— Колись, подруга, почему «двое из ларца» весь день не сводили с тебя своих прекрасных глаз! Неужели они так обнаглели, что парой явились к тебе на свидание? — спросила Галка, когда после школы они вдвоем пришли домой к Ольге.

— Почти, — усмехнулась Ольга. — Ты, Галка, как всегда, оказалась права. Эти двое настолько не способны к искренним чувствам, что даже не могут осознать весь ужас своей ущербности.

— Какие слова! — восхитилась подругой Галка. — Неужели твоя любовь прошла, свеча загасла? Что-то больно быстро!

— Загаснет тут, когда тобой играют, как куклой…

— Ольга, я серьезно. Ты что, отказываешься от Добровольцев?

— Видишь, даже ты говоришь о них во множественном числе. Разве можно влюбиться сразу в двоих?

— В этих можно, — печально отозвалась Галка.

— Неужели? — усмехнулась Ольга. — И в какой же книге это написано?

Галя Калинкина очень много читала. Она не просто любила читать — она была фанаткой чтения как процесса. Она с одинаковым интересом могла читать не только романы или повести, но и любой попавшийся на глаза печатный текст. Если Галке вдруг делалось скучно у кого-нибудь в гостях, она уединялась в углу и углублялась в чтение того, что попадалось под руку. Это мог быть учебник по природоведению для третьего класса, справочник рыболова-любителя, инструкция по установке оконных стеклопакетов или листовка-вкладыш к медицинскому препарату против пародонтоза.

— Во многих, — уклончиво отозвалась Галка.

— Знаешь, Калинкина, мне кажется, ты сама в них влюблена не меньше, чем другие. И мне противно, — Ольга сморщилась, — что я тоже только что сказала о них во множественном числе. Просто наваждение какое-то!

— Я думаю, — не стала ничего отрицать подруга, — есть одно средство, которое может заставить их отлепиться друг от друга.

— Интересно, какое же?

— До сих пор их одинаковость была им только на руку, поэтому необходимо создать ситуацию, в которой им станет невыгодно быть очень похожими.

— Например?

— Ну… не знаю… надо подумать, обратиться к известным образцам. Знаешь, ведь на самом деле литературная классика давно дала ответы на все вопросы, надо только сообразить, в каком произведении.

— Тогда, Галка, все зависит исключительно от твоей памяти. Ты уж напрягись, пожалуйста, — попросила Ольга и села напротив подруги, которая, не откладывая дела в долгий ящик, углубилась в воспоминания.

— Можно, например, попробовать вариант под названием «Человек-амфибия», — наконец сказала она.

— То есть? — удивилась Ольга.

— То есть ты говоришь Сашке, что любишь его, но вынуждена уйти, к примеру, к Вовке Николаеву… ну… как Гуттиэре к Педро Зурите, потому что твой отец должен Вовкиному отцу… скажем, две тысячи долларов. И его отец твоему долг простит, если ты согласишься выйти за его Вовку замуж, — одним духом выпалила Галка.

— Совсем с ума сошла! — возмутилась Ольга. — Какое еще замужество, когда нам по четырнадцать лет!

— Подумаешь! Между прочим, Джульетте ее несовершеннолетие нисколько не помешало тайно обвенчаться с Ромео.

— Я, Калинкина, тебе никакая не Джульетта, а Вовка уж тем более не Ромео, и венчаться я с ним не желаю, ни тайно, ни явно.

— А кто заставляет? Ты же просто так скажешь Сашке, для создания критической ситуации.

— Ну тебя, Галка, придумаешь тоже! Добровольский, может, «амфибию»-то и не читал, а потому ничего не поймет, а от Вовки потом вообще вовек не отвяжешься.

— Фильм-то наверняка все смотрели. Там Ихтиандрик — такой красавец! Кстати, Добровольские на него здорово похожи, только родинки у них лишние.

— Глупости все это! Нет, придумай что-нибудь другое. Без долларов и замужества, пожалуйста.

— Можно, конечно, и другое, — тут же согласилась Галка. — Вариантов тысячи. Вот еще один, «Три мушкетера» называется. Если кто и не читал, то фильм наверняка сто раз смотрел.

— Ну и чего там, в твоих «мушкетерах»? — насторожилась Ольга.

