— Он не доводил твою мать до сумасшествия, — возражаю я. Вечный спорный вопрос. Распад начался вскоре после переезда Джоди и Лидии в Лос-Анджелес. Никто толком не знает, что случилось. Папа никогда не любил об этом говорить. По-моему, даже Лидия довольствуется лишь собственными домыслами. Разве кто-нибудь способен проникнуть в секреты брака, кроме двоих посвященных? В итоге Джоди попала в психиатрическую лечебницу, а потом, после развода, вернулась в Англию. По-моему, теперь она находится под постоянным медицинским присмотром.
— Почему ты всегда его оправдываешь? — спрашивает Лидия. — Да и вообще любишь находить объяснения любым неблаговидным поступкам?
Разве?
— Просто не хочу, чтобы тебе было настолько плохо. Пытаюсь хоть немного сгладить разочарование.
— Вряд ли кто-то сможет помочь. Да я и сама уже справилась. Но тебе хотелось узнать, с какой стати я дала это интервью. Отвечаю: надоело видеть и слышать, как все вокруг превозносят до небес несравненного Гевина Сэша.
Не знаю, что сказать в ответ на резкое заявление. И чувствую, что совсем не понимаю Лидию. Печально. Печально, что папы больше нет. Печально, что появилось это интервью. Печально все, что произошло с Джоди. Почему у нас такая странная, болезненно искаженная семья? Неужели мы не в состоянии быть нормальными людьми? Внезапно подступают слезы, механически нажимаю кнопку отбоя.
Стою посреди кабинета без трусов и плачу навзрыд.
— Все в порядке? — спрашивает медсестра. Она, конечно, слышала, что я разговаривала по телефону.
— Как по-вашему, я реву от радости? — ору я в ответ. Одеваюсь, выхожу и извиняюсь. Вовсе не хотела ее обидеть.
Веду машину и ощущаю непривычные удары в груди. Подозреваю, что так бьется сердце. Ссоры безобразны, и обычно мне удается обходиться без открытых столкновений. Странно, что вообще рискнула позвонить Лидии. И все же ссоры наводят на размышления. Да, отец, конечно, был человеком далеко не идеальным, но действительно ли он хотел отречься от Лидии? Мне всегда казалось, что он ее любил. Наверняка хотел загладить прошлое. Неужели все мы совсем ничего для него не значили? Неужели и я мешала его карьере? Предположим, Лидия права. Возможно, я никогда не знала и не понимала отца.
Внезапно происходит землетрясение, и мир мгновенно распадается на части.
— Разумеется, твой отец тебя любил, — уверяет Адам. Я остановила машину под пальмой на бульваре Санта-Моника и позвонила самому близкому человеку, чтобы услышать слова поддержки. Он занят: по голосу понятно, что разговаривать со мной ему некогда.
— Нет, но любил ли он нас по-настоящему? Лидия говорит, что все мы ему только мешали.
— Разумеется, вы ему не мешали, — отвечает Адам, даже не задумываясь.
— Но может быть, все-таки мешали? Может быть…
— Дорогая, не мучь себя. Лучше сходи и купи что-нибудь у Фреда Сегала. Постарайся отвлечься.
— Но мне необходимо знать.
— Слушай, не заводись. Может быть, поговорим потом? Дело в том, что…
Дело в том, что у мужа нет времени. Разумеется, нет времени. У Адама очень напряженный рабочий график. Я прощаюсь.
И все же непонятно, что думать, когда что-то думать необходимо. Хочется заглянуть в свою жизнь и увидеть в глубине колодца не грязь, а чистую воду. Поэтому звоню Эшли.
— Папа действительно был негодяем?
— Не больше, чем все остальные.
— А ты читал интервью в «Глоб»?
— Да. — Эшли вздыхает.
— Зачем Лидия это сделала?
— Понятия не имею.
— Она уверяет, что отец не любил никого из нас. — Почему это так важно для меня? — Но ведь он любил, правда?
Эшли молчит. Молчит долго. Возможно, потому, что он адвокат, а адвокаты всегда выдерживают значительную паузу, чтобы придать словам больший вес. А может быть, потому, что действительно думает.
— Отца всегда было трудно понять, — наконец произносит он.
Это не ответ на мой вопрос.
— Он был сложным человеком, — продолжает Эшли. — Думаю, его часто терзали сомнения. Он был очень честолюбив, но, в то же время, многого боялся.
— Но ведь он нас любил, правда?
