— Пойдем. Пойдем со мной.
Джакомо последовал за ним в скит, но падре Белизарио не направился к монашеским кельям, а остановился у старинной двери, за которой начинались ступеньки, ведущие в подземелье.
— Ни один из братьев никогда не бывал тут.
Возле старинной двери висело почти совсем почерневшее изображение Мадонны, под которым горела небольшая лампадка с пляшущим огоньком.
Монах взял лампадку.
— Наверное, им просто было не нужно, — добавил он и осветил замочную скважину.
— А где ключ? — спросил Джакомо.
— У меня, но он ни к чему. Замок сломан.
— Сломан? Кем?
— Не знаю. Я обнаружил это вчера ночью.
Изумление Джакомо сменилось потрясением.
— В полицию сообщили?
Падре Белизарио вздохнул:
— Это дело не для полиции. Точно так же я полностью исключаю, что виновник — кто-нибудь из членов лиги. — Он улыбнулся. — Ты, например, был еще в Америке.
Джакомо захотел осмотреть замок поближе. Он поднял железную планку, прикрывавшую замочную скважину, и не обнаружил никаких следов взлома.
— Наверное, у него был ключ.
— Исключено. Ключ есть только у меня, и никто не трогал его.
Он толкнул дверь, и та открылась без усилия и без скрипа.
— На этот раз попытка удалась, но он делал ее и раньше. По крайней мере однажды, давно. Я точно знаю.
— Но кто бы это ни был, зачем он сделал это? Что он искал?
— В этом-то и вопрос. Давай спустимся.
Джакомо пропустил монаха вперед и последовал за ним, осторожно нащупывая ногой узкие выбитые ступени. Наконец они вошли в крипту. Джакомо смотрел на погребальные камеры — локулы — с невольным опасением.
— Не бойся, они пустые.
— Я не боюсь, падре.
— Идем.
От затхлого, влажного воздуха в горле вставал ком. Огромная мышь прошмыгнула вдоль стены и скрылась в темноте. Монах уверенно шел вперед. Наконец он остановился у мраморного саркофага без всяких надписей:
— Здесь лежит падре Феличино. Он пожелал остаться в ските, где прожил почти всю жизнь.
— Когда он умер?
— Много лет назад, от старости. — Проявив неожиданную силу, падре Белизарио приподнял плиту, закрывавшую саркофаг. — Могила была осквернена, над останками надругались. Джакомо, помоги передвинуть эту крышку. Она довольно тяжелая.
Они сняли крышку с саркофага и приставили к стене. Падре Белизарио открыл гроб. Скелет монаха в белой сутане был расчленен в нескольких местах. Череп лежал на руке.
Охваченный ужасом, Джакомо отпрянул. Падре Белизарио не заметил этого и заговорил так, будто юноша стоял рядом:
— Видишь вот это возвышение, на которое кладется голова? Под ним имеется ниша, и туда можно просунуть руку. Именно там лежало то, что искал вор.
— Что же он искал?
— Пергамент, который падре Феличино унес с собой в могилу.
— Наверное, очень ценный?
— Я читал его, однако… потом, потом поговорим об этом.
Они перекрестились, и падре прочитал короткую молитву. Перекрестились снова и закрыли саркофаг. На обратном пути Джакомо заметил невысокую дверь. Через нее можно было попасть в клетку, где томился в заточении маленький монах Азугир.
— А там что?
— Чулан с разным хламом, — ответил монах. — Я как-то заглянул туда. Думал найти старое вино. Какое там — ни одной бутылки.
В небольшой комнате рядом со своей кельей падре Белизарио открыл сундук, полный книг и бумаг, и принялся рыться в нем. В конце концов он извлек грязную, растрепанную тетрадь:
— Вот она. Я нашел ее среди немногих бумаг, оставшихся от падре Феличино. Вообще-то, он отнюдь не был литератором. А это написал незадолго до смерти, и на рукописи лежит отпечаток близкой кончины. Знаешь, ведь ему было под девяносто.
— Можно прочесть? — спросил Джакомо, беря тетрадь.
— Конечно. Садись вон на ту скамью. А бумаги переложи куда-нибудь. Расскажу, как было дело. Он задумал навсегда спрятать пергамент от людских глаз. А потом решил, что все-таки какой-то след от него должен остаться.
— И скопировал в эту тетрадь?
— Попытался. Но прочти сам. Вслух, если тебе не трудно.
Джакомо открыл тетрадь на первой странице. Почерк был неумелый: крупные прямые буквы, выведенные дрожащей рукой. Много зачеркнутых слов и ошибок.
Джакомо начал читать. Падре Белизарио, сидевший рядом, слушал, закрыв глаза.
Это точнейшая копия одного драгоценного пергамента, написанного падре Джованнини, преподобным настоятелем монастыря Сан-Себастьяно. Копия сделана ради спасительного заклинания, что содержится в пергаменте. Это заклинание я, хорошо знакомый с дьяволом и его деяниями, с полного согласия Великого магистра ордена, во имя совести и христианского милосердия, не могу навсегда похоронить в своей голове теперь, когда уже совсем близок мой смертный час.