— А вот чего: ты прикидываешься, что тебе, к примеру, в столовой в пюре с жареной рыбой подлили, как Констанции, яду. Ты корчишься на полу в муках и говоришь Сашке, что любишь его, но рада умереть, потому что не можешь перенести его и Пашкиной подлости.

— Нет, ты, Калинкина, просто ненормальная! Умирать мне, знаешь, что-то совершенно не хочется!

— А кто заставляет? — опять спросила Галка.

— Что же, я, по-твоему, поприкидываюсь немного отравленной, а потом встану, отряхнусь и пойду домой?

— Можно не сразу. К тебе, конечно, тут же «Скорую помощь» вызовут, тебя увезут, а потом выпустят, поскольку ты на самом деле никакая не отравленная. А Сашке можно, в случае чего, потом напомнить, что медицина в наше время очень далеко вперед ушла с тех пор, как миледи отравила госпожу Бонасье.

— Чушь ты несешь, Галка! Я вообще не понимаю, почему в этих твоих дурацких ситуациях Сашке будет невыгодно быть похожим на Пашку?

— Да потому, что именно из-за него, из-за Сашки, а вовсе не из-за Пашки, ты готова умереть от отравленного пюре. Я думаю, каждому парню это было бы приятно и каждый не хотел бы, чтобы и из-за другого, будь он хоть трижды самым кровным близнецом, девушки тоже кончали бы жизнь самоубийством.

— Каким самоубийством? — расхохоталась Ольга. — Отравление же дело рук миледи.

— Какая разница, — отмахнулась от нее Калинкина.

— Нет, Галка, это все не то. Ерунда какая-то. Думай еще!

— Знаешь, на тебя прямо не угодишь! Есть, конечно, варианты и попроще, подоступнее. Например, возьмем то же «Горе от ума». Не хочешь умирать от отравления, тогда придется тебе, как Софье в Молчалина, временно втрескаться в кого-нибудь самого замухрыжного из нашего класса, например — в Петюню Казбекова.

При упоминании о Петюне Ольга упала на диванную подушку, расшитую жар-птицами, и чуть не задохнулась от смеха.

— Ой, не могу! — наконец проговорила она. — Разве кто-нибудь поверит, что я, как ты говоришь, втрескалась в Петюню?

— А зачем кому-то что-то знать? Ты будешь любить его тайно, как Софья.

— Да? — продолжала заливаться смехом Ольга. — А как же тогда Сашка про эту мою любовь узнает, если она будет тайная?

— Напрасно ты смеешься, — заметила Галка. — Все можно продумать, было бы желание!

У Ольги желания не было. Петюня Казбеков представлял собой весьма жалкое зрелище и чем-то походил на телевизор с ножками, модернизированный двумя экранами. Экранами были огромные увеличительные стекла квадратных очков, за которыми почти скрывалось невыразительное лицо Петюни. Сходство с телевизором добавляли плоская, вытянутая по горизонтали голова и почти полное отсутствие шеи. Естественно, что однажды произнесенное прозвище — Телевизор — прилипло к Петюне и закрепилось за ним навсегда и намертво.

Роста Казбеков был очень маленького и еле доходил Ольге до плеча. В отличие от роста Петюня имел очень высокую работоспособность. Даже если у него все уроки были подготовлены, каждую перемену он все равно занимался чем-нибудь очень серьезным: переводил на всякий случай следующий параграф по английскому, учил следующее правило по русскому языку или безуспешно пытался решить задачу по физике по еще не пройденной теме. Втрескаться в Казбекова, как советовала Калинкина, было совершенно невозможно, что Ольга тут же еще раз объяснила подруге.

— Ты ничего не понимаешь! — возразила ей Галка. — Ты только представь, что сделается с Добровольцами, когда они увидят, что ты их, таких высоких и красивых, променяла на низкорослого квадратного Телевизора.

— Они просто ни за что в это не поверят, вот и все.

— Придется тебе популярно им объяснить, что полюбила Казбека за красивую душу. Известно, мол, что с лица воду не пить… не родись красивым, а родись счастливым… и все такое.

— Может, лучше тебе, Галина, Телевизора полюбить?

— А мне-то зачем?

— Насколько я поняла, тебе Добровольцы тоже не безразличны. Пусть они лучше тебя к Казбеку ревнуют.

— Интересно ты рассуждаешь! — почему-то рассердилась Галка. — Кого Сашка на свидание приглашал, тебя или меня?