— Ну конечно. Он столько всего знает о разных вещах. Не только о войнах. От них я устаю, а от книг — никогда.

— А кардинал? — спросила я. — Тоже утомляет тебя?

— Он такой же, как Уорик. Кроме войны, ни о чем другом не говорит. Мой дядя Глостер считает, что я напрасно так много времени провожу с ними и слушаю их.

— Но они желают тебе только добра.

— Дядя говорит, не следует давать им слишком много воли, не то совсем замучают меня своими советами и наставлениями. Еще он считает, они нарочно держат меня за маленького и не позволяют править, как мне полагается.

— Генрих, но ты и в самом деле еще не очень большой.

— В декабре мне исполнится четырнадцать!

— Это не тот возраст, в котором можно взять в руки все бразды правления страной.

— Дядя поможет мне.

— Он это сам предлагает?

— Конечно. Говорит, что довольно мне быть ребенком и подчиняться другим. Что я уже умею решать многие дела вполне разумно — это видно по моему выступлению в парламенте, когда я примирил его с кардиналом. А если будет что-то совсем трудное, он всегда согласен прийти мне на помощь.

— Вот он как говорит… — вырвалось у меня.

— Он очень, очень умный человек, матушка. И умеет очаровать людей. Такой веселый, остроумный. Все его любят.

— Не совсем все, — сказала я. — Кардинал и граф Уорик, наверное, не очень. И, полагаю, найдется еще немало тех, кому он не слишком нравится.

— Ну и пусть. А я король, и мне он по душе.

— Да, ты король, но у тебя большая страна, в которой разные люди с разными мыслями. И править ею нужно с большой осторожностью и немалым умением, иначе недолго до беды, мой мальчик. Бывает, короли теряют свои короны. Необходим большой жизненный опыт, Генрих, чтобы вести государственные дела. А опыт приходит с возрастом.

— Но я же говорил, матушка, Глостер вызвался помогать мне.

— Как бы его помощь не оказалась для тебя губительной, мой милый. Я говорю это только потому, что беспокоюсь в первую очередь о тебе. И хочу, чтобы ты сделался таким же великим и любимым народом правителем, как твой отец.

— Я тоже хочу этого.

— Тогда не нужно браться за то, к чему еще не готов и не можешь быть готовым по возрасту.

— Матушка, но я ведь уже говорил не один раз: дядя Глостер поможет мне! Я не буду один.

— Твой дядя хочет править страной под твоим именем, вот чего он добивается. Он очень честолюбив. — Моя неприязнь к Глостеру вырвалась из-под контроля. — Ты еще многого не понимаешь, доверяя ему.

— О нет, нет, Глостер не такой!

— Хорошо, оставим это. Но мой тебе совет — прислушивайся к мнению лордов и парламента и не порывай отношений с Уориком и кардиналом. Ни в коем случае! Это твои верные наставники! Они, ни на что не претендуя, поведут тебя в нужном направлении. Хуже всего для короля, если его взгляды и дела идут вразрез с мнением народа и парламента. С годами ты сам поймешь. А пока думай больше об учении и забавах и не поддавайся на лесть, даже если она исходит от очень близких людей.

Он смотрел на меня, не скрывая удивления.

— Генрих, — заговорила я снова, — как бы ты ни относился к моим словам, знай, что произносит их твоя любящая мать, и она хочет, чтобы в твоей судьбе и в судьбе твоей страны все всегда оставалось хорошо. Веришь ты мне?

— О да, да! — воскликнул он горячо.

— Тогда обдумай, что я тебе сказала, и постарайся последовать моим пожеланиям. Вполне возможно, парламент и Королевский совет укажут тебе, что ты еще слишком молод для самостоятельных решений. Ради Бога, не принимай это за оскорбление, будь разумным и согласись с ними. Следуй во всем их советам, а не того, кто тебе приятен, кто любезен, остроумен и весьма начитан. От него-то и может прийти беда, он и может стать причиной гражданской войны в стране.

— Войны! — вскричал он. — Я ненавижу войну! Я не хочу воевать во Франции. Не хочу быть ее королем.

— Это прекрасно, мой мальчик, — сказала я. — Прекрасно, что ты ненавидишь войну всей душой, ибо она не приносит ничего хорошего ни победителю, ни побежденному. Да и долго ли победитель остается победителем?

