— Ваши люди здесь ни при чем, дорогой друг. Это не новый разлом, а старый. И отбито не случайно, а умышленно, и я не удивлюсь, если…

В этот момент ко мне подошел рабочий и протянул свернутую в трубочку грязную бумагу.

— Эта штука была в той дыре, — сказал он, — может, там что-нибудь написано…

Архивариус посмотрел на меня и взял свернутую бумагу из моих рук. С величайшей осторожностью он попытался ее развернуть. Наконец это ему удалось, и он закрепил бумагу кнопками на чертежном столе в моей комнатке в бараке. Это был лист плотной бумаги, на какой в старину писались грамоты и другие важные документы. Напрасно старался я разобраться в путанице красных и черных линий. Это было что-то вроде плана, и когда все мои попытки применить знания архитектора, чтобы найти в нем смысл, оказались тщетными, я бросил это занятие. Однако доктор Хольцбок заявил, что он полон решимости разгадать тайну этой бумаги, и попросил разрешения взять находку с собой.

Он вернулся еще до конца рабочего дня и уже издали радостно помахал мне. Торжественно положив руку на мое плечо, доктор провел меня через маленькую боковую дверь в церковь, где нам никто не мог помешать. Удивительное вечернее небо словно отдавало одинокой церкви что-то из своих красок; на его фоне в непостижимых пурпуровых и изумрудных глубинах навстречу ночи будто плыла фиолетовая лодка с белыми парусами. Высокие вычурные канделябры, между которыми мы стояли, имели красноватый оттенок, святая Агнес на противоположной стене утратила присущее ей грустное выражение лица и из-за ярких бликов обрела какую-то пылающую чувственность. Статуи святых, церковная кафедра, ангелы под хорами — все они изменились, как будто избавились от тяжести дня и радовались ночи, в которой были совершенно свободны и, возможно, жили жизнью, о которой мы не имеем ни малейшего представления.

Тем временем архивариус достал из кармана наш план и начал:

— После некоторого размышления мне стало ясно, что план, каким мы его сначала увидели, не имеет смысла или, скорее, он скрывает этот смысл. Когда мы смотрим на путаницу линий, то мы догадываемся, что это план, но мы не в состоянии определить, что он означает. По виду бумаги, по буквам, которые то тут, то там стоят под линиями, я могу с достаточной уверенностью утверждать, что этот план был нанесен на бумагу в семнадцатом столетии, а именно в первой его половине, то есть в то время, когда это строение было еще женским монастырем. Так вот, я нашел одну старую хронику, в которой монастырь упоминается как раз в это время довольно часто и довольно неодобрительно. Вы знаете, что тогда о некоторых монастырях говорили весьма странные вещи. Так и моя хроника сообщает об этом монастыре много интересного, но в целом мало лестного. Если наше предположение, что найденная бумага представляет собой какой-то план, верно, то он вполне может обозначать некие секреты старого здания, но умышленно запутан, чтобы сделать его непонятным для посторонних. Еще одно соображение укрепило меня в моей догадке. Портал, разборку которого вы сегодня начали, находился ведь в одной из внутренних частей здания?

— Совершенно верно. Он украшает вход соединительного крыла между северной и южной частью постройки, а именно фасад, расположенный напротив так называемого троицкого двора.

— Хорошо. Вы, наверное, обратили внимание на то, что этот портал своей верхней частью достает до третьего этажа, так что до голов отдельных фигур можно без труда дотянуться из окон этого этажа.

— Конечно. Да мы можем сами посмотреть.

— Погодите, этого можно не делать, будьте уверены, так оно и есть. Итак, головы некоторых фигур, в том числе и святого Иакова, могут быть без усилий сняты, если они отделены от туловища. Значит, в искусно сделанное углубление можно спрятать бумагу.

