Ночь также была нелегкой, но Кейт не хотела в этот момент думать об их ссоре, не тогда, когда ей было больно, а он был так добр к ней. Она подумает об этом, когда почувствует себя лучше и он опять будет вести себя, как своенравный болван.

Она закрыла глаза и вздохнула, чувствуя, что пульсирующая боль уменьшается:

— Простите — я назвала вас мерзавцем.

— Не стоит извиняться. Я действительно солгал. — Он нежно постучал пальцем по ее подбородку, и она не открыла глаза. — Сейчас лучше?

Она кивнула, а он потянулся, чтобы взять ее носовой платок. Он воспользовался им, чтобы остановить усилившееся кровотечение.

— Вам нужно будет хорошенько заботиться о своей ране, — сказал он ей серьезным тоном. — Следите за тем, чтобы она была чистой, и перевязывайте перед тем, как лечь спать. Я найду повязку для вас.

— Хорошо. Спасибо.

Она посмотрела туда, куда он положил вынутый осколок. Он был длиной не больше дюйма, с облегчением отметила она, но и не меньше. Он был треугольной формы с основанием шириной в четверть дюйма.

— Я не могу поверить, что это случилось, — сказала она как-то испуганно. — Я никогда не ранила себя. Не так серьезно. Ну, однажды я поставила себе синяк, ударившись о дверь. И думаю, я могла бы сломать палец на ноге, когда выпала из экипажа отца, но…

Хантер резко вскинул голову:

— Вы выпали из экипажа?

— Он стоял на месте, без лошадей. — Она смущенно улыбнулась. — Играла в прятки с Эви, когда мне было лет десять.

—А! — Он все прижимал носовой платок к ране. — Никто не может прожить жизнь, не поранившись пару раз, Кейт. Не берите в голову.

—Не могу. Это естественно для меня.

— Понятно. — Он откинулся на спинку кресла и посмотрел на Кейт изучающим взглядом. — И вы уже передумали говорить с Уитом?

— Нет.

Это была ложь. Она действительно передумала говорить с Уитом, но пока не была готова отдать победу Хантеру.

Хантер скривил губы:

— И вы еще обвиняете меня в том, что я злой?

— Но я не злая, — возразила она. — Я мстительная. Это совершенно другое.

— Не могу поверить, что собираюсь спросить об этом, — пробормотал он, — но в чем разница?

— Только в том, что последнее подразумевает желание постоять за себя, — объяснила она.

— Месть — это не добродетель, Кейт.

Улыбка, которую он получил, была макиавеллевской.

— О, не всегда.

Он не улыбнулся в ответ:

— Будет ли иметь значение, если я извинюсь за прошлый вечер?

Извинения, когда они искренние, всегда имеют значение. Но она не была готова пойти и на это.

— Я думаю, это зависит…

— От… — поторопил ее он.

— От того, почему вы извиняетесь и за что вы извиняетесь. Если вы собираетесь произнести размытые и общие фразы типа «за прошлый вечер» или «за ссору» только для того, чтобы я стала более послушной, то, уверяю вас, это не поможет. Но если вы действительно искренне сожалеете о чем-то конкретном…

— Я сожалею, — вставил он. Он перехватил ее взгляд и удержал его. — Я искренне сожалею, что усомнился в том, что вы умеете держать слово. Я был неправ.

— О, хорошо. Да, это имеет значение. — Большое значение, по крайней мере какое-то, потому что еще оставался вопрос, верит ли он в это. Она смотрела вниз и теребила юбки. — Когда вы говорите «неправ», вы имеете в виду, что были неправы, потому что знаете, что это неправда, или «неправ», потому это то, что следует говорить, даже если это правда?

— Кейт, посмотрите на меня. — Он подождал, пока она перестала теребить юбки и подняла глаза. — Я знал, что это неправда, но проигнорировал это, потому что был сердит на вас и хотел быть убедительным.

Она медленно кивнула:

— Очень хорошо, извинения приняты.

Он кивнул в ответ:

— Отлично, сейчас…

— Вы сожалеете также о том, что угрожали мне рассказать все Уиту? — спросила она, не потому что хотела, чтобы он сожалел, а потому что ей было интересно, сожалел ли он.