— А дальше — главное, — сказал Джакомо.
— Читай все.
В конце 1489 года в нашем аббатстве остановился небольшой отряд рыцарей. Возглавлял его князь Иньяцио ди Коллеферро, знатный римлянин, человек благородный и известный по многим достопамятным деяниям, в чем я смог убедиться во время наших бесед у камина, потому что из-за плохой погоды его пребывание в Болонье несколько затянулось.
Он родился в 1359 году, то есть ему было ровно сто тридцать лет. Мои вполне законные сомнения насчет его возраста он сумел развеять, рассказав со множеством подробностей о событиях, в каких участвовал за все это время, и о людях, с какими был знаком.
Но самое невероятное, что на вид ему можно было дать всего лишь тридцать лет: ровно столько — как он сам объяснил, — сколько ему было, когда в 1389 году он был избран Великим магистром ордена, стертого с лица земли, но, как никогда, живого, могучего и постоянно растущего числом в тайном подполье. Название ордена не следовало называть, точно так же скрытым должно было оставаться и имя Великого магистра.
Он выглядел вполне довольным собой и даже поспешил поведать мне, по какой именно причине: он только что завершил одно весьма важное для ордена дело. И действительно, в одной тайной, очень тайной местности он построил некое здание для поклонения, часовню или капеллу, а может, даже церковь, не знаю, как сказать точнее, а кроме того, в этом же самом месте он укрыл огромные сокровища, принадлежащие ордену. И добраться до сокровищ можно было только через какой-то лабиринт.
Он спросил меня потом, заметил ли я в его багаже небольшую клетку с накинутым сверху плотным черным покрывалом, на коем вышит красный крест. Я видел эту клетку и подумал, что в ней сидит сокол или же некая хищная птица, выдрессированная для охоты.
Князь улыбнулся и пообещал показать мне некоторое чудо, прихоть природы. И действительно, я с необычайным изумлением увидел, что в клетке сидит человек! Человек уменьшенных размеров, крохотный гомункул: совсем маленький монах, с головы до носа укрытый серой рясой.
Его демоническое имя было Азугир, потому что это и в самом деле был демон, а прежде, до этого — как бы сказать? — превращения, он был монахом-казначеем ордена.
Когда же я немного пришел в себя от изумления, то заметил, что на дне клетки изображен круглый лабиринт. Но это жилье было временным, необходимым для переезда.
Потом знатный господин поведал и многое другое, о чем мне, конечно же, не терпелось услышать.
Сооружение скрытого от всех места для отправления обрядов заняло совсем немного времени, но требовалось хранить все в тайне. Из высших чинов ордена при строительстве присутствовали только двое — Великий магистр и казначей, то есть Азугир. Но князь перестал доверять казначею. Он застал его однажды, когда тот производил какие-то странные измерения, и ему показалось — нет, он прямо заподозрил монаха в том, что тот хочет получше запомнить все детали сооружения и лабиринта, защищавшего сокровище.
Когда работы были завершены, нужно было обезопасить себя от болтливости рабочих. Можно было бы применить обычный способ — просто убить всех, но князь нашел некий настой, стиравший из памяти целые дни и месяцы. Так что рабочие потом не могли вспомнить, что за работу и где они делали.
Однако на Азугира этот настой не подействовал. Тогда князь решил применить против него специально придуманный лабиринт, одурманивающий подобно зелью: колоннада, умноженная множеством зеркал, превращалась в длиннейший змееобразный путь, который вел к священному месту. Азугир вошел в лабиринт, и князь с помощью хитрого устройства, перемещавшего отдельные колонны, скрыл от него вход и выход. А так как центр лабиринта не был конечной целью, а служил лишь для прохода, то лабиринт превратился в коридор, не имеющий ни начала, ни конца.
Долго, не позволяя себе ни сна, ни отдыха, Азугир блуждал по этому мраморному, назойливо повторяющемуся, замкнутому и притом освещенному миру. Смену дня и ночи он наблюдал только через небольшие оконца в потолке. Лишенный ощущения пространства, Азугир утратил и чувство времени, а потом забыл и самого себя, вплоть до собственного имени. Князь, тайно следивший за ним, заметил, что он постепенно уменьшается, словно с опустошением памяти происходило одновременно и уменьшение тела. И действительно, у Азугира, как оказалось, утратились все воспоминания, а сам он так уменьшился, что стал ростом с крупную птицу, так что князь с трудом мог рассмотреть его у подножия колонны. И тогда он решил заключить Азугира в клетку.
Перед отъездом мы с князем — а тем временем мы сделались настоящими друзьями и сотоварищами в Боге — торжественно договорились сделать все, чтобы избежать каких-либо ужасных последствий. С этой целью князь открыл мне спасительную формулу, которую я старательно повторяю ниже.