Он кивнул с серьезным видом, соглашаясь со мной.

— Генрих, — проговорила я, решив закончить разговор на эту тему, — то, что я советовала, диктовала мне любовь к тебе. Ты понимаешь?

— Конечно, матушка.

— Поэтому надеюсь… все сказанное останется между нами.

Он снова поцеловал мне руки.

— Неужели я стану делиться с кем-то?

— Ты последуешь моему совету и не станешь…

— Я не стану стремиться к власти, — ответил он, — для которой еще не созрел.

— Скоро, очень скоро ты вырастешь и успеешь ею воспользоваться, — сказала я с грустью.

Мы помолчали.

— Дорогая матушка, — сказал он потом. — Отчего вы все время живете в сельской местности? Я так хотел бы видеть вас при дворе.

— Меня устраивает моя жизнь, Генрих.

— Но нам бы следовало чаще встречаться.

— Конечно, мой милый.

— Значит, мы будем видеться. Верно, матушка?

Я печально улыбнулась. Если бы только это стало возможно! Если бы произошло чудо! Но его нечего ждать и не на что надеяться…

На прощание я повторила просьбу о том, чтобы он не спешил брать на себя обязанности главы государства и согласился с членами парламента, когда те предложат ему повременить.

Генрих же повторил свое предложение прислать мне своего врача, но я снова отказалась, усердно убеждая его, что мне значительно лучше. Особенно после нашей встречи. И в этом я ему не солгала.

От королевского визита у меня осталось самое приятное впечатление, и я была уверена, что ни мой сын, ни его придворные не заметили ничего предосудительного или подозрительного ни в ком и ни в чем, что окружало их в Хэдеме.

Как только Генрих со своей свитой выехал из замка, ко мне в спальню вошел Оуэн, которому я рассказала о состоявшемся разговоре, и он тоже остался доволен отношением к нему Генриха.

— Мы немедленно пошлем гонца в Хатфилд, — сказал он, — пускай передаст Гиймот, чтобы та возвращалась с детьми.

— Ах Гиймот, — вздохнула я, — что мы делали бы без нее!..

В ожидании их возвращения я пребывала в спокойно-радостном состоянии, много спала, потому что еще не вполне оправилась после родов, и думала главным образом о детях. О том, как услышу топоток их маленьких ног, звонкие голоса сыновей, лепет дочери, милое личико новорожденного… Как он там? Надеюсь, хорошо перенесет дорогу и будет весьма доволен молоком своей краснощекой кормилицы.

И вот наступил день, когда они вернулись. Меня пробудил от дремоты звон конских подков по мощеному двору перед замком.

Сейчас… сейчас Гиймот приведет их всех ко мне, и сколько будет шума, возгласов, бурной радости…

Я села в постели, ожидая стука в дверь и их появления. И стук раздался, быстрый и тревожный. Но вошла — нет, вбежала — одна из Джоанн, а вовсе не Гиймот с детьми. Она была бледна и вся дрожала.

— Джоанна… в чем дело? — обратилась я к ней.

В этот момент я увидела, как чья-то рука оттолкнула ее от двери и на пороге появился мужчина, чей недобрый властный взгляд холодно устремился на меня.

На пороге появился герцог Глостер.

— Милорд… — пробормотала я. — Как вы?..

Джоанна пыталась остановить его, заставить уйти.

— Королева плохо себя чувствует, — повторяла она. — Ей необходим покой. Врач сказал…

Не глядя на нее, он холодно произнес:

— Уйдите отсюда.

Она беспомощно взглянула на меня. Я кивнула, чтобы она подчинилась. У меня тряслись руки, мне пришлось спрятать их под одеяло.

Когда я заговорила, то удивилась, как твердо звучит мой голос.

— Не понимаю, милорд, — сказала я, — почему вы позволяете себе врываться в мою спальню?

— Потому что спешу поговорить с вами, миледи, — ответил он.

— О чем же?

Лицо у него багрово пылало от гнева. Таким я никогда не видела Глостера, хотя была наслышана о его буйном, несдержанном нраве. Может быть, он хочет убить меня? От него всего можно ожидать… Нет, наверное, не посмеет… Его ходы будут более хитрыми, но не менее жестокими.