— Она уже женщина. Не может усидеть дома, самое позднее через год выйдет замуж.

Оба помолчали.

— Я доверилась Ивину и сказала: вот это приключение! — снова заговорила она. — Пока я ехала к Делену, я испытывала только радость. Свободна! Как никогда прежде. Потом я ждала Рбита и тебя. Знаешь, о чем мы говорили с Деленом?

О детях. Когда появился Рбит, мы разговаривали и о тебе. Наконец ты приехал. Приключение? Я тебя провожаю, — неожиданно заявила она. — Только часть пути. Потом сделаю одно из двух, от тебя зависит, что именно. Либо вернусь домой, либо сверну в Рапу, сяду на какой-нибудь корабль и поплыву в Лонд. Мне очень хотелось бы увидеть Арму. Поговорить, похвастаться домом, детьми… Такое вот женское хвастовство, — с ироничной улыбкой пояснила она. — У Армы всегда было столько всего, чего не хватало мне. Теперь у меня есть все, а у нее нет ничего. Мне хочется с глубокой женской заботой спросить: «А ты, Арма? У тебя все так никого и нет?» Я знаю, что нет. Просто прелестно.

— Тева… Что ты несешь?

— Я говорю, что здесь мне нечего делать. Куда ты меня тащишь? В какую-то захваченную разбойниками пустыню? Что мне там делать? Если я возьму в руку топор, то уроню его себе на ногу, я не умею стрелять и за всю жизнь никого даже не ударила. Я оставлю тебе мою телохранительницу, тебе от нее будет больше пользы, чем от меня. Глорм, дело не в том, удастся ли тебе задуманное или нет. Об этом мы вообще не говорим.

— Ты считаешь, что не удастся, — подытожил он.

Она потянулась к лошадиной гриве и ухватила двумя пальцами прядь волос.

— Я считаю, что тебя нет. Большой дартанский воин наслушался легенд о короле громбелардских разбойников и вообразил, что сумеет воплотить легенды в жизнь. Но это только легенды. Нет никакого дождливого королевства, есть только земля подонков, среди которых можно бегать с мечом в руке. Без Вечной империи нет Басергора-Крагдоба, нет и никогда не будет. Нужны легионы для поддержания порядка и урядники трибунала для преследования преступников, ибо только тогда появятся купцы, у которых можно вежливо попросить выкуп, ремесленники, которые заплатят вождю разбойников дань, корчмари, которых он вынудит купить себе «охрану». Всего этого нет, это давно умерший миф. Кто ты такой, рыцарь? — снова спросила она. — Куда ты едешь? Ты сумеешь восстановить в Громбеларде империю Кирлана? И о чем ты меня спрашиваешь? Удастся ли? А что удастся, Глорм, скажи? Восстановить Вторую провинцию? Это задача для Армы, не для тебя. Может, подождешь лет десять-пятнадцать?

Он молчал.

— Но раз уж я уехала из дома, — продолжала она, — то охотно увижусь с Армой. Возможно, последний раз в жизни. Но… это я всегда успею. Могу увидеться с ней через год, через два… Если не хочешь, чтобы я поехала туда сейчас, то я вернусь домой. У тебя свои планы, свои сны, я могу подождать, пока ты проснешься. Или умрешь, — холодно проговорила она. — И Рбит, и ты, вы оба едете в горы за тем же самым. Разница состоит в том, что Рбит знает, зачем он туда отправился.

— Мы едем, чтобы погибнуть?

— Погибнуть? Наивный. Просто умереть. Как старые звери, которые уходят в чащу, чтобы сложить там свои кости.

Глорм снова промолчал.

— Вижу, ты все уже знаешь, — наконец сказал он. — Зато я, похоже, не знаю ничего. Ты говоришь «легенды», спрашиваешь «кто ты такой?»… Так вот, Тева, когда-то ты не спрашивала, кто я такой, просто поддержала меня, и мы добились всего, о чем мечтали. С такими союзниками я был готов на все, не думая о том, что может случиться. Сейчас я тоже сумею добиться своего. По крайней мере, мне казалось, что сумею, что стоит попытаться. Но кого бы я ни попросил о помощи, мне сразу же говорят: это прошлое, легенды, все уже не так, как раньше. Хватит с меня таких разговоров. Делену я сказал «останься с женой», но ты не Делен, ты в десять раз умнее Делена, и потому я скажу тебе кое-что другое. Слышишь, Тевена? Так слушай: иди прочь, чем дальше, тем лучше, убирайся с глаз моих, ибо хватит с меня карканья ворон, которые свили себе гнезда и думают только о том, как выкормить птенцов. Ты ничего не добьешься в Громбеларде, думая об Армекте… или о Дартане, не так ли, ведь теперь ты живешь в Дартане, если не ошибаюсь? Мне нужны друзья, а не обреченные, которых тащат на эшафот. Это никакая для меня не свита, а командовать похоронной процессией я не умею.

