Среди прочих многочисленных пришельцев оказалась и семья мелкого лавочника из Дженцано, совершенно измотанная страхом перед бомбардировками. Вроде бы сюда их направил кто-то из «Гарибальдийской тысячи». Глава семьи, тучный человек с красным лицом, страдавший повышенным кровяным давлением, показался на глаза только при их прибытии и тут же помчался опять в Дженцано, где его магазин был уже разрушен налетами, но дом еще кое-как держался. Дело было в том, что в какую-то там стену этого дома он замуровал, желая их спасти, все деньги и ценные вещи, что у него оставались, и поэтому он хотел быть там, чтобы за ними присматривать. Дело кончилось тем, что в один прекрасный день началась очередная бомбежка, она не затронула его дома, его же самого хватил удар, и он умер от страха. Какой-то родственник явился из Дженцано и принес эту печальную весть семье, сплошь состоящей из женщин. Комната наполнилась воплями и причитаниями. Но потом среди рыданий и всхлипываний они посовещались, и женщины, которые тоже панически боялись бомбежки, поручили этому родственнику похоронить мертвого и присматривать за домом; сами же они остались там, где были, то есть в этой большой трапецеидальной комнате.

Женщины тоже были дебелыми, но бледными; у матери ноги были испещрены узлами вен. Они проводили день, собравшись вокруг самодельной жаровни — отмечали траур, сидели в полном бездействии, в животном молчании. Все ждали прибытия союзников, те, по общему мнению, стояли у ворот Рима. Тогда можно было бы вернуться в Дженцано; правда, теперь у них там не было лавки, и мужчины не было, а было только это предполагаемое сокровище, замурованное в стене. О будущем освобождении они говорили потухшими голосами, похожие на больших кур, примостившихся на насесте, пригорюнившихся, распушивших перья и покорно ожидавших прибытия хозяина, который запихает их в мешок и понесет неизвестно куда.

Если Узеппе приближался к жаровне, они его отгоняли, приговаривая плаксивыми голосами:

«Иди к маме, маленький…»

Попала к ним и женщина здешняя, из Пьетралаты, мать одного из парней, расстрелянных 22 октября. Эта тетка, пока сын был жив, ела его поедом, когда он возвращался поздно ночью, и случалось, что сын, доведенный до ручки, ее поколачивал, и она даже заявляла на него в полицию. А теперь, едва наступал вечер, она начинала блуждать от дома к дому, потому что боялась спать у себя в комнате — она говорила, что каждую ночь призрак сына появляется там и начинает ее лупить. Сына ее звали Армандино, и немцы арестовали его прямо у нее на глазах после того, как она вместе со всеми остальными ворвалась в форт, надеясь поживиться там мукой. Очень часто по ночам она бормотала: «Нет, Армандино, нет… Я же твоя мама, не бей меня…»

Днем она нередко хвалилась красотой своего Армандино, славившегося на всю Пьетралату сходством с актером Россано Брацци. И действительно, сама она смолоду наверняка была красива — у нее и сейчас были прекрасные длинные волосы, только вот в них пробрызнула седина и завелись вши.

Все эти новые поселенцы принесли собственные матрацы; кроме того, на полу валялись груды технической ваты, которую мог брать любой желающий — ее оставили всевозможные случайные временные жильцы. Матрасик Карло Вивальди занял какой-то молодой человек — его Ида особенно боялась, словно он был оборотнем. Правда, он внес некие бытовые улучшения и, в частности, починил окна, заменив бумагу кусочками фанеры. Но во всем остальном он походил не на человека, а на оборотня, или на какое-то странное млекопитающее, вечно голодное и выходящее на промысел по ночам. Он был высок и мускулист, но очень сутул, и лицо у него было бескровное, как у мертвого, а зубы так и торчали изо рта. Неизвестно было, откуда он здесь появился, и кем он работает, и почему он сюда попал; выговор у него вроде бы был римский. Он тоже, стоило Узеппе приблизиться, отгонял его прочь, приговаривая:

«Мотал бы ты отсюда, парень…»

Да, прошло время «Гарибальдийской тысячи»! Единственным человеком, который время от времени уделял Узеппе внимание, была мать расстрелянного: когда становилось темно, она при необходимости сопровождала его в уборную, держа при этом за руку, как делала когда-то Карулина. Однажды вечером, помогая ему натянуть штанишки и чувствуя наощупь его тощие, лишенные плоти ребрышки, она ему сказала:

«Бедная ты птичка мамкина, сдается мне, не успеешь ты вырасти, веку у тебя с гулькин нос. Проклятая война, жрет она младенцев одного за другим».

Она же развлекала его одной игрой, или, лучше сказать, сказочкой, которая сопровождалась неким мимическим лицедейством; ее она, бывало, рассказывала собственным ребятишкам, когда те были маленькими. Сказочка была все время одна и та же, и состояла в следующем: для начала она щекотала Узеппе ладошку и приговаривала при этом:

А потом, потягивая его пальчики один за другим, начиная от большого пальца и дальше, она продолжала:

И дойдя до мизинца, она заканчивала:

«Еще», — просил Узеппе в конце истории; и она начинала сначала, а Узеппе смотрел на нее внимательно-внимательно, надеясь, что рано или поздно безумный зайка улизнет от преследователей и оставит охотников с пустыми руками. Но сказочка шла себе своим путем безо всяких изменений и всегда кончалась одинаково.

В городах Италии, оккупированных немцами, и в первую очередь в Риме создаются специальные полицейские подразделения, использующие профессиональных садистов, как немцев, так и итальянцев — им разрешается арестовывать, подвергать пыткам и казнить людей по собственному усмотрению, в соответствии с гитлеровской системой «Ночь и туман».

В Вероне фашистский трибунал «республики Сало» приговаривает к смерти иерархов, виновных в том, что они голосовали против дуче на июльской сессии Большого Совета. Среди приговоренных фигурирует и Чиано, зять дуче. Приговор приводится в исполнение немедленно.

Попытка союзников осуществить высадку возле Анцио пресекается превосходящими силами немцев. Линия фронта в Италии замораживается в районе Кассино.

За новыми распоряжениями итальянской полиции следует, по инициативе фашистов, которым помогают осведомители, розыск и арест тех евреев, которые сумели избежать немецких преследований.

В Риме, в ответ на нападение партизан на колонну войск СС (32 убитых), немецкое командование в отместку распоряжается расстрелять и бросить в каменоломни (так называемые «Адреатические пещеры») 335 гражданских лиц.

Военный потенциал Красной Армии постоянно возрастает благодаря растущей производительности советской военной промышленности и поступлению военных материалов из союзных стран. После серии наступательных операций, предпринятых по всему фронту (знаменитые десять сталинских ударов) советские войска победоносно продвигаются на запад и на южном фланге выходят к чехословацкой границе.

Осуществив высадку в Нормандии, которая кладет начало открытию нового Западного фронта против немцев, союзники приступают к освобождению Франции.

В Италии, прорвав фронт у Кассино и возобновив наступление, союзники входят в Рим.

Итальянские силы Сопротивления в той части страны, что еще оккупирована нацистами, организуются в единую армию (Корпус Волонтеров Свободы); в это же самое время в операциях союзников принимают прямое участие регулярные итальянские части Итальянского Освободительного Корпуса, созданного по указу короля и маршала Бадольо.