На дне сундука лежала еще одна кольчуга — необычная, ибо предназначенная для кота. В свое время подобными доспехами пользовались гвардейцы из знаменитой рахгарской кошачьей полусотни — самые грозные солдаты тьмы, дождя и бездорожья. Их больше не существовало — и эта громбелардская легенда была уничтожена, одна из многих, умерших в брошенных горах.

Со смешанными чувствами великан вертел в руках превосходно сплетенную кольчугу кота-воина — младшего брата, который со свойственной его роду беспечностью даже не думал облачаться в доспех перед дорогой, зная, что друг о нем не забудет.

Друг разозлился, швырнул гремящую стальную кольчугу в угол подвала, затем наконец принес масло и начал старательно протирать склепанные колечки, ища малейшие следы ржавчины. Потом занялся собственным оружием.

Сидя в хорошо освещенном подвале, с огромной собственной тенью за спиной, величайший силач и самый опытный воин Шерера готовил холодное железо, без которого он мало что значил. Здесь, в Дартане, положение обеспечивал другой металл — желтый. Но тот превратил его всего лишь в одного из множества бездельников, в то время как серое железо делало его почти королем.

Бывают моменты и места, когда мужчину следует оставить одного. Черноволосая невольница, осторожно ступавшая по ведшей в подвал лестнице, даже не подумала, что играет со смертью… Но это было именно так. Ее добрый щедрый господин уже таковым не являлся. Она вообще не знала человека, к которому пришла со своим делом.

— Ваше благородие…

Всю свою жизнь — за исключением, возможно, нескольких лет, проведенных в Роллайне, — Глорм был окружен мужчинами. В Тяжелых горах женщины мало на что были годны. Светловолосый гигант поднял голову, остановив странно рассеянный взгляд на лице невольницы. Она немного испугалась, поскольку подобного взгляда никогда не видела. Чужой взгляд… Но ее господин думал только о том, что те немногие женщины, с которыми он за всю свою жизнь разговаривал, вынудили его произнести в сто раз больше слов, чем все мужчины вместе взятые. Теперь ему снова предстояло говорить, и наверняка повторять все по два раза, так как он уже понимал, что она пришла не просто так. Готовя оружие и мысленно извиняясь перед ним, самым верным из всех союзников, что так долго о нем не заботился, он вынужден был одновременно разговаривать с невольницей… о чем? О каких-то ее фантазиях?

В самом деле.

— Ваше благородие, я не хочу ехать на Агары. Я хочу… хотела бы поехать с тобой, туда, куда ты едешь. Я знаю…

Нет, она ничего не знала. Вообще.

Топор с широким лезвием приятно отягощал руку, массивный и молчаливый, ибо он знал, что слово — лишь серебро, молчание же — железо… Его хозяин и господин тоже молчал, поглаживая большим пальцем изогнутую рукоятку и глядя на ту, что встала между ним и стальными существами.

Самая умная из его невольниц была глупа, как пустой сундук.

— Ваше благородие, в невольничьем хозяйстве меня учили сражаться… немного. Тебе не нужна телохранительница, которая защитит тебя в пути? — быстро спросила она, хотя и с видимым усилием, перепуганная, словно зверек, который не знает, откуда грозит опасность, и даже не знает, что она вообще грозит, но все равно беспокоится. — Я умею… хорошо стрелять из лука…

В Тяжелых горах гвардейцем-телохранителем Басергора-Крагдоба был Ранер, могучий детина, который мог оглушить лошадь одним ударом окованной железом дубины. Воин, ломавший пальцами арбалетную стрелу. Крагдоб иногда упражнялся с ним, так же, как на Агарах со слугой ее высочества Алиды. Черноволосая Энита так никогда и не узнала, что обязана жизнью тому, о ком даже не слышала и кто погиб в Тяжелых горах несколько лет назад. И, возможно, еще тому, кто присутствовал при его смерти… Черноволосая, как Каренира, лучшая на свете лучница, которая, уходя, унесла с собой кусочек тяжелого сердца короля гор.

Поглаживавший топор мужчина рассмеялся, вместо того чтобы убить. Весело улыбаясь, он с любопытством разглядывал симпатичную девушку, которая столь запальчиво стремилась его защищать. Он смотрел на нее так, словно видел впервые. На фоне привлекательного личика замаячило мужское лицо Ранера, а рядом — лицо легендарной армектанки, которую никто не сумел покорить… до самого конца. Глорм мог бы поклясться, что тень кряжистого гвардейца повернула голову к мускулистой и ловкой Охотнице, способной побороть мужчину… Он был уверен, что они улыбнулись друг другу, — и сам тоже улыбнулся еще раз.

— Хорошо, — неожиданно сказал он. — Ты поедешь со мной, Энита. Но как свободная женщина, не как моя невольница. В Тяжелых горах все свободны. У тебя есть лук? Тогда купи его и все, что тебе понадобится. В первую очередь — какую-нибудь хорошую горную кобылку.

Она готова была упасть на колени и благодарить, но что-то ее удержало. Несколько мгновений она смотрела прямо в глаза своего господина, так, как не осмеливалась смотреть никогда прежде. Он больше не был ее господином, он был… командиром. Она кивнула и сказала:

— Я куплю несколько луков. Посоветуешь мне, господин, какой будет лучше всего… там, куда мы едем.

Он кивнул в ответ, а когда она стала подниматься по лестнице, кивнул еще раз, уже самому себе. Ему пришло в голову, что благодаря обычной прихоти он, возможно, обрел хорошую и смелую подругу. Наверняка ей предстояло умереть в течение ближайшего месяца. Но если нет… Ему казалось, что в этой симпатичной жемчужинке есть нечто такое, что может сделать из нее настоящую горную разбойницу.

На следующий день, с самого утра, к нему явились еще две девушки, осмелевшие после успеха Эниты. Он выслушал их, после чего сказал:

— Я посылаю вас на Агары. И не заставляйте меня повторять то же самое в третий раз.

Они слегка испугались, но не сдались. К несчастью, они не знали, что мягкий и добрый господин навсегда остался в темном подвале и похоронен среди пустых сундуков, а его место занял другой, который терпеливо выслушал очередную порцию просьб и горячих заверений и наконец спросил:

— Знаете старую сказку про лягушку, которую пастушок не раздавил на лугу, и которая в ответ…

Они отрицательно покачали головами.

— Жаль.

Не за каждым вставали тени воинов.

Он велел им продаться в самое худшее невольничье хозяйство, а полученные деньги выбросить.

На северной окраине большой деревни был возведен не слишком внушительный, но зато весьма необычный дом. Обширный, деревянный, увенчанный изящной башенкой, он походил на охотничий домик, к которому со временем пристроили дополнительные помещения, жилые и хозяйственные. Привлекала внимание очень большая конюшня, соединенная с сараем для повозок. Все это окружал роскошный вишневый сад; ранней весной, когда белые цветы падали на землю, здесь наверняка было просто прекрасно.

Что такого таилось в душах суровых громбелардских воинов, что, выпустив мечи из рук, они оказывались совершенно другими людьми — добрыми господами, хорошими хозяевами, заботливыми мужьями и отцами?

Делен, который в Громбеларде был законченным гулякой, любимым всеми женщинами и ненавидимым очень многими мужчинами, никогда не умел экономить. Несмотря на щедрый (и беспроцентный) заем, выданный его бывшим командиром, в Дартане ему хватило средств лишь на одну — хоть и большую, но зато бедную — деревню и заброшенный дом, в котором недавно умер его последний владелец, после чего семья поспешила избавиться от наследства. Через несколько лет деревня (весьма скромно названная новым хозяином Делоной) вошла в число самых богатых в городском округе Эн Анелу, дом же заблистал новой крышей и даже стеклами в некоторых окнах. Его благородие Делен с пилой, молотком или рубанком в руках командовал плотниками и столярами столь же умело, как когда-то вооруженным отрядом. Лишь от одного недостатка он так и не избавился, а именно — от любви к женщинам. Говорили, будто вопли множества младенческих глоток, доносившиеся из деревенских хижин, свидетельствовали не столько об исключительном темпераменте крестьян, сколько о заботе нового господина о своих подданных… Ее благородие Алия, мягкая и тихая женщина, образцовая жена и заботливая мать трех дочерей Делена, проплакала, как поговаривали, не одну ночь в одиночестве. Но столь же часто ее видели в новом платье или с новым украшением, и слышали ее смех во время конной прогулки в обществе мужа. Делен очень любил свою жену, которая была на семнадцать лет его моложе, и, хотя не мог справиться с некоторыми своими недостатками, умел, однако, просить прощения и раскаиваться.