Хармони резко отдернула руку, но ощущение твердых мышц все еще грело ладонь.
– Все, что тебе нужно, – заключил Пэкстон, – это красный нос, и будет нам цирк.
Пошмыгав носом, будто проверяя, не появился ли насморк, она поинтересовалась:
– Уверен, что он уже не красный?
Он взял ее нос обеими руками, согревая его. Тепло разлилось по телу Хармони, как желе по горячему тосту, и все внутри нее разом отогрелось.
Чтобы как-то приглушить свое возбуждение, она свела глаза к носу, чтобы посмотреть на его руки.
Сэр Галахад [12], увидев это, зашелся в приступе кашля, как будто у него в горле застряла куриная кость. Хармони попыталась пощекотать его, отчего он закашлялся еще сильнее.
– Хватит, – выдавил он, отстраняясь. – Не могу больше.
– Ты надо мной смеешься?
– Я никогда… – Он еще раз откашлялся и, наконец, задышал ровнее. – Я… не смеюсь.
Она не удержалась и снова вошла в ментальный магический контакт с настоящим Кингом Пэкстоном, чья потребность в смехе угрожала внешнему по-военному холодному и резкому поведению, с человеком, который изо всех сил старался защитить сооруженную им вокруг себя стену от любого эмоционального штурма.
К хренам эту стену. В данный момент Хармони хотела сосредоточиться исключительно на его физиологии, скажем, на месячишко. Как минимум. Всего какой-то один день она провела здесь, а ей уже казалось, что это место… именно то, где ей и нужно быть, и ей очень хотелось задержаться здесь подольше.
К величайшему ее сожалению, разделение мира на реальный и магический поколебать или игнорировать трудно.
– В этой расцветущей комнате страшно холодно, – проговорила Хармони, стягивая у шеи воротник видавшего виды халата. – А этот наряд лучше все-таки назвать самосохранительным, – добавила она, мысленно сравнив его со стеной Пэкстона. – И ты кое-что об этом знаешь.
За шестьдесят секунд он превратился из человека в робота. Все эмоциональные системы дали сбой и заржавели. Хармони почувствовала исходящий от него холод и почти услышала, как крошечная дверь в его стене захлопнулась и в ней щелкнул замок.
– А ты крепкий орешек, – сказала она.
– Ты имела возможность в этом убедиться. Я снова могу стать крепким и твердым. Если хочешь.
Ура!!!
– Без шуток?
Такая возможность привела ее в настоящий восторг, который чуть не превратился в эйфорию, как только она глянула на доказательство его слов. Пэкстон был на полпути к тому, о чем говорил. «Ну же, песик, дай лапу. Молодец. Теперь проси».
Он внимательно смотрел на нее, и наконец-то до него дошло, что их влечение было взаимным. В комнате неожиданно стало жарко.
– Кажется, у меня жар, – сказала Хармони, обмахивая ладонями лицо.
– Тогда у нас обоих, – отозвался Пэкстон.
Но он никогда бы не пошел на поводу у своих желаний. Это все, чем оставалось довольствоваться Хармони, чтобы не спорить с мыслями в его голове.
Они одновременно отступили друг от друга, ища глазами, чем бы занять руки. Однако за секунду до того, как Хармони осознала, как это случилось, они снова были рядом, и она расцветала под каждым его прикосновением, несмотря на то, что была с ног до головы укутана в халат. Вспыхнула молния, но только в ее голове, посылая электрические разряды в кончики пальцев рук и ног и глубоко-глубоко в ее душу. Эти разряды чувствовал и Пэкстон.
Он приоткрыл рот, подчиняя себе ее губы. Поцелуй был таким, будто он умирал от жажды и собирался выпить ее до дня, а она таяла в его руках, превращаясь в очень счастливый глоток воды. Пэкстон целовался, как профессионал. Не то чтобы Хармони доводилось с профессионалами целоваться, но она узнавала сексуальную опытность, когда сталкивалась с ней.
Он уже начал развязывать пояс халата на Хармони, но потом вдруг отчаянно что-то прорычал, резко отстранился, вписавшись спиной в стену, сполз по стене на пол, усевшись на корточки, опустил голову и положил руки на колени. Затем потряс головой и встал на ноги. Хармони успела к этому моменту затянуть пояс заново.
К Пэкстону вернулось самообладание.
