— Мне очень жаль, правда.

Адам молчит.

— Пожалуйста, поверь. Пожалуйста. Прости, что доставила боль.

Он продолжает молчать. Зато спина, на которую смотрю, отвечает вполне красноречиво.

— Пойдем, Тэкери. — Сжимаю крохотную руку сына. — Как ты узнал? — спрашиваю напоследок.

— От Лиззи.

— От Лиззи? — Я потрясена.

— Случайно встретил в ресторане. Она теперь квантовая спиритуалистка. Тебе это известно?

— Да.

— Сказала, что не имеет права молчать, так как ее церковь считает, что необходимо объяснять людям то, чего они сами не видят. — Адам вздыхает. — Наверное, в этом есть определенное рациональное зерно.

Сказать нечего. Знала же, что нельзя ей доверять. Еще крепче сжимаю руку Тэкери.

— Прости, — шепчу снова. — Пойдем, Тэкери. Нам пора.

Не соображая ровным счетом ничего, на автопилоте я еду в отель «Беверли-Хиллз». Некоторое время поживем здесь. Сворачиваю с бульвара Сансет в тенистую аллею. Дорога вьется между экзотических деревьев и пышных цветов. Чудесный отель стал тихим пристанищем для многих несчастных душ. Ну и, конечно, не раз служил любовным гнездышком для знаменитостей. Всем известно, что Кларк Гейбл тайно встречался здесь с Кароль Ломбард, Лиз Тейлор привозила сюда всех мужей по очереди, а Барбра Стрейзанд и Элиот Гулд бесшабашно резвились в бассейне. А расставания? Сколько мужчин и женщин находили здесь мирную гавань после неудач в отношениях, скандалов и разрывов? Сколько несчастных жен и мужей приезжали, не зная, куда податься дальше? Сколько отверженных и горько разочарованных любовников входили в эти двери, с трудом сдерживая слезы, не зная, что ждет в будущем, и даже не представляя, когда появится возможность покинуть убежище? Отель подобных сведений не дает, и в этом заключается одно из его многочисленных достоинств.

Да, я благодарна жизнерадостным служащим в розовых рубашках. Благодарна безмятежному холлу с тихой музыкой, мягкими коврами, до блеска начищенными бронзовыми дверными ручками и ароматными букетами цветов в больших вазах. Здесь спокойно. Останусь здесь на несколько дней и буду молить Бога, чтобы Адам все-таки нашел в себе силы простить.

Мне предлагают номер на двоих недалеко от бассейна, для некурящих и с двуспальной кроватью.

— Отлично. — Соглашаюсь и протягиваю кредитную карточку. Любой вариант вполне годится. Единственное требование — возможность закрыть за собой дверь. Внезапно наваливается усталость. Прислоняюсь к конторке и пытаюсь противостоять жаре, душевной травме и неумолимо нарастающему приступу тошноты. Рядом ноет Тэкери: оказывается, здесь совсем не так интересно, как в Диснейленде.

— Простите, но эта карта заблокирована, — вежливо сообщает служащая. — Может быть, есть другая?

Достаю другую, и она с готовностью проводит кусочек пластика через всезнающий аппарат.

— Боюсь, эта тоже не годится.

Любезная мисс проверяет все пять карт, которые лежат в бумажнике, но ни одна не работает. Тихая музыка продолжает беззаботно звучать, и на ее фоне ситуация вырисовывается во всей зловещей красе. Адам отрезал мне доступ к банковским счетам. Я наказана. Оскорбленный супруг больше не собирается платить за неверную жену и ее ребенка.

— Может быть, попробуете еще разок? — умоляю я. — Уверена, что хотя бы одна окажется действительной. — Увы, результат снова отрицательный. — Сколько стоит номер? — Заглядываю в бумажник и вижу сто пятнадцать долларов наличными.

— Триста восемьдесят пять долларов, — слышу в ответ. Теперь служащая смотрит с презрительной улыбкой, почти как на грязь под ногами. Чувствую себя соответственно. — Плюс налог, — добивает она. Да, оказывается, совсем недешево. А я-то и не знала.

— Простите. — Отчаянно хватаю Тэкери за руку и поспешно возвращаюсь к машине.

Куда же теперь? Тэкери ноет все громче и настырнее: устал и проголодался. Денег нет. Поверить не могу, что у меня нет денег. У папы больше нельзя занять. И у Хизер тоже. Жизнь больно хлещет по лицу, как рыба холодным хвостом. Слезы застилают глаза, и приходится остановиться на обочине. Итак, отныне я предоставлена самой себе. Бензина меньше четверти бака, кредитные карточки не действуют, а в кошельке сто пятнадцать долларов — до зарплаты.

