Когда Мариулина выговорила признания, ее вместе с матерью бросили на пол и крепко избили, потом озверевшие визитеры стали их насиловать по очереди. Только один из них не стал принимать участия в этом подвиге, хотя при избиении он выказал пыл необыкновенный и впал даже в своего рода экстаз. Это был унтер-офицер лет тридцати, со старообразным лицом, изборожденным поперечными морщинами, которые придавали его физиономии некую измученность, и остановившимся и бесцветным взглядом самоубийцы.
Поспешная и простенькая оргия сопровождалась распитием того вина, которое немцы реквизировали в конюшне. И при этом Мариулина, которая прежде никогда не выпивала больше одного стакана, впервые в жизни изрядно напилась. В сущности, она вовсе не выпила лишнего, и опьянение ее было из тех, что не приносят вреда, и даже совсем наоборот, производят действие волшебное, если вам шестнадцать лет и жизненные каналы вашего тела открыты и свежи. Едва женщины встали на ноги, как их вытолкнули опять во двор и велели вести весь отряд к дому, о котором девушка упомянула. Когда компания двинулась в путь, у Мариулины возникло отчетливое ощущение, что из внешней ночной темноты появилось еще несколько вооруженных людей, и вокруг них двоих образовалась настоящая маленькая толпа. Но это обстоятельство, при теперешнем ее настроении, не пробудило в ней ни тревоги, ни удивления. Все происходящее представлялось ей вполне невинной сценой, а фигуры немцев казались ей чуть ли не партнерами на танцевальной вечеринке. Нужный им каменный домишко находился километрах в пяти или шести, по ту сторону долины, которую примерно за три месяца до этого Нино и Узеппе обозревали с горы в бинокль. Ночь выдалась не очень холодной, дождя не было, и грязь, образовавшаяся в прошлые дни, успела порядком затвердеть на полевых дорожках. Верхушки холмов были покрыты туманной мглой, но когда они проходили через долину, редкие и быстрые облака разошлись настолько, что между ними образовались широкие, усеянные звездами окна. Со стороны моря почти непрерывно доносился грохот пушек, сквозь темноту мелькали вспышки выстрелов и взблескивали сигнальные ракеты. Однако весь этот шумный спектакль, уже с неделю сопровождавший жизнь людей в долине, в эту ночь производил впечатление отнюдь не большее, чем морская буря, разыгравшаяся у черты горизонта. Старшая из двух женщин (на самом-то деле ей не исполнилось еще и тридцати пяти) впала в невменяемое состояние, ее шатало из стороны в сторону, и солдаты то и дело подталкивали ее в спину. Девушка же, распаленная вином, в безмолвном возбуждении неслась вперед безо всяких мыслей. Исполняя обязанности проводника, она двигалась в авангарде экспедиции, в некотором отрыве от матери, которую стерегли как арестантку и заставляли следовать вместе с основными силами. Одетая в простенькое черное платьице, небольшого роста, эта женщина была совсем незаметна на фоне саженного роста вояк; Мариулина, однако же, даже не оглядывалась назад и не искала мать глазами — настолько окружавшие ее вещи казались ей безобидными и фантастичными, отрешали от происходящего и внушали доверие. Будучи привычной к подобным переходам, она шла небрежно и беззаботно, словно дикий зверек, и даже нет-нет — и выскакивала впереди солдат — так сказывалась ее природная прыткость. Стыд, страх и неприятие своей физической нечистоты в ней сливались, толкая к единственно возможному в этих обстоятельствах наслаждению — упоению быстрым движением. Она шла впереди, словно в танце, не замечая, что свалявшиеся и растрепанные волосы падают ей на лицо,что разодранная майка наполовину открывает грудь; и даже ощущение крови, текущей по ногам, и слюны, заливающей рот, оборачивалось приятным ощущением тепла. Знакомый пейзаж покорно струился ей навстречу, пункт же прибытия представлялся неимоверно далеким, отброшенным в бесконечность — ту самую, в которой летели над ними легкие облака. А пока суд да дело, она развлекалась, следя за своими мимолетными ощущениями, заинтересованно рассматривала, как тает в воздухе пар дыхания, как прихотливо двигаются по земле тени. Был момент, когда между поселком Кастелли и морем показались какие-то светящиеся шарики, они были разноцветными и сотнями возносились в небо. Сначала они перемещались медленно, прочерчивая в небе что-то вроде колосьев со стеблями или пальмовых веток, потом каскадом свалились к горизонту, выстроившись перед этим в длинное разноцветное ожерелье, а напоследок вспыхнули в великом апофеозе, залившем поля удивительным белым сиянием. Устремив глаза вверх, чтобы следить за этим праздником света, Мариулина сбилась с тропы и споткнулась; тут ей показалось, что солдат, шедший рядом, помогая ей выправить шаг, слегка ее приобнял. Искоса на него взглянув, она его узнала. Это был парень, который изнасиловал ее последним, властно вырвав ее у того, кто был до этого, и она заметила, что он вел себя не так безобразно и разнузданно, как все прочие. Это был ладный молодой человек с неправильными чертами лица, капризно вздернутым носом, и изогнутой линией смешливого рта, глаза у него были небольшими, голубыми, их осеняли пшеничные ресницы, короткие и жесткие.