— Сожалел бы, если бы вы не стали сразу же угрожать мне. — Его губы изогнулись в лукавой улыбке. — Я не знал, что вы способны на такое холодное презрение.

— Как дочь леди Терстон я имею многочисленные преимущества.

Он засмеялся на это:

— Могу себе представить. Ваше упрямство тоже к ним относится?

— О нет, это сугубо мое.

— Я бы никогда не приписал вам этот недостаток, если бы сам не убедился, что он вам присущ.

— Да, я как-то упоминала, что у меня масса недостатков. У всех они есть. — Она мило улыбнулась ему. — У некоторых их больше, чем у других.

— Я знаю о своих, — отозвался он сухо.

— Правда?

— Конечно. Разве я спорил с вами, когда вы назвали меня непатриотичным и эгоистичным?

Нет, и он не выглядел в тот момент так, как будто ему было неловко из-за того, что его считают таковым.

— Остальные сочли бы это недостатками. А вы?

Он ответил после небольшой паузы:

— Нет.

Она ненадолго задумалась, говорил ли он серьезно, потом решила, что это невозможно. Все считают эгоизм недостатком. Наверное, он снова пытался раздражать ее.

— Тогда о каких недостатках вы знаете? — спросила она.

Он постучал пальцем по подлокотнику своего кресла, размышляя:

— Я слишком снисходительный.

— По отношению к себе или к другим?

— Преимущественно к себе.

Это было довольно неожиданно для нее. Она думала, что человек он дисциплинированный:

— Вы расточительный?

Он перестал стучать пальцем.

— Нет. Расточительство предполагает, что имеющееся используют сверх меры.

— О! Ну, тогда по отношению к чему вы снисходительны?

— К своим интересам в данный момент. Земля, искусство… — Он лукаво улыбнулся. — Грех.

Она скривила губы:

— Я не верю в это. Эви сказала, что вы, по сути, хороший человек.

— Правда? — Он явно был заинтригован.

— Но что у вас есть темные пятна.

— Звучит так, как будто я подпорченный фрукт.

— Да, — засмеялась она, — я примерно так и сказала. Хантер не смеялся. Он сидел неподвижно, изучая ее.

— А во что вы верите, Кейт?

— Что… — Она заерзала в своем кресле, чувствуя себя неловко под его пристальным взглядом. — Что я была не права, когда назвала вас эгоистичным и непатриотичным.

— Нет, — сказал он тихо, — вы были правы.

— Конечно, я…

— Вы знаете, почему я работаю на Уильяма?

Внезапно он сильно помрачнел. В его глазах разразился шторм, но она не могла сказать, был ли он вызван гневом, страхом или болью. Этого человека невозможно было понять.

— Вы… — Она снова сменила положение. — Вероятно, по тем же причинам, что и Уит, и Алекс.

Он медленно покачал головой, потом поймал ее взгляд и, не моргая, пытался удержать его. Как будто он давал ей возможность судить его за то, что он собирался сказать. А может быть, просил ее не делать этого. Она бы очень хотела знать, чего именно он хотел от нее.

— Я выполняю приказы Уильяма, — сказал он осторожно, — потому что у меня нет выбора— я должен выполнить последние приказы палача.

— Я… Прошу прощения?

Учитывая, насколько ее реакция была важна для него, возможно, стоило бы придумать более красноречивый ответ, но эта фраза была лучшей из того, что ей пришло в голову при слове «палач».

Хантер кивнул:

— Мое наказание за преступления, совершенные против короны, — это семь лет на службе в Военном министерстве. Осталось шесть месяцев.

Он откинулся на спинку кресла и вытянул ноги, возможно демонстрируя, что все это не имеет для него большого значения. Она бы поверила ему, если бы не сплошные тучи в его глазах и взгляд, прикованный к ее лицу.

— Щедро, на самом деле. Уильям мог бы легко отдать меня под суд или конфисковать все, что у меня есть, и направить служить во флот.

— Семь лет, — прошептала она. — Что, ради всего святого, вы сделали?

— Я не делал ничего ради всего святого. Ради обогащения, и было мало такого, чего я не сделал.

— Но что за преступление влечет такое наказание? Вы… Вы навредили кому-то?