Он думал теперь, что даже на смертном одре будет вспоминать ту свою александрийскую ночь во дворце Птолемеев!

Ему доложили, что его молят принять какие-то греки – старик и молодая женщина. Старика он приказал оставить за дверьми, а на женщину решил взглянуть.

И когда она вошла, он в удивлении даже чуть привстал на троне Птолемеев, где до этого довольно удобно устроился. В зал царственно ступила настоящая эллинская красавица! Елена Троянская!

Она тоже была явно удивлена и приподняла четко, словно кистью Архелая, подведенные брови.

– Ты – Цезарь, – сказала она по-гречески и посмотрела на него с ужасом и отвращением, которых не сумела скрыть. – Римлянин – на троне Птолемеев!

– Да, дитя мое, ты ожидала увидеть в этом зале кого-то другого? – улыбнулся Цезарь. Ответил он, конечно, тоже по-гречески – не надеясь, что прекрасное создание знает латынь.

Он был прав. Она не знала латыни.

– А кто ты и зачем пожаловала ко мне во дворец?

Он уже, впрочем, догадывался, кто к нему пожаловал. Красавицу явно покоробили слова «ко мне во дворец», но Цезарь не обратил на это никакого внимания и продолжал:

– Беглянка? Сестра юного царя Птолемея?.. Клеопатра! – вокликнул он.

– Нет, не Клеопатра! – с неожиданно ребячливым вызовом выкрикнула красавица. – У Птолемея – две дочери! Две! Я – Арсиноя, истинная и законная дочь ослепительного царя Египта Птолемея! Отправившегося к праотцам, как известно Цезарю.

– Да уж, известно…

Цезарь с любопытством наблюдал, как неожиданная гневная гримаса сделала ее очень похожей на своего брата, малолетнего царя. Причем гнев она старалась выражать с достоинством – видимо, ее учили, как это делать царственно: двигались мускулы лица, гордо посаженная голова, шея, но тело оставалось неподвижным, жестикуляция рук – сдержанной. Он улыбнулся этим заученным попыткам, которые производили несколько жутковатый, кукольный эффект.

Но как же хороша, таких он давно не видел! Грудь чуть маловата, но совершенной формы, стройные бедра, несомненно длинные ноги под этим струящимся, «праксителевым» платьем, белоснежная кожа, которую так и хотелось погладить, а лицо – с высоким лбом и носом греческой богини! И при этом – явное сходство с братом, явная Птолемеева порода, и только начинает слегка тяжелеть лицом, как все они! Вот она, Афродита Александрийская, словно и не было в династии Птолемеев всех этих веков кровосмесительного Египта!

Ну и гостья! Цезарь любил смотреть на красивых людей. Он всегда покупал самых красивых рабов (и рабынь), каких только мог себе позволить, даже для самой тривиальной работы по дому. С иными рабынями он мог иногда переспать, но основным их предназначением было служить украшением дома. С друзьями он шутил, что просто предпочитает живые статуи каменным, да они и дешевле.

Тут мы совершенно согласны. Будете на Авентине, особенно на Виа Аурелияспросите цены в мастерских у скульпторов, высекающих копии со статуй Праксителя, Лисиппа и Фидия, – поймете сами. Дешевле купить живых рабов на Бычьем рынке!

Цезарь со своего возвышения глазами указал гостье на какое-то кресло в зале, там их было множество. Она воссела на нем очень прямо, видимо сознавая, что, выпятив грудь, она зрительно увеличит ее.

Цезарь с изумленной улыбкой пожирал Арсиною глазами, не слишком вслушиваясь в то, что она говорила. Жестом он отпустил легионера. Говорила Арсиноя торопливо, словно один за другим бросала в воду камешки. Потом спохватывалась и замедляла речь, говорила «царственно». Потом опять «летели камешки».

