— Долго рассказывать, — вздыхает Бретт.

— С тобой все в порядке? — Слова слетают с языка прежде, чем удается их поймать.

— Да. Сейчас уже все хорошо. — Он снова вздыхает. — Приятно было тебя услышать, — добавляет немного жизнерадостнее.

— И мне тоже. — Бог мой, что я говорю?

— Как Тэкери? Чудесный мальчик.

— Бретт, что случилось? — спрашиваю я помимо своей воли. Чувствую себя как прыгающий в пропасть лемминг. Знаю же, что не должна проявлять ни капли интереса.

Бретт долго молчит, а потом все-таки отвечает:

— У меня был нервный срыв.

— Нервный срыв? — Трудно представить Бретта Эллиса с расшатанной нервной системой. Его основными качествами неизменно оставались уверенность в себе и невозмутимость.

— Да. — Он снова молчит. — Слушай, тебе незачем знать кровавые подробности. Просто отправь счета, и дело с концом. Все сделаю сам. — Он явно смущен.

— Прости, — тихо извиняюсь я.

— Ничего. Все хорошо. Мне крупно повезло. Повезло увидеть тебя… и познакомиться с сыном. Просто здорово.

Странно, что это обстоятельство внезапно стало для Бретта таким важным.

— Я могу чем-нибудь помочь? — Эти слова снова произносят губы, без моего участия.

— Да, можешь. — Пауза. — Вернись ко мне. Сердце перестает биться. Он шутит? Понятия не имею, что и как отвечать. Не нахожу слов. И все же приходится собраться с мыслями.

— Бретт, я замужем. У меня есть муж, и я его люблю. А ты опоздал.

— Правда? Опоздал? — переспрашивает он тихо и задумчиво, словно надеялся, что еще не все потеряно.

Да, опоздал, решительно напоминаю я губам и волевым усилием заставляю их подчиниться.

— Категорически опоздал, — отметаю я все сомнения и кладу трубку, забыв договориться о встрече со Стивеном по поводу новой экранизации Джейн Остен.

Проклятие!

Я знала, что Джесс Уитон пригласил меня в кино только потому, что моим отцом был сам Гевин Сэш. Но как раз в это время на моей физиономии поселились прыщи и принялись размножаться, как бактериологическое оружие, так что в старших классах школы проявлять особую разборчивость в отношении свиданий не приходилось: каждый новый эпизод добавлял ценное очко в негласной, но жесткой борьбе между девочками. Игнорировать очевидный факт не имело смысла, оставалось лишь наложить толстый слой косметики и постараться выглядеть как можно лучше. Джесс был байкером, и после уроков его оставляли еще чаще, чем меня. Однако когда после кино я пригласила его к нам домой, лицо парня осветилось неподдельным благоговением.

— Спасибо за то, что проводил Перл, — приветствовал его папа, встретив на дорожке.

— Не за что, мистер Сэш, — с трудом выдавил Джесс. — Как по-вашему, удобно попросить у вас автограф?

Парни всегда интересовались моим отцом. Ну, а я скоро поняла выгоду и начала использовать любопытство в собственных целях и рассказывать о том, о чем они хотели услышать: о новом папином альбоме, о предстоящем гастрольном туре, о том, что папа предпочитает на завтрак. Сплетни о звездах почему-то не надоедают. В итоге недостатка в свиданиях никогда не ощущалось, но вот только невозможно было понять, нравлюсь ли я хоть немного сама по себе.

Не то чтобы неуверенность останавливала. Скорее, наоборот. К семнадцати годам не осталось ни одного наркотика, который бы я не попробовала, и ни одной тусовки, в которой не приняла бы участия. Был даже период, когда мы с Лиззи занялись… ну, скажем, тем, что газеты стыдливо называют службой эскорта. Мне было безразлично, что и как называется, потому что платили нам не за секс. Суть заключалась в ином. Нас приглашали на самые роскошные вечеринки, какие только знал Лос-Анджелес: кинозвезды, политики, продюсеры и неизменные горы кокаина. Да, невиданные горы кокаина и неслыханные вечеринки. Некоторое время мы просто жили в причудливом мире голливудского Вавилона, а секс составлял неотъемлемую часть этой жизни.