Она хотела что-то сказать, но он ей не позволил.

— Погоди, раз уж я говорю… позволь мне. Недавно мне пришло в голову, что все мужчины, каких я встречал за свою жизнь, не вытянули из меня столько слов, как немногие встреченные мной женщины. Но — ладно, видимо, так и должно быть, — сказал он, словно желая кислой шуткой смягчить свои слова. — Я возвращаюсь не в прошлое, Тевена. Я возвращаюсь к себе домой. Сожженный, разрушенный, но это до сих пор дом. Мой дом. Возможно, я зря его когда-то покинул, но теперь возвращаюсь. И я не утверждаю, что намерен отстроить его таким, каким он был. Даже, пожалуй, не хочу. Когда-то ты подумала, — снова пошутил он, чуть тяжеловато, по своему обычаю, — сколь жалка судьба человека моего роста, если человек этот не хочет, чтобы его узнавали? Многие годы, ездя между Громбом и Бадором, Бадором и Рахгаром, я изображал сумасшедшего перед каждым патрулем Громбелардского легиона. Когда меня спрашивали: «Кто ты?», я отвечал: «Басергор-Крагдоб», и тогда они смеялись надо мной, показывали пальцами на уродливую рабочую скотину, на которой я сидел верхом, говорили: «А это наверняка бессмертный Гальватор?», и я мог ехать дальше, несмотря на то, что это действительно был Гальватор… Но несколько раз я наткнулся на более дотошных, и мне приходилось изображать Крагдоба так хорошо, как я только мог, что заканчивалось порубленными трупами на дороге. В городах я горбился под своим плащом, впрочем, на улицу я выходил только темной ночью, а Рбит бежал впереди, давая знать, свободна ли дорога. Из каждых десяти дней в Громбеларде девять я просиживал среди мокрых от дождя скал, в высокогорных селениях или роскошно обставленных пещерах. Думаешь, я тоскую о тех временах, когда притворялся дурачком на дорогах и сжимался в комок под плащом? А может, я скучаю по тем пещерам? Я был настолько сыт этим по горло, что сбежал.

Глорм сделал паузу.

— Теперь я возвращаюсь не затем, чтобы снова сжиматься в комок, — тут же продолжил он. — Если ты так думаешь — ладно, а может быть, даже тем лучше, поскольку можно предположить, что так же станет думать Арма. А знаешь, что вчера сказал про Арму Рбит? Не знаешь, так я скажу: он сказал, что убьет ее, если понадобится. У меня заболело сердце, когда я это услышал. Потом он ушел, а я долго еще ходил по саду, и в конце концов мне пришлось убедить себя в том, что он не сказал ничего такого, о чем я бы не знал. Мало того, он сказал вслух то, чего я не смог бы сказать даже самому себе. Но сегодня я уже могу и скажу: я еду в Громбелард не затем, чтобы горбиться под плащом. И не затем, чтобы умереть. Я еду убивать. Убивать и, возможно, погибнуть, ибо тот, кто сражается, порой гибнет. Но можешь быть уверена, что прежде чем я погибну… и если вообще погибну… погибнут многие, действительно многие другие, может быть, даже все, кто станет на моем пути. Держись подальше от Армы, Тевена, разве что только ты уверена, что я получу от нее поддержку, как когда-то. Если не уверена… Во всяком случае, не становись между мной и моими врагами.

Она молча покачала головой.

— Угрозы… Зачем? Ты никогда со мной не разговаривал, а когда это наконец случилось, я услышала лишь угрозы.

— Просьбы. И самое большее предостережения.

— Просьбы?

— Ясное дело. Прошу тебя, Тевена, чтобы ты не вставала у меня на пути. Насколько я слышал, ты не отправляешься туда же, куда и я, так что эту просьбу, пожалуй, не так уж сложно исполнить.

— Она ни к чему.

— Не знаю. — Глорма уже по-настоящему утомил разговор, которого он сам добивался. — Я был с тобой откровенным, и ты получила, что хотела. Как далеко ты собираешься меня проводить?