– Клеопатра ненавидит Рим. И она хочет править Египтом одна, уничтожив и меня, и всех наших братьев. Она высокомерна и тщеславна до безумия! – С этих слов она зачастила еще сильнее. – Она пытается соблазнить Ахиллу. Несмотря на то, что она носата и черномаза, думаю, он долго не выдержит ее осады. – Тут Арсиноя замедлила речь. – И потом они вместе двинутся сюда уничтожать меня, Птолемея и твои легионы. Клеопатру поддерживают племена Черного Египта. Ее цель – независимый от Рима Египет, и она сама – единственная его царица. – Арсиноя сделала паузу. – Поддержи меня, консул, призови из Рима еще войска, убери моего брата, помоги мне стать единовластной царицей Египта. И я дам Риму всё, что ему нужно. Абсолютно всё… – многозначительно повторила Арсиноя.

Цезарь притворился, что пропустил мимо ушей последнее.

– Где сейчас Клеопатра?

– Где она сейчас, точно не знаю. Наверное, уже у Ахиллы. Она обманула меня. Убедила, что во дворце нам обеим оставаться опасно, так как евнухи брата задумали убить нас обеих. Наверное, врала, чтобы восстановить нас с братом друг против друга. Но я поверила. Мы бежали вместе в Ашкалон. Эти иудеи, пуны и племена Черного Египта поддерживают ее, потому что она говорит на их варварских языках, носатая и черномазая, как они! Ее мать, говорят, была откуда-то оттуда. В ней очень мало крови Птолемеев, крови Александра, царской крови…

Цезарь внимательно слушал. Арсиноя зачастила опять:

– И она ведет себя как единственная дочь нашего великого отца, как единственная наследница и царица Египта, а меня постоянно отодвигает в тень, на вторые роли! Она сама принимает все решения! А почему? В отместку В отместку за то, что боги не дали ей моей красоты. Это же ясно. Но разве это – моя вина? – Темп речи опять замедлился, Арсиноя сделала вдох и немного успокоилась. – Я узнала, что ты вошел в Александрию, и сразу же решила припасть к твоим ногам! – Арсиноя вдруг мило покраснела, а потом сказала весело и заговорщицки: – У меня есть верные люди. Очень верные и искусные. Они могут отравить и Ахиллу, и Птолемея, и Потина. А их отрубленные головы мы можем послать в Рим, чтобы это выглядело, как твоя победа.

Цезарь умиленно улыбнулся ей, как ребенку, но внутренне похолодел.

– И почему же ты до сих пор не отравила свою сестру Клеопатру? – тихо спросил он.

Арсиноя посмотрела удивленно: лысый римский консул оказался не так глуп, как она полагала.

– О, я пыталась! Но она принимает какую-то настойку, которая делает бесполезными даже самые дорогие халдейские яды. А Потин и Птолемей ничего не подносят ко рту, пока это не испытает целая армия пробовальщиков! – Теперь она выглядела опечаленной. И вдруг сказала очень деловито: – Клеопатру оставь мне, Цезарь. – Арсиноя произносила его имя мягко, на греческий манер. – Я вынесу ей приговор сама. И хлебные галеры поплывут в Рим, и будут плыть всегда, пока на троне Египта буду я. Теперь ты видишь, как я верна Риму? И тебе…

– Что ж, замечательный, замечательный план, царевна Арсиноя! – оживленно сказал он, и она не почувствовала его иронии. – Скажи, почему армия Ахиллы так медленно продвигается к Александрии? По всем расчетам, она должна быть уже здесь.

– Не знаю. Может быть, Ахилла не в силах оторваться от Клеопатры…

– Есть в войске Ахиллы римляне?

Она задумалась.

– Кажется… нет. Среди полководцев – точно нет.

Он вздохнул с некоторым облегчением – возможно, эта отравительница говорила правду! Ему становилось все яснее, что события в Египте принимают все более зловещий оборот. По сути, здесь уже шла гражданская война, и в любой момент она могла прийти на улицы Александрии. А разразись здесь война – его легионам и Риму не видать хлеба! Политически это непоправимо усилит позиции его врагов, голодный Рим они с легкостью повернут против него! Он должен накормить Рим, накормить легионы любой ценой, иначе это – конец!

Цезарь смотрел на Арсиною с высоты трона Птолемеев и напряженно думал о своем.

Она сидела на курульном [80] кресле посреди зала.

– Цезарь, я должна быть царицей Египта, во мне – самая чистая кровь Александра! [81]

Она вдруг встала, выпрямилась, втянула живот, коснулась пальцами застежек на плечах: