Берендс удивился, что Черемисов уверенно направился по лестнице вниз в полуподвальное помещение, И ему, хочешь не хочешь, пришлось последовать за этими двумя. Скованный страхом, он почти машинально взял в руки ведро, бутылку с бензином, тряпки, вышел на улицу и с полным безразличием смотрел, как молодые люди ловко смывают краску со стены.

Через полчаса все было закончено.

Тем временем Алексей обошел все комнаты и, не найдя Ирен, решил, что она либо прячется в комнате для прислуги, откуда в свое время он изъял магнитофонные ленты, либо в полуподвале. Войдя в кухню, он удивился. Дверь в комнату для прислуги загораживал буфет. Алексей оглядел его со всех сторон. У самого низа с тыльной стороны он обнаружил рычажок, к нему был прикреплен тросик.

«Сделано с немецкой аккуратностью, добросовестно, надежно, может быть, даже и хитро, но уж очень по-немецки», — подумал Алексей и начал вертеть ручку рычажка.

Буфет плавно и совершенно бесшумно сдвинулся с места и образовал проход.

Спиной к нему, с прижатыми к ушам наушниками сидела Ирен и, видимо, принимала радиограмму. Почувствовав на себе взгляд, она обернулась и вскрикнула. Потом испуганно уставилась на него и подняла обе руки, словно сдавалась. Алексей заметил, что пальцы у нее дрожат.

— Ох… Алексей Алексеевич, миленький, а я думала… — выдавила она наконец. — Как вы сюда попали? Я такая трусиха…

— Хочу спасти вашего супруга и вас, скорей даже вас, от самосуда. На стене, вашего дома красуется надпись: «Здесь живут немецкие шпионы-юпитеровцы. Смерть им!»

Ирен побледнела, сразу представила себе, как ей заломят руки, а женщины будут ее бить, щипать, пинать… «О! Женщины, особенно уродливые, ненавидят красивых!»

— Успокойтесь и слушайте меня внимательно. Вы знаете, что компрометирующая вас пленка, причем в большей мере именно вас, Ирина Львовна, находится у меня. Я, конечно, ею воспользуюсь только в крайнем случае и…

— Алексей Алексеевич! Это на вас не похоже!…

— И меня не будет грызть совесть. Вы полька, а работаете на врагов своей родины, и если они же вас повесят, то Немезида будет удовлетворена. Вы славянка, неполноценная раса? Вам известно, как убивают в Польше лучших ее сынов? Вы знаете, что они хотят превратить ваше отечество в царство послушных рабов? В вашем сердце есть сокровенный уголок — может быть, это память о далеком, чистом детстве или воспоминание о любимом человеке, — освященный любовью к родине? Побывайте в нем, подумайте. Вы связали свою судьбу с немцем, который, если дело коснется шкуры, продаст вас за грош.

— О, он мой муж… Но я боюсь его. Он говорит, что скоро-скоро тут будут немцы и он станет хозяином положения. Я дура, могла бы давно его подмять.

— Я помогу вам, не разлучая вас с ним. Вы должны делать все, что я вам скажу! Пора вспомнить о Польше. Борьба только начинается. Надпись на стене смыть или начертить недолго. Постараюсь, чтоб Интеллидженс сервис вас простил. Успокойтесь и решайте — готовы ли бороться с фашизмом во всех его проявлениях? Если да, то напишите расписку, в которой клятвенно подтвердите то, что я сказал. В ней же сообщите ключ, которым вы шифруете ваши радиограммы, коды, сводку важнейших сведений за последние два дня. Я ухожу. Не нужно, чтобы Людвиг Оскарович знал о нашей беседе.

— Погодите! Я все напишу, и я вам верю! — с каким-то вздохом облегчения прошептала Ирен. — Ах, какая я дура! Но я не хотела, помните, чтоб вас топили на пристани! С генералом Кучеровым вышло все не так. Я в игре все время была пешкой. Со мной делали что хотели, заставляли смеяться, когда душа плакала, бросали, извините, в постель, с кем попало. Мне отвратительно! Вы меня пожалеете? — У нее на глазах появились слезы. — Ведь я тоже человек. Клянусь вам, я буду честно на вас работать! — Она всхлипнула. — Вчера грозил меня убить Скачков. Сегодня эта надпись. И не будь вас, я бы погибла.

— Где вы видели Скачкова? Он знает, где вы живете?

