– О, конечно, – встрепенулась Хельга. – Простите меня.

Самоуверенные манеры Фрэнка смущали ее. Он сильно отличался от всех, кто когда-либо бывал в доме, и она, как ни старалась, не могла догадаться о причине его визита.

Друзья сэра Альфреда никогда не приезжали без приглашения, к тому же этот молодой человек мало походил на тех, кому сэр Альфред назначал встречи у себя дома.

За прошедшие годы Хельга привыкла иметь дело с людьми разного сорта. Большинство из них предпочитало ждать, когда их примет сэр Альфред, но некоторые пытались снискать расположение его секретаря. Однако никто не настаивал на встрече с Эдит и не обладал манерами и внешностью Фрэнка Суинтона.

Продолжая гадать, кто бы это мог быть, Хельга пересела на обитый бархатом диван.

– Я оказался здесь, – заговорил Фрэнк, – по очень печальному поводу. Возможно, вы догадываетесь, по какому именно? Я был другом Седрика. К сожалению, я узнал о его гибели в аварии только на прошлой неделе, когда вернулся в Англию из-за границы. Это было сильнейшим ударом для меня.

«Друг Седрика!» – ошеломленно подумала Хельга.

Подобное предположение даже не приходило ей в голову. Как и у Эдит, у Седрика было мало знакомых, и лишь некоторые из них появлялись в доме. Почти все они были его сверстниками и принадлежали к среде художников, поэтому их интересы не пересекались с интересами остальных членов семьи.

«Суинтон, – мысленно повторила Хельга. – Суинтон. Это имя мне ни о чем не говорит».

Однако она знала, что вряд ли запомнила бы это имя, даже если бы и слышала его.

– Несчастье с Седриком стало для нас сильнейшим ударом, – сказала Хельга. – Но он умер мгновенно и не мучился.

– Я с трудом верю в его смерть, – пробормотал Фрэнк. – Он был слишком молод для того, чтобы умереть.

– Да, – согласилась Хельга, – вы правы.

После короткой паузы Фрэнк продолжил:

– Я пришел сюда не только для того, чтобы поговорить о нем, но и чтобы выразить свои соболезнования его отцу и сестре. Представляю, как тяжело они переживают потерю.

– Эдит совсем разбита, – призналась Хельга. – Мне лишь недавно удалось уговорить ее снять траур: ведь скоро она начинает выезжать.

– Седрик так любил ее, – заявил Фрэнк. – Он часто рассказывал о ней.

– Вот как? – удивилась Хельга.

То, что Седрик обсуждал свою сестру в кругу приятелей, выставляло его в новом свете.

– Вы удивлены, – убежденно произнес Фрэнк.

– Немного, – согласилась Хельга. – Здесь, дома, он почти не обращал на нее внимания.

Она покраснела и замолчала, сообразив, что нельзя нелестно отзываться о бедном мальчике в присутствии незнакомца.

Фрэнк заметил ее смущение.

– Продолжайте, – попросил он. – Не бойтесь открыто высказывать свое мнение о нем. Я действительно очень любил Седрика, но все же считаю, что даже близкие друзья способны увидеть недостатки друг друга, не так ли?

– Значит, Седрик был вашим близким другом? – с ноткой недоверия в голосе спросила Хельга.

Ей казалось, что она видит сон. Странно слышать, как этот светский молодой человек в модном костюме заявляет о своей дружбе с угрюмым и мрачным Седриком. Ведь он его полная противоположность, он напорист и целеустремлен, он полон жизненных сил.

Хельга вспомнила, как Седрик почти до обеда слонялся по дому в халате, объясняя это склонностью к восточной культуре. Она, если честно, считала его неисправимым лентяем, которому просто повезло родиться в семье достаточно богатой, чтобы он мог потакать своей лени. Возможно, подумала девушка, она неправильно оценивала Седрика, возможно, он чувствовал себя несчастным, а она, ослепленная неприязнью к нему, не увидела в нем главного?

Поддавшись порыву, Хельга повернулась к Фрэнку:

– Вы должны простить мне мое удивление. Хотя мы и жили с ним бок о бок в этом доме, я почти не знала его.

– А мне трудно представить, что у человека, живущего бок о бок с вами, может не возникнуть желания получше узнать вас.

Хельга не ожидала подобного комплимента и, покраснев, опустила глаза.

– Наверное, мне тоже следует извиниться, – продолжал Фрэнк. – Уверен, он рассказывал о вас, но я просто забыл.

– Не понимаю, с какой стати он мог рассказывать обо мне, – пробормотала Хельга.

– Вот тут я с вами не соглашусь, – галантно заметил Фрэнк. – Мне причина ясна.