«Наверное, он меня любит, — сказала про себя Мариулина, — раз он мною не погнушался там, в доме, в моем-то состоянии».
Дело в том, что Туз, первый и единственный ее любовник, в ее критические дни к ней не притрагивался…
Безотчетно, повинуясь порыву, она положила голову на плечо пареньку. Тот искоса на нее поглядел — неуверенно, уклончиво, но почти с симпатией. Через несколько минут внизу, среди впадин холма, метрах в двухстах от них, проглянул тот самый каменный домишко, который им был нужен.
Маленькое белесое сооружение, с ближней стороны не имевшее окон, кто-то словно нарочно поставил вкривь на неровном же пятачке; крыша его осыпалась, небольшая дверь была притворена. Импульсивно Мариулина прянула вперед, словно желая кинуться к Червонному Тузу, который, конечно же, уже ждал ее, готовый, как всегда, осыпать поцелуями на утлой хромоногой кровати. Но тут чужие руки остановили ее на месте, сразу несколько голосов о чем-то спрашивали по-немецки.
«Да, да, это здесь», — пробормотала она, совсем растерявшись. Потом вдруг начала вырываться, глаза ее расширились, в них было изумление и ужас. «Ма! Ма-а-а!» — позвала она, обернувшись. Ища взглядом мать, она расплакалась, как маленькая девочка. Только через некоторое время она услышала голос матери — та тоже звала ее: «Мария! Мариетта!»
Голос матери доносился из какой-то совсем близкой, но неопределенной точки, из скопления солдат, державших обеих в окружении; вся их группа при этом стремительно спускалась по крутому склону прямо к домику. Фонари, снабженные световыми заглушками, шарили в темноте, но никаких часовых в окрестностях домика обнаружено не было, а единственные звуки, которые они слышали, были звуками их собственных шагов. Настороженно, с автоматами наизготовку, немцы частью рассыпались по окружности оливковой рощи, двое или трое зашли за домик, остальные встали против двери. С задней стороны единственное окошко домика было распахнуто; один из немцев с фонарем в руке заглянул внутрь и придирчиво все осмотрел, держа руку на гранатах, подвешенных к поясному ремню и бормоча какие-то свои комментарии; в это самое время остальные пинками и прикладами стали выбивать дверь. В ослепительных лучах фонарей внутренность этой лачуги предстала необитаемой и запущенной. По полу была рассыпана солома, сгнившая от дождей, заливавших пол через открытое окно; из постельных принадлежностей там имелась только металлическая кроватенка без матраца и одеяло; одна ножка отсутствовала, и вместо нее была подложена стопка кирпичей. Кроме того, рядом на полу лежала железная сетка, а за ней волосяной матрасик — тоненький, мокрый от дождя. На матрасике валялась дырявая фляга, а на полу — отломанная ручка от оловянной ложки; на гвозде висел кусок материи, явно оторванный от рубашки и забрызганный чем-то черным — было похоже, что им бинтовали рану. Больше ничего не было, никаких признаков оружия или провианта. Единственным предметом, указывавшим, что совсем недавно здесь кто-то жил, была куча не совсем еще высохшего дерьма в углу, водруженная тут Тузом и его товарищами в ознаменование полного презрения к тем, кто захочет их разыскать — так иногда делают ночные грабители рядом со взломанным ими сейфом.
