал Молотов, поправив пальцем пенсне.— Слишком велики грехи у товарища Бухарина.

— Ничего,— уже миролюбиво произнес Сталин,— Мы не сторонники сразу пускать кровь. А что касается партии, то мы разъясним ей наше решение, думаю, что партия нас поймет.

Выждав, пока все разойдутся, Сталин дал знак Бухарину, чтобы он задержался. Бухарин с поникшей головой присел на стул. Он чувствовал себя разбитым и опустошенным. Голова гудела, пальцы дрожали. Не хотелось ни говорить, ни слушать.

Сталин сел напротив, спиной к окну и долго вглядывался в Бухарина, словно был уверен, что сможет изучить и распознать не только то, что написано на его лице, но все, что сейчас происходит в его душе.

— Вот видишь, Николай, чем заканчиваются нехорошие игры с партией.— Со стороны можно было подумать, что это отец ведет душеспасительную беседу со своим заблудшим сыном.— Партия этого не прощает. Партия — это не клуб болтунов и демагогов, это единая стальная монолитная организация, отторгающая от себя любых раскольников.

Бухарин, еще не остывший от проработки на заседании, плохо воспринимал слова Сталина, они скользили по поверхности его сознания. И потому он смотрел на говорившего Сталина рассеянным, отсутствующим взглядом.

— Ты слушаешь меня или витаешь в облаках? — осведомился Сталин,— То, что я говорю, тебе очень полезно усвоить.

Бухарин никогда не мог терпеть духовного насилия над собой, от кого бы оно ни исходило. В ответ на такое насилие он тут же ощетинивался и стремился сбросить с себя невидимые путы.

— Слушаю,— негромко отозвался он,— Но ты изрекаешь истины, которые известны любому школьнику. Заседание кончилось. Ты можешь хоть сейчас говорить нормальным человеческим языком?

Это взбесило Сталина, но он сдержал себя и лишь недовольно поморщился, усы его дернулись.

— Большое самомнение,— он укоризненно покачал головой.— Непомерные амбиции. Ты возомнил себя великим теоретиком. И думаешь, что партия без тебя пропадет. Партия и без нас с тобой будет жить и развиваться. Между прочим, я мог бы сейчас и не говорить с тобой. Все уже сказано на заседании. Но любое заседание страдает одним очень существенным недостатком: оно протоколируется. А между тем не все, далеко не все должно фиксироваться на бумаге… Бывают обстоятельства, при которых уместнее вести доверительный разговор с глазу на глаз.