И вот сейчас, когда Эдит оказалась в комнатах Седрика вместе с Фрэнком, на нее волной нахлынули эмоции. Касаясь книг в пурпурных переплетах и разглядывая картины, украшавшие отделанные панелями стены, она чувствовала, что тяжесть, лежавшая на сердце, исчезла. Она плакала, но уже без раздирающей душу горечи.

Седрик мертв, она больше никогда его не увидит, но она не одинока в своей тоске, потому что на свете существует еще один человек, который тоже любил его. Ведь всем, кроме нее, несчастный был безразличен – и отцу, и Хельге. Никто из его друзей не прислал ей открытку с соболезнованиями. Отец получил несколько писем от его приятелей, остальные послания пришли от знакомых сэра Альфреда, которыми двигали обычная вежливость или тонкий расчет.

Несмотря на свою робость, Эдит внезапно захотелось взять Фрэнка за руку и вместе с ним войти в мир, который не понял ее брата, но она не отважилась на это и продолжала стоять посередине комнаты, в то время как Хельга рассказывала Фрэнку о жизни Седрика.

Все, что когда-то любил и ценил юноша, осталось на своих местах, за исключением попугайчиков, которых перенесли на кухню, где за ним ухаживала кухарка, и обезьянки, которую отдали в зоопарк, где она и умерла через три месяца, так и не привыкнув к незнакомой обстановке.

– Кики умерла, – неожиданно произнесла Эдит.

– Кики? – переспросил Фрэнк.

– Обезьянка Седрика, – объяснила Хельга. – Она всегда была с ним. Сэр Альфред отдал ее в зоопарк. Думаю, она умерла от тоски.

– Она умерла от разбитого сердца, – проговорила Эдит. – Надо было оставить ее здесь.

Услышав горечь в словах Эдит, Хельга догадалась, что девушка до сих пор не может простить ей и сэру Альфреду, что они не посоветовались с ней, когда решали судьбу животного.

– Твой отец решил, что так будет лучше, – неуверенно сказала она.

Эдит сердито взглянула на Хельгу.

Почувствовав, что атмосфера накалилась, Фрэнк негромко проговорил:

– Думаю, сейчас бедная зверюшка счастлива. Ведь никто не смог бы занять место хозяина в ее сердце.

Эдит улыбнулась ему сквозь слезы.

– Вы все понимаете, – прошептала она.

Когда они спустились на первый этаж, Фрэнк указал на массивные двери красного дерева, которые вели в бальный зал.

– Какая красота! – воскликнул он. – Уверен, за ними располагаются приемные покои.

Хельга ответила «да» и собралась пройти дальше, но Эдит распахнула двери.

– Двадцать пятого числа здесь состоится мой первый бал, – объявила она. – Вы придете, не так ли, мистер Суинтон?

– Сочту за честь, – поклонился Фрэнк.

– Хельга отправит вам приглашение, хорошо, Хельга? – возбужденно проговорила Эдит.

В ответе Хельги не слышалось особого энтузиазма. По какой-то необъяснимой причине ей стало страшно. Против своей воли она почувствовала странное недоверие к Фрэнку.

– О, я вижу, вы как раз пишете приглашения! воскликнул Фрэнк, когда они прошли в библиотеку. – Могу я получить свое? Я еще не знаю, где буду жить в Лондоне, поэтому приглашение вряд ли найдет меня, если вы отправите его по почте.

Хельга села за стол и взяла ручку.

– Но мне не хотелось бы ждать до двадцать пятого, чтобы вновь увидеться с такими очаровательными дамами, – продолжал Фрэнк. – Вы позволите мне прийти к вам, скажем, послезавтра на чай?

И вновь у Хельги появилось недоброе предчувствие. Но она не успела ответить, так как ее опередила Эдит, тихо проговорив:

– Будем рады, мистер Суинтон.

Фрэнк сидел в ресторане «У Рауля» и ждал Хельгу.

Он выбрал столик у стены, который с одной стороны был отгорожен от зала плюшевыми портьерами. На стене висели фотографии королевского семейства в позолоченных рамках.

Ресторанчик был крохотным, но в нем отменно кормили. Маловероятно, решил Фрэнк, что Хельга встретит здесь кого-нибудь из своих знакомых.