— Так вы думаете…

— Разве я сразу вам не сказал, что это не свежий разлом? Таким образом, я был совершенно убежден, что за бессмысленными каракулями нашего плана скрывается какая-то тайна. Но как до нее докопаться? Я должен был все тщательно взвесить, прежде чем применять какой-либо химический реагент, поскольку не исключена была возможность все испортить. В качестве исследователя старинных грамот я часто имел возможность знакомиться с достойными восхищения, многообразнейшими и остроумнейшими средствами тайнописи средневековья. Мне известны многие подобные рецепты. Важную роль среди них играют симпатические чернила. И простейшей разновидностью их являются такие, при использовании которых написанные строки после высыхания становятся невидимыми и проступают снова лишь тогда, когда бумагу нагревают. Здесь о такой разновидности не могло быть и речи, потому что наш план и без того весь испещрен линиями. Ну а не возможен ли противоположный вариант? Когда при нагревании исчезают ненужные и запутывающие линии, а остаются только нужные? Это был эксперимент, который я мог провести, не опасаясь за сохранность нашей находки. Так вот, мой дорогой друг, я провел этот эксперимент, и он полностью удался. Не хотите ли взглянуть?

Доктор Хольцбок достал небольшую керосиновую лампу и зажег ее. Затем он приложил бумагу к стеклу лампы. Мы молча ожидали в опускающихся сумерках, которым противостоял лишь робкий свет маленькой лампы. Через несколько минут я начал замечать, что некоторые линии стали бледнее и наконец исчезли совсем, остались лишь отдельные контуры.

— Настоящий план, горизонтальная проекция, — сказал я.

— Теперь ваша задача состоит в том, чтобы прочитать его, — ответил доктор.

Я мгновенно сориентировался.

— Здесь у нас троицкий двор, здесь обходная галерея, вот это церковь, а из ризницы идет… что это? Этим линиям не соответствует ни одно строение, это должно быть… да, без сомнения это подземный ход, который ведет из монастыря.

Архивариус был вне себя от радости, что его предположения подтвердились. Я тоже был возбужден: мне казалось, будто это открытие связано с моими ночными впечатлениями. Но рассказать о них доктору меня удержала какая-то боязнь. Я всегда остерегаюсь много говорить о событиях, которые находятся еще в стадии развития, потому что… боюсь сказанного слова! Слово могущественнее, чем полагает наше обыденное сознание, и оно влияет на будущее таинственным и неотвратимым образом. Однако доктор Хольцбок, видимо, все же заметил, что во мне что-то происходит, так как спросил меня почти озабоченно:

— Что с вами, у вас такой странный вид?

Но я, оставив вопрос без ответа, повел его в ризницу. Здесь, сверяясь с планом, я начал осматривать стены. И обнаружил, что там, где должно быть начало подземного хода, у стены стоял огромный шкаф. Это был один из тех мастодонтов, которые скрывают в себе целые богатства церковных облачений и драгоценностей, умело выполненный образчик ремесленного искусства. Громадина, тяжелая, как каменная глыба, и украшенная богатой резьбой, занимала почти все пространство от пола до потолка. Архивариус датировал время его изготовления шестнадцатым веком. Мы оба были убеждены, что вход находится за этим шкафом, но нам было также ясно, что мы не сдвинем этого монстра с места, если не найдем тайного механизма.

— На сегодня хватит, — сказал доктор Хольцбок и сумел уговорить меня пойти домой, хотя я сначала намеревался остаться на ночь в ризнице, как будто надо было охранять от воров какие-то ценности.

Наша находка и предложения, которые мы связывали с планом, занимали меня настолько, что жена сразу заметила это по моему лицу. Она приставала ко мне до тех пор, пока я не пообещал ей взять отпуск раньше, чем намеревался. Несмотря на то, что я решил не проводить эту ночь вне дома, какое-то странное чувство, в котором страх смешивался с любопытством, заставило меня встать и простоять целый час в ожидании на улице.

Пробило двенадцать часов, и сразу после этого я услышал ужасный крик. Шум бежавших людей приблизился, и погоня пронеслась мимо меня точно так же, как в прошлую ночь. На этот раз я отчетливо увидел, что на женщине было длинное, похожее на монашеское одеяние, слегка распахнутое на груди, будто она набросила его второпях. На какое-то мгновение она повернула ко мне свое лицо, бледное красивое лицо; темные глаза ее излучали необычайное сияние. Снова неумолимая сила заставила меня присоединиться к погоне, и снова все исчезло у забора, окружавшего руины. Но я был уверен, что видел, как преследуемая женщина открыла дверь и вбежала внутрь.