И опять Хельга покраснела.

– Прошу вас, назовите свое имя, чтобы подстегнуть мою ленивую память.

– Хельга Хильдегард, – ответила Хельга.

– Да! – воскликнул Фрэнк, прижав руку ко лбу. – Я действительно слышал, как он называл это имя. Но я изумлен, я потрясен! Если вы не ожидали, что друг Седрика может выглядеть так, как я, то почему вы не допускаете, что ваш вид тоже вызвал у меня удивление?

Хельга поспешно встала.

– Полагаю, мистер Суинтон, вам хотелось бы встретиться с Эдит.

– Я не спешу, – беспечно заявил Фрэнк, вставая.

В этот момент в комнату вошла Эдит.

На ней была широкополая соломенная шляпка, выбранная для нее Хельгой. Шляпку украшали желтые розы, сочетавшиеся с желтым кушаком шифонового платья, украшенного кружевом. Наряд очень шел девушке.

– Ты готова, Хельга? – спросила Эдит. – Ты же знаешь, что мы приказали подать экипаж к двенадцати. О, простите, – проговорила она, заметив Фрэнка. – Я не знала, что ты занята.

– Иди сюда, дорогая, – позвала ее Хельга. – Я как раз собиралась послать за тобой. Это мистер Фрэнк Суинтон, он пришел к тебе. Он был другом Седрика.

Последняя фраза словно послужила для Эдит толчком, и она нерешительно двинулась навстречу Фрэнку. Ее темные глаза наполнились слезами, как случалось всегда, когда упоминали имя Седрика.

– Вы были его другом? – медленно спросила она.

– Да, и даже близким, – ответил Фрэнк. – Поэтому я и зашел к вам. Я узнал о его смерти несколько дней назад.

– Несколько дней назад! – изумленно воскликнула Эдит.

– Я находился за границей, – снова объяснил Фрэнк.

Эдит вытащила из-за кушака носовой платочек.

– Это было ужасно, – дрожащим голосом, в котором слышались рыдания, проговорила она.

– Пожалуйста, простите за то, что расстроил вас, – взмолился Фрэнк. – Я бы не пришел сюда, если бы знал, что заставлю вас так страдать.

– О, ничего подобного, – встрепенулась Эдит. – Это я веду себя глупо. Мне всегда хотелось поговорить о Седрике с его друзьями. Известно ли вам, что вы первый, кто зашел к нам после его смерти? Где вы встретились с ним? – спросила она. – И как давно вы познакомились? Расскажите нам, мистер Суинтон. Вы не представляете, как мне интересно узнать, чем он занимался вне дома.

– Мы познакомились очень давно, – начал Фрэнк. – Не помню, где мы встретились. Наверное, на вечеринке у какого-нибудь общего знакомого. С тех пор мы виделись довольно часто. Он приходил ко мне домой и в мой клуб. Иногда мы ужинали вместе, а потом ехали в театр.

– Но Седрик всегда утверждал, что ненавидит театр, – вмешалась Хельга.

– Возможно, они с мистером Суинтоном предпочитали другие, действительно интересные постановки, – заметила Эдит.

– Признаюсь, что здесь инициатором был я, а не Седрик, – улыбнулся Фрэнк. – Мне нравится смотреть хорошую игру, я люблю музыкальные представления.

– И я тоже, – согласилась Эдит. – Мы с Хельгой часто ходим в театр, не так ли?

– Надеюсь, вы когда-нибудь позволите мне сопровождать вас, – заявил Фрэнк.

Казалось, предложение Фрэнка заставило Эдит позабыть о Седрике, и она, вновь превратившись в робкую скромницу, едва слышно пробормотала:

– Благодарю вас.

Воцарилось молчание.

– Не хотели бы вы взглянуть на комнаты Седрика? – нарушила тишину Хельга. – Там все осталось так, как было при нем: книги, картины, его личные вещи.

– Спасибо, – сказал Фрэнк, – с удовольствием.

Все трое поднялись на второй этаж и прошли в комнаты Седрика, окна которых выходили в расположенный за домом сад.

Фрэнк придал своему лицу почтительное выражение – именно с таким лицом люди проходят в церковь. Глаза Эдит вновь наполнились слезами. Впервые Хельге удалось убедить девушку взглянуть на то, что когда-то принадлежало ее брату, или коснуться его вещей. Она иногда предлагала ей пройти в его комнаты, полагая, что таким образом воспитаннице удастся разорвать оковы отчаяния, охватившего ее со дня смерти брата, но Эдит упорно отказывалась. Она не могла спокойно говорить о Седрике даже с Хельгой – с человеком, которого очень любила, – так как знала, что та никогда не испытывала к несчастному особой привязанности.