Когда он предложил ей встретиться наедине, Хельга испугалась и сказала, что за три года пребывания в Англии и работы у сэра Альфреда ни разу не ходила на обед или ужин без Эдит.

– Тогда пора начинать, – властно заявил Фрэнк, и она позволила ему уговорить себя.

Она опаздывала, и Фрэнк усомнился в том, что у нее хватило храбрости сдержать обещание. Он то и дело посматривал на дверь, удивляясь собственному нетерпению.

В его жизни было много женщин, и, оглядываясь на девять лет, минувшие со дня смерти его матери, он спрашивал себя, как сложилась бы его судьба, если бы женщины не считали его привлекательным. Именно благодаря их интересу он всегда был накормлен и одет и имел крышу над головой.

Среди них были хозяйки меблированных комнат, без особой надежды ждавшие от него квартирной платы, женщины неопределенного возраста, влюблявшиеся в него до самозабвения и пополнявшие его гардероб, когда он закладывал все, кроме последнего костюма.

Ни одна женщина – независимо от возраста и социального положения – не могла устоять перед ним. С годами он в совершенстве овладел искусством обольщения, убедившись, что оно является грозным оружием.

Он ни разу не пожалел о том, что в ночь смерти своей матери поддался безотчетному порыву и ушел из дома.

Он больше никогда не возвращался туда. Лишь однажды, почувствовав себя более подавленным и одиноким, чем обычно, и не зная, к кому обратиться за помощью и где раздобыть еду, он потратил последние пенсы, чтобы доехать до кладбища Кенсал-Грин, в надежде, что мать похоронена там. Ему удалось разыскать ее могилу, и он долго простоял с непокрытой головой, уставившись на дешевое надгробие, на котором было выбито ее имя и дата смерти.

Он спрашивал себя, что сказала бы мама, если бы увидела его сейчас. Три года независимости изменили его характер и ожесточили его. Он узнал мир и познал, что такое горечь. Он прошел школу, в которой выживают сильнейшие.

Он никогда не вспоминал об Эмили и отце. Сестру он не любил, а отца презирал, обвиняя его в несчастьях, обрушившихся на семью. Ему было безразлично, живут они все еще на Эдвард-стрит или переехали в другое место. Он уже не считал себя членом семьи. Он превратился в одиночку, который собственными силами и умом пробивает себе дорогу.

Постепенно в его сознании выкристаллизовалась главная цель жизни: рано или поздно добиться успеха. Под успехом он подразумевал безопасное существование и достаточное количество денег, чтобы ни от кого не зависеть и самому распоряжаться своей судьбой.

Это было все, к чему он стремился: не бояться будущего и спокойно встречать завтрашний день.

Он с детства познал нищету и уже тогда понял, что будущее наполнено тревогой: завтрашний день может принести долги, которые они не смогут оплатить. Позже, оставшись один на один с жестокой действительностью, он множество раз оказывался на грани голодной смерти, и его спасали только молодость, умение очаровывать окружающих и отчаянная надежда найти выход.

Сначала Фрэнк познакомился с представителями «дна», но вскоре обнаружил, что у него мало общего с ними, и переместился в бары и танцевальные залы, где, как выяснилось, можно было без особого труда наняться на случайную работу или убедить какую-нибудь дамочку, у которой здравого смысла меньше, чем денег, в том, что она заинтересована в нем.

Однако не всегда его отношения с женщинами были построены на корысти. С одной из них, женой врача с Харли-стрит[1], он познакомился во время благотворительной акции в Ист-Энде. Фрэнк сразу же понравился этой доброй женщине, которая годилась ему в матери, и она с первого взгляда поняла, что он знавал лучшие дни.

Она нашла для него временную работу секретаря и дала в долг денег на одежду и квартиру. Фрэнк снял крохотную и плохо освещенную комнатушку в Блумсбери. Некоторое время он чувствовал себя счастливым, но вскоре работа стала его утомлять – уж слишком она походила на ту работу, от которой он сбежал. Он вынужден был отсиживать в конторе определенное количество часов и выполнять скучнейшие поручения. Сначала зарплата показалась ему огромной, но после нескольких месяцев необходимости экономить и разумно тратить деньги он пришел к выводу, что ему платят ничтожно мало.