— Знает. Он встретил меня на углу, недалеко от нашего дома. Я сказала об этом Людвигу. Это, наверно, Скачков сделал надпись! Он работает, видимо, на англичан.

— Скажите, Ирина Львовна, как включить систему микрофонной записи?

— Наверху в кабинете под правой тумбой письменного стола переключатель. Ленту я вставила только сегодня, хватит часа на полтора. Ой, а самое главное позабыла. — Она схватилась за голову. — Обычно после двух ночи к мужу приходят два немца или фольксдойче в жандармской форме… О чем-то с ним шепчутся, мне не доверяют. Были вчера и позавчера. И сегодня придут. Он приготовил для них список «неблагонадежных» (унцуферласиге) эмигрантов. — И она протянула ему вчетверо сложенный лист.

Алексей быстро просмотрел список. Там стояли знакомые фамилии:

«Буйницкий Николай Иеронимович — опасен, Зимовнов Иван Гаврилович — на подозрении, Попов Аркадий Иванович — очень опасен, член Коммунистической партии Югославии (?), связан с хозяином ресторана "Якорь" Драгутином Вукмановичем, живет с его дочерью Зорицей Вукманович на Савской пристани; Скачков — агент польской двуйки, опасен; Черемисов — на подозрении, нужно установить его связи; Хованский Алексей Алексеевич — агент Си-ай-си, очень опасен…

— Вас он зачеркнул. Это у него старый список, — заметила Ирен. — Вас, Алексей Алексеевич, он побаивается. Идите! Немцы уже скоро явятся. Я всех боюсь. Все буду вам говорить, только защитите меня. — И она жалобно улыбнулась.

Алексей вышел. Поднимаясь по лестнице, он решал трудный кроссворд: «Где правда, где ложь? Говорит вроде искренно, плачет, а может, эти красивые зеленые глаза льют крокодиловы слезы? Ирен напугана, патологически боится самосуда…»

Включив записывающее устройство, Алексей спустился в гостиную, уселся в кресло и задумался. «В этом деле бывший муж Ирен Скачков может сыграть свою роль, пусть даже козырной двойки. Оба они, Берендс и Ирен, боятся его до прихода немцев!»

Минут через десять появились Берендс и Черемисов.

Отозвав Черемисова в сторонку, Алексей шепнул:

— Иди вниз к Николаю и скажи, чтобы был осторожен. В два часа к Берендсу придут переодетые в жандармов агенты «пятой колонны». Потом сходи в бывшую квартиру Чегодова. Там ждут Зимовнов и Денисенко, пусть они останутся на улице, а вы с Буйницким спешите сюда. И скажи им всем: война объявлена, мы живем в близкой нам по крови и духу стране и обязаны ее защищать всеми возможными средствами. Не знаю, как развернутся события, но пусть будут готовы. Живыми фольксдойче выпускать нельзя.

— Колька с ними один справится. У него резиновая дубинка.

— Рисковать нельзя, вдруг их придет сюда больше. Иди! И сними слепок с ключей.

Вернувшись к столу, у которого в задумчивости стоял Берендс, Алексей жестко бросил:

— Людвиг Оскарович, где ключи от наружной двери? — И, показав на Черемисова, проговорил: — Он отлучится на несколько минут.

— Я провожу.

— Нет, мне с вами необходимо срочно поговорить наедине.

— Ключи в передней, в правом ящике стола, у зеркала.

Черемисов ушел.

— Ну что ж, присядем, в ногах правды нет.

— Минутку, — Берендс подошел к буфету, отворил дверцу. Алексей увидел батарею всевозможных бутылок. — Что желаете? Виски, джин, ракию, коньяк, водку? — И налил себе полный стакан коньяка.

— Пожалуй, предпочту виски.

Берендс взял бутылку, стакан, сифон содовой, поставил все это на стоявший у буфета столик на колесах и подкатил к креслу гостя. А сам возвратился к буфету.

— Людвиг Оскарович, вы умный человек, опытный разведчик, а поступаете так неосторожно. Вы по происхождению немец, правда, прибалтийский и потому не совсем полноценный, но вы еще офицер Российской императорской армии, дворянин, барон, черт побери, так ответьте мне, неужели вы серьезно полагаете, что судьба предначертала вашему великому фюреру свершить и осуществить фантастическую мечту немецкой нации — победить и возглавить мир? Вы верите австрийскому ефрейтору Шикльгруберу?

Алексей налил себе в стакан виски. Берендс молчал.