Стоило ли удивляться тому, что однажды я очнулась в реабилитационном центре? В Лос-Анджелесе каждый рано или поздно оказывается в реабилитации. Лиззи, например, попадала трижды. Более того, можно сказать, что если в подростковом возрасте вы не прошли через чистилище, то что-то с вами не в порядке. Меня туда отправила Хизер, она как раз недавно сменила Кимберли на почетном матримониальном посту. Искренне благодарна ей за заботу. Сейчас вспоминаю шесть недель холодной индейки и жуткое ощущение растерянности — да, я потеряла и себя, и смысл жизни. У меня был знаменитый отец, но личность отсутствовала. Я хорошо разбиралась в одежде и туфлях, но понятия не имела, что делать с собственной жизнью.

К счастью, Хизер знала, что делать с моей жизнью, а потому записала на курсы секретарей. Понимаю, что профессия не из самых веселых. Но мне никогда и в голову не приходило, что можно заняться чем-нибудь более ярким и творческим. Просто надо было что-то делать, а не просто бесконечно оставаться дочерью Гевина Сэша.

Да, проблема заключалась именно в этом. Я чувствовала себя постоянной участницей странной, затерявшейся в вечности вечеринки, да еще и с табличкой на груди, оповещавшей всех вокруг, что перед ними дочь Гевина Сэша.

— А, так ты и есть дочка Гевина Сэша! — восклицали совершенно незнакомые люди, как будто были ближайшими друзьями семьи и знали меня с пеленок. Я гордилась папой и любила его. Любила беззаветно, как только дочь может любить отца. Но не умела быть собой.

Курсы секретарей стали первым шагом навстречу душевной, да и жизненной независимости. Хизер далеко не заглядывала: просто хотела отвлечь от наркотиков. Но, выйдя из реабилитационного центра, я придумала себе другую фамилию. То и дело ее меняла, и постепенно добровольная конспирация превратилась в забавное развлечение. Да, у меня имелось несколько неожиданных псевдонимов — на разные случаи жизни. Потом я поставила себе цель печатать со скоростью шестьдесят три слова в минуту и поняла, что достичь совершенства очень-очень трудно. Узнала и то, что Excel — весьма полезная компьютерная программа, наряду с другими, сложными, но интересными. Постепенно мир наполнился новым содержанием, а через год подвернулась должность персонального ассистента Стивена Шо. Возможно, работа не самая захватывающая, но я честно ее заслужила и добилась собственными силами, а потому она и значила для меня больше, чем все наркотики Голливуда, вместе взятые.

Сижу в кабинете гинеколога. Фотографии на стене комнаты ожидания всегда вызывают смех. Сюда я приехала сразу после восстановления ауры. Доктор Гринблат задерживается, и у меня достаточно времени, чтобы по достоинству оценить его вкус в украшении стен. Голливудское помешательство на славе порой приобретает чудовищные формы. Супермаркеты продают ветчину под названием «Здоровая знаменитость», алкогольные магазины вешают таблички типа «Одобрено звездами», химчистки предлагают услуги «в стиле известных актеров». А сейчас мне дают возможность насладиться не совсем обычными фотографиями популярных актрис, подтвержденные их же автографами. Что и говорить, ракурс вызывает недоумение. Можно подумать, нам мало порнографических журналов с изображениями женской промежности, чтобы созерцать подобные снимки в ожидании встречи с врачом-гинекологом. Кстати, доктор Гринблат известен как «ублажитель звезд».

Под кофточкой, ближе к телу, держу длинную тонкую пробирку со спермой Адама. Не верите? Честное слово. Вот как это делается: примерно с час назад супруг отправился в отдельную комнату с заданием собрать собственное семя. Успешно справившись с ответственной процедурой, он благополучно отбыл в свой возлюбленный офис, а я получила результат неустанных трудов, теперь уже аккуратно запечатанный в пробирке. Драгоценный материал необходимо хранить при температуре тела — вот почему пришлось засунуть пробирку под кофточку.

— Приношу извинения за задержку, — любезно произносит медсестра сквозь окошко в стене. — Доктор скоро вас примет.