— Конечно, — успокаивает Эшли, но почему-то кажется, что брат выбирает те слова, которые мне хочется услышать. — Какая теперь разница? Ведь его больше нет.
— Просто не вынесла бы, если бы узнала, что он нас не любил. — Снова подступают слезы. — А еще я очень по нему скучаю, Эш. Ужасно. — Слезы уже текут по щекам.
— Знаю, — отвечает Эшли. — Мне тоже очень не хватает отца.
Жду какого-то волшебного утешения, но Эшли не знает, что сказать. Спустя пару секунд понимаю, что плакать по телефону глупо.
В десять минут четвертого сворачиваю на Альта-Виста — милую зеленую улицу, где расположена школа Тэкери. Смотрюсь в боковое зеркало. Лицо напоминает произведение абстрактной живописи: большие и маленькие красные пятна служат фоном для черных следов от туши. Навожу порядок и шарю в сумке в поисках пудры. Но что это? У школьных ворот собралась целая толпа журналистов и папарацци. Подъезжаю и попадаю под обстрел фотокамер.
— Можно узнать вашу реакцию на интервью сестры? — налетает один из репортеров.
Внезапно перед капотом появляется телекамера. Фотографы забегают сбоку, со стороны пассажирского сиденья, и заглядывают в кабину. Один уже тянется к ручке двери. К счастью, успеваю нажать кнопку автоматического замка.
— Скажите, что вы чувствуете? — наседает кто-то.
— Не могли бы вы уделить десять минут радиостанции Кей-си-дабл-ю-си? — слышится громкий крик.
Машина в ловушке, а я в панике. Невозможно даже открыть дверь. Как же забрать Тэкери?
— Пожалуйста, освободите дорогу! — прошу через закрытое стекло и истошно сигналю.
Никакой реакции. Хватаю телефон и звоню в школу.
— Меня заблокировали фотографы, прямо у ваших ворот, — лихорадочно сообщаю директору, пытаясь перекричать шум.
— Мы посылали вам эс-эм-эс, пытались предупредить, — отвечает она.
— Может быть, есть какая-нибудь боковая дверь, через которую можно войти?
— Боюсь, что нет. У нас только один вход.
— Значит, придется прорываться, — решаю я. — Кто-нибудь сможет встретить меня на крыльце?
— Конечно, — соглашается директор. — Будем ждать. Ничего не поделаешь. Приходится проявлять смелость и настойчивость. Отпираю дверь машины, с силой толкаю и пытаюсь выбраться. Вспышки камер ослепляют.
— Перл, расскажите о своих отношениях с Лидией.
— А других тайных сестер и братьев у вас нет?
— Скажите, как можно связаться с Джоди Сэш?
— Пожалуйста, пропустите. Прошу вас. Мне необходимо забрать из школы сына, а сказать вам нечего. — Умоляю я напрасно. Толпа подступает, окружает плотным кольцом. Чувствую дыхание разгоряченных людей. Чей-то локоть впивается в бок, и дальше идти нельзя, потому что путь преграждает телекамера. — Не могли бы вы освободить дорогу? — Я повышаю голос.
Толпа слегка расступается, и я иду вперед. Однако на пути оказывается чья-то нога. Спотыкаюсь и падаю носом в асфальт. Больно разбиваю коленку. Теперь перед глазами только ноги, ноги, ноги — в опасной близости к лицу. Черт возьми, а где же сумка? Подавляя страх, поднимаюсь на колени. Вижу сумку — она отлетела в сторону. Толпа наступает. Сквозь ноги дотягиваюсь до сумки, крепко хватаю за ручку и тяну. Пытаюсь встать, но почему-то дышать очень трудно. Воздуха не хватает, кругом только лица. Только вопросы. Только камеры. Только микрофоны.
— Дайте немного воздуха, — шепчу я. Внезапно подступает слабость. Толпа напирает. Господи, до чего же страшно! Лица расплываются, звуки сливаются в сплошной гул. Понимаю, что сейчас меня затопчут насмерть. И вдруг слышу знакомый голос.
— Прочь с дороги, — раздается сердитая команда. В толпе взволнованный ропот.
— Расступитесь, — еще решительнее повторяет человек.
Меня поднимают и на руках несут к крыльцу.
— Это же Бретт Эллис, — комментирует толпа, и камеры начинают щелкать с бешеной скоростью. — Ее бывший муж!
В школьном холле меня кладут на диванчик. Постепенно прихожу в себя. Директриса приносит стакан воды и пластырь, чтобы заклеить разбитую коленку.