На углу бульвара Сансет находим «Макдональдс», и Тэкери выбирает «хэппи мил» с фигуркой Бэтмена. Парень снова улыбается. Всего-то два доллара девяносто девять центов, а сколько радости! Отличная цена. Но ни пушистых ковров, ни услужливого персонала. Охранник выпроваживает бездомного, и тот грязно ругается. Музыка здесь тоже звучит, но только не умиротворяющая, а дерганая и ядовитая.

Приказываю себе успокоиться и звоню Эшли. Звонок переключается на автоответчик. Время от времени брат летает по делам в Нью-Йорк. Не помню, предупреждал ли он, что собирается уехать, или нет? Может быть, Лиззи? Ни в коем случае. Только не она. И не Белла. Лицемерие невыносимо. Есть на свете другие подруги и на худой конец Стивен. Но просить так неловко, так стыдно! Как я теперь вообще смогу смотреть людям в глаза? Головокружение возвращается, а следом и тошнота.

Оставляю Тэкери за столом и выскакиваю на улицу. Выворачиваюсь наизнанку прямо на тротуаре, и все смотрят. Унизительно. Отвратительно.

Нахожу мотель в противоположном, более дешевом конце бульвара Сансет, неподалеку от Голливуда. Деревья здесь сменяются бетоном, а особняки — чередой недорогих торговых точек. Вижу кафе и забегаловки, дешевые обувные магазины, супермаркет «Ралфс» и здание управления социального страхования. По мостовой прогуливаются несколько девушек в мини-юбках, туфлях на шпильках и почти без кофточек. Внимательно смотрят, как я останавливаюсь и выхожу из машины. Рядом с видавшими виды грузовиками и арендованными туристическими машинами «мерседес» выглядит птицей из чуждой стаи. В жизни не думала, что когда-нибудь придется здесь парковаться.

— Сколько стоит комната? — спрашиваю девицу за конторкой. В ушах у нее огромные кольца, на глазах голубые тени до бровей, а во рту жвачка.

— Семьдесят девять, — отвечает она, не отрываясь от яркого журнала, который читает.

— Подойдет, — говорю я.

— Плюс налог, — уточняет она и смотрит на меня с подозрением.

Пока этого достаточно. Даже телевизор есть.

Медленно просыпаюсь. В первый момент все замечательно. Я дома, в своей постели, на своем любимом белье из «Блумингдейла». Папа жив, я не беременна, и вообще все в порядке. Но потом открываю глаза, реальность наплывает, а вместе с ней приходит осознание несчастья. Даже двигаться не хочется: сразу почувствуются чужая кровать, дешевое белье, электризующееся нейлоновое покрывало, неприятные синтетические подушки, неопределенность и незащищенность. Вечером Тэкери обнаружил под кроватью использованный презерватив, а из-за стены до глубокой ночи доносились звуки, достойные олимпийской медали в сексе, но вовсе не ушей пятилетнего ребенка. Наступило субботнее утро, и очередной уикэнд я встречаю бездомной, с двадцатью шестью долларами в кошельке. Интересно, дно кризиса уже достигнуто? Закрываю глаза и мечтаю, чтобы день исчез, а тьма поглотила меня навсегда.

— Мамочка, ты проснулась?

Тэкери вылезает из стоящей у противоположной стены узкой кровати и ложится рядом со мной. Обнимаю сына, и на мгновение мир кажется чуть светлее.

— Что мы будем сегодня делать?

— Не знаю, милый, — грустно признаюсь я. Здесь оставаться все равно нельзя. Денег нет. Ощущение болезненной тяжести в желудке возвращается, и я тревожно вздрагиваю. Что ж, заслужила.

— Выглядишь просто ужасно. Когда ты в последний раз ела? — спрашивает Эшли, едва открыв дверь. К счастью, он позвонил, и мы с Тэкери сразу поехали к нему, в дорогую квартиру-пентхаус.

— Во всяком случае, у тебя есть работа, — прагматично заявляет брат.

Эшли всегда первым делом думает о деньгах. Мы сидим за полированным столом из палисандрового дерева и задумчиво созерцаем пустые тарелки из-под яичницы с ветчиной, которую он нам приготовил, и грязь, оставшуюся после Тэкери. Сам Тэкери радостно и азартно вскрикивает в спальне: играет в пинбол.