Она кивнула еще раз, надеясь, что в последний. Ждать его реакции было мучительно.

Его лицо выражало удивление, и он произнес с благоговением:

— Какой необычный дар!

Пробка исчезла, как и нервозность. Ничего из того, что он мог сказать, не утешило и не порадовало бы ее больше.

Это действительно был дар. Несмотря на некоторые негативные последствия, она всегда считала этот дар бесценным. Однако она не представляла, что Хантер будет того же мнения. Она надеялась на то, что он его признает, и рассчитывала хотя бы на сочувствие, но не на восхищение и понимание.

Однако нельзя было сказать, что он выглядел понимающим в этот момент. Он заглядывал за ее плечо, явно смущенный:

— А как это связано с окнами лорда Брентворта?

— О, действительно! — кивнула она. — Это море. Когда я четко слышу его, музыка умолкает.

— Правда?

—Я думаю, это ритм волн. Внешняя музыка заменяет мою. Это как если бы я отправилась в оперу и слышала всех музыкантов одновременно. И я менее склонна… — она махнула рукой на ковер, — на подобное, когда есть внешний источник звуков. Они более единообразные, чем то, что звучит в моей голове. Мне достаточно легко приспособиться к этому темпу, и я не думаю о том, что он может резко измениться.

— А то, что звучит внутри, часто меняется резко?

— Нет, иногда это одно и то же в течение нескольких дней или даже недель, иногда происходит постепенное изменение, иногда меняется не сама мелодия или ее темп, а инструменты. Я слышу виолончель, а потом звук становится более высоким, и внезапно я осознаю, что это флейта. — Она бросила на Хантера сердитый взгляд. — Это также раздражает.

— Я представляю. — Он внезапно улыбнулся. — Жизнь, должно быть, кажется вам бесконечной театральной постановкой.

Она засмеялась и покачала головой:

— Музыка не такая последовательная и громкая. Это не так, как будто у меня в голове играет целый оркестр. — Она пожала плечами. — Лиззи говорит, что все слышат музыку в своей голове время от времени. Я не думаю, что то, что слышу я, нечто особенное, просто я слышу ее чаще и более отчетливо, я полагаю. И я могу немного этим управлять, — добавила она, чтобы он не думал, что она потакает прихотям своего дара или что сочинение музыки не требует никаких усилий. — Обычно, когда я концентрируюсь, я могу слышать то, что хочу, изменять ее так, как хочу. Таким образом я сочиняю. Но когда я не концентрируюсь, ну…

Он понимающе кивнул:

— И что вы слышите сейчас?

—Как моя мама выговаривает мне за разбитую вазу, — мрачно произнесла она, хотя на самом деле это все еще была детская мелодия. — Я не должна больше откладывать это на потом.

Он положил руку на спину Кейт и мягко подтолкнул ее к двери:

—Вашей матери не нужно знать об этом.

—Я не буду лгать ни ей, ни лорду Брентворту.

—Нет, будете. — Он отпер дверь. — Я вам приказываю. — Вы не можете это сделать.

—Я думаю, я только что сделал именно это.

Он окинул взглядом коридор, чтобы убедиться, что там никого нет, прежде чем вывести ее из комнаты и закрыть за собой дверь.

— Я никогда не обещала исполнять любой ваш приказ. — Кейт засмеялась. — Я пообещала исполнять только те приказы, которые имеют отношение к расследованию.

— Этот имеет.

— Какое?

Взглянув на него, она увидела веселые искорки в его глазах.

— Я приказываю вам не спрашивать.

Кейт все еще смеялась, когда Хантер оставил ее, пообещав, и что уладит дело с вазой. Завернув за угол, он остановился, прислонился к стене и два раза глубоко вздохнул.

— Вы хороший человек.

Черт возьми, о чем он думал, когда рассказывал ей о своей сделке с Уильямом? Он фыркнул и провел рукой по лицу. Он явно не намеревался ослепить ее своим шармом. И он не думал о прошлом вечере, когда, выйдя из себя, отдавал неразумные приказы. Но это, по крайней мере, было следствием чего-то. Он пришел в ярость от того, что она оказалась рядом с пляжем контрабандистов, и хотел убедиться в том, что она никогда, никогда не подвергнет себя такой опасности снова. Правда, когда гнев утих, он смог признать, что опасность была совсем небольшая… и его реакция была, конечно же, неразумной. Но пусть и так, в этом все же был какой-то смысл.