Жаль, что она не могла так же быстро вернуть свое.
Он откашлялся, чтобы прочистить горло.
– Так значит… это та самая одежда, которую ты хотела купить? Вообще-то у нас тут есть и кое-что получше. Например, женское нижнее белье двумя этажами выше.
– Откуда ты знаешь?
– Нашел, когда был мальчишкой.
– И, разумеется, совершенно случайно.
– Разумеется. – Лучики морщинок вокруг его глаз снова обозначились четче. Такая мелочь, но сердце Хармони опять на мгновение остановилось. – Мне было тринадцать. Его тоже собираешься примерить? – Пэкстон взял ее за руку так, будто делал это каждый день. – Пойдем.
Он потянул в одну сторону, она – в другую. Он отпустил ее первым.
– Прямо сейчас мне не кажется это разумным, – сказала Хармони, но что-то внутри нее отчаянно не хотело слушаться и жаждало пойти за ним хоть на край света. – Я здесь еще не успела поискать.
– Пятьдесят мужиков внизу, только разок взглянув на тебя, скажут, что успела и даже нашла.
– Елки-палки, говорю тебе, твое привидение меня заморозило.
Пэкстон посмотрел на покосившуюся раму с треснувшим стеклом.
– Нет у меня никакого привидения, – сказал он, поправляя раму.
О Боже! Просто расцветущий выравниватель картинных рам! С раздутым донельзя эго, стеной, в которую замуровал все свои эмоции, и властью заставлять людей подчиняться одним щелчком пальцев. И это с ним она хотела покувыркаться? Впрочем, это в очередной раз доказывает, что сексапильная внешность зачастую куда сильнее рациональности.
– Если женщина-привидение есть в замке, то она есть и у тебя. И мы оба знаем, что она настоящая. За всю свою жизнь ты наверняка насмотрелся доказательств существования потустороннего, не считая куска разбитого стекла и очень вовремя открывающейся и закрывающейся двери.
– А то. Взять хотя бы тебя, – сказал Пэкстон. – Ты самое потустороннее существо из всех, кого я встречал. Ты часом не грохнулась с какой-нибудь другой планеты?
– А если серьезно?
– Думаешь, я тут шутки шучу? Ты меня пугаешь.
– Сосредоточься на проблеме. Есть какие-нибудь идеи, кем может быть этот призрак?
Пэкстон развязал «кроличьи уши» на голове у Хармони, как будто этот жест мог придать ему человечности, и отступил на несколько шагов.
– Здесь нет никакого призрака, – в который раз повторил он.
– Ты как будто в стадии подросткового отрицания, мальчишка-ураган. Я точно знаю, что кое-какие мыслишки по этому поводу завалялись в твоей голове.
Пэкстон обвел взглядом комнату, задержался на пустых рамах и вздохнул.
– Только один человек провел здесь всю свою жизнь. Она умерла в этой постели. Августа Пэкстон, больше известная как Гасси. Как говорила моя мать, Гасси никогда не уходила и не уйдет отсюда, потому что у нее есть какие-то незаконченные дела.
– У тебя была мать? Разве тебя не исторгла из себя какая-нибудь пушка во время залпа из двадцати одного орудия [13], который был призван предупредить землю о твоем появлении на свет?
– Это все старые привычки. Военная школа. Устав. Я стараюсь от этого избавиться.
– Избавиться? Да ты весь из этого состоишь. То есть, секундочку, я перефразирую. Ты прячешься за всем этим, как за щитом.
Пэкстон приблизился. Слишком высокий. И слишком близко, но недостаточно близко.
– Ты ничего обо мне не знаешь, – процедил он, возвышаясь над Хармони, что вообще-то казалось невозможным, потому что они были почти одного роста.
Чтобы не казаться ошарашенной или напуганной и не дать ему почувствовать свое превосходство, Хармони шагнула к нему. Теперь между ними не влез бы и лист бумаги. Впрочем, даже если бы и влез, то тут же занялся бы пламенем.
– У вас, сэр, стальной стержень вместо хребта над задницей. Когда ты отдаешь приказ, меня так и тянет отсалютовать тебе. Тебе нужен кто-то такой, кто заставит тебя расслабиться, вытащит из тебя всю эту военную муть, расплавит к хренам этот стальной стержень и научит совершать спонтанные поступки. И я прямо до смерти хочу попробовать себя в этой роли.