Хоть убей, он не мог понять, откуда у него появилось желание рассказать о своем постыдном прошлом и на что он при этом рассчитывал. Оно возникло внезапно, это был непреодолимый порыв — дать ей некоторое представление о том, каким человеком он был, с каким человеком она будет связана. Это было глупо, так как он не собирался предоставлять ей право выбора. Потом он сидел как на иголках на своем месте, ожидая услышать ее мнение, — что было не менее глупо, так как он не собирался меняться ради нее или кого бы то ни было. И когда она наконец назвала его хорошим человеком, это одновременно и ободрило, и сбило с толку, и возмутило его.

Он не был хорошим человеком. Он был плохим. Обычно у него хорошо получалось быть плохим.

Он действовал совершенно нецелесообразно последние восемнадцать часов.

Это надо прекратить, немедленно. Он знал, как действовать эффективно. Он знал, как действовать чертовски эффективно почти во всех ситуациях. Он всегда действовал чертовски эффективно почти во всем: он был пронырливым уличным мальчишкой, неуловимым вором, беспощадным бизнесменом, очаровательным джентльменом. И джентльменом ему удалось остаться после своего странного признания.

Хантер, безусловно, знал, как лучше всего действовать, чтобы получать то, чего он хотел. И, несмотря на его внезапное признание, он вовсе не жаждал прощения Кейт за свои грехи.

Ему нравилось быть плохим, черт возьми, и он совершенно не сожалел об этом.

Он выпрямился и продолжил свой путь в бильярдную, где, он знал это наверняка, можно было найти и лорда Брентворта, и Уита. Первому он собирался предложить невероятную сумму, чтобы замять дело с вазой. А второму Хантер намеревался поручить присматривать — на этот раз хорошенько присматривать — за Кейт пару часов.

У него возникла дьявольская и потрясающая идея.

Кейт вернулась в свою комнату, собираясь переодеться и спрятать испорченное платье в сундук. Если повезет, она избавится от него, когда вернется в Хэлдон, так, чтобы об этом никто не узнал.

Однако удача ей не сопутствовала. Открыв дверь, она увидела Лиззи, которая стояла посередине ее комнаты, складывая одеяло. Лиззи от неожиданности уронила одеяло, открыла рот и направилась к Кейт, удивленно глядя на ее окровавленное плечо. На все это ушло не более пары секунд с того момента, как Кейт вошла.

— Леди Кейт, что случилось?

Кейт закрыла за собой дверь:

— Ничего.

Лиззи резко остановилась и указала на рану и пятна крови:

— Ничего? У меня есть глаза, не так ли?

— Да. У тебя также есть уши и рот, поэтому я не скажу тебе, что случилось.

Лиззи фыркнула, довольно выразительно, по мнению Кейт.

— Известно, что я сохранила один или два секрета, — заявила Лиззи.

— Только потому, что тебя попросила об этом моя мама.

— Ну… — Лиззи отвела взгляд и начала дергать завязки своего передника. — Ну, она же попросила меня. Она…

— Она что, Лиззи?

— Она попросила, чтобы я дала слово.

Как член семьи Коул, догадалась Кейт. Она прекрасно понимала, что это значит для Лиззи. Вместо того чтобы спорить, чем вынудить Лиззи чувствовать себя еще более неловко, она пожала плечами и сказала небрежным тоном:

— Ну, пообещай мне, что ты никому не скажешь ни одного слова из того, что я расскажу тебе.

Лиззи торжественно произнесла, кивнув:

— Я обещаю.

Рассказывать что-либо Лиззи всегда было сложно. Эта женщина задавала бесчисленное количество вопросов. Но рассказывать историю о том, как была разбита ваза, как Кейт поранилась, как был взломан замок, и о том, что значительное количество времени она провела в запертой комнате с красивым мужчиной, избежав упоминания о контрабандной операции, и одновременно надевать другое платье взамен порванного было намного сложнее. Это было целое событие, которое заняло два часа.