В постелях, укрывшись всем, чем только можно, мы еще долго дрожали от холода, а маленькая Мари, полураздетая, преклонив колени возле кровати, возносила благодарения Богу. А руки и ноги у нее становились синюшными от стужи.

Один из таких ничем не примечательных дней врезался мне в память. Даже теперь, когда пишу, пытаясь пройти все долгие годы шаг за шагом, я испытываю острую боль и волнение. А ведь минуло больше тридцати лет. Тогда стояла зима, самое ужасное для нас время года, как обычно, не хватало топлива, а голодать в холоде намного хуже, чем просто хотеть есть в тепле.

Я этого в то время не понимала, но теперь думаю, как же недоумевали наши наставница и няня, а также немногочисленная прислуга, видя в таком положении королевских детей. Все остальное в «Отеле» шло по заведенному издавна порядку. Нас воспитывали и обучали, как полагалось детям высшего ранга. Уроки проводились каждый день.

Помню как сейчас. Мы сидели за столом в учебной комнате, когда дверь внезапно распахнулась и на пороге возник странный человек.

Мы все — я имею в виду, дети — с боязливым удивлением уставились на него.

Бледный, со всклокоченными волосами мужчина растерянно смотрел на нас. Его глубоко запавшие глаза светились. Вышитое одеяние прекрасного покроя, один рукав которого был порван, тугими складками ниспадало до пола.

Наша наставница замерла, прервав урок на полуслове, казалось, какое-то время не знала, что делать. Потом поднялась с кресла и поклонилась вошедшему с большим почтением.

Я, мои братья и сестры молча смотрели на того, кто посмел прервать наши занятия.

Он подошел к нашему столу. Вблизи он показался мне странным привидением из кельтских преданий.

— Дети мои, — заговорил он; я никогда прежде не слышала такого прекрасного музыкального голоса.

Меня удивил Луи. Должно быть, он раньше других понял, кто этот странный человек. Сорвавшись вдруг с места, он опустился перед ним на колени.

Мужчина молча смотрел на него с высоты своего роста, потом медленно протянул руку, длинные тонкие пальцы коснулись волос мальчика, и я увидела, как слезы побежали по его впалым щекам, теряясь в обвисших усах.

— Ты, наверное, Шарль? — произнес он своим изумительным голосом, от которого у меня перехватило горло. — Дофин Шарль?

— Нет, сир, я Луи. Дофин Луи.

— А Шарль?..

— Он наш младший брат, сир.

— Но как же… Шарль. Я помню… Мой наследник Шарль, — бормотал удивительный незнакомец.

— Он умер, сир. Тот, первый Шарль много болел… и потом умер.

Странный человек остановившимся взглядом смотрел куда-то в пространство над головой Луи, губы беззвучно шевелились. Внезапно улыбнувшись, он сказал:

— А ты, значит, Луи. Теперь ты наследник?

— Да, сир.

— Луи… Когда ты видел в последний раз свою мать?

— Не помню, сир. Наверное, очень давно.

— Дитя мое, — печально произнес мужчина, — я тоже болел. Но не умер, и мне сейчас лучше.

Он перевел взгляд на нас, в удивлении и страхе замерших за столом, и протянул руку.

Наставница кивнула нам, разрешая подняться из-за стола и подойти к мужчине.

Он поочередно внимательно оглядел всех нас. Наконец его взгляд остановился на мне.

— А ты, малышка… — сказал он, и я с удивлением обнаружила, что больше не боюсь его, что он мне понравился.

— Я Катрин.

— Катрин, дорогое мое дитя. Да благословит тебя Господь. Сколько времени дети живут здесь… вот так? — спросил он, отвернувшись от меня.

Наставница что-то ответила ему.

— И это отпрыски королевского рода, — он говорил медленно, с горечью. — Невозможно поверить, что они находятся в таких условиях!

— Нас послали сюда, сир. Мы делаем все, что можно.

Так отвечала напуганная женщина.

— Я знаю… знаю… — сказал он. — Но теперь вам доставят все, что требуется, и без промедления. Я прикажу…

Больше я ничего не запомнила, поняв главное: этот безумный человек, содержавшийся тоже в «Отеле де Сен-Поль», не кто иной, как наш отец и король Франции Карл VI.

В течение многих недель после его ухода мы были сыты и не страдали от холода. Нам доставили новую одежду, огонь всегда горел во всех очагах, еды стало вдоволь. Жизнь повернулась к нам лучшей своей стороной.

Мари теперь говорила:

— Наши молитвы достигли неба. Господь услышал нас.

Наставница сообщала няне:

— Я молюсь Всевышнему, чтобы король оставался в здравом рассудке.

Ее молитвы, по-видимому, Бог не услышал. Прошло несколько месяцев, и закрытая карета остановилась у дверей «Отеля». В ней снова доставили нашего отца. Бедняга не хотел идти, сопротивлялся, вырывался из рук здоровенных слуг, они с большим трудом удерживали его. Мы слышали его дикие душераздирающие вопли. Он кричал, что к нему нельзя прикасаться, он стеклянный и каждую секунду может разбиться на мелкие осколки, которые потом никто не соберет.

Я пыталась представить своего отца, к которому успела проникнуться острой жалостью, сделанным из стекла, но не могла.

Еще я слышала, как он горестно выкрикивал:

— Я недостоин жизни! Не заслужил ее! Убейте меня, прошу вас!.. Убейте! — В голосе слышалось рыдание.

Меня потрясли его слова, но вскоре их страшный смысл стерся из памяти. Тем более что мы опять не видели отца и снова наступили для нас плохие, прежние, времена, но мы уже принимали их как должное, что свойственно людям вообще, да и детям тоже.

Вот так мы, отпрыски французского короля, жили в те годы в «Отеле де Сен-Поль».

Когда я немного подросла, то поняла, что появилась на свет отнюдь не в лучшее для моей страны время. Франция пребывала в таком отчаянном состоянии, какого не испытывала, наверное, никогда раньше и, надеюсь, никогда больше не испытает. Мой бедный отец, король Карл VI, впал в безумие. Наступили времена безвластия. Ожесточенная междуусобица герцогов Бургундского и Орлеанского разоряла целые провинции. Разгул анархии губил страну.

Я еще и еще раз вопрошаю себя, с чего все это началось? И если быть до конца откровенной, то корень зла мне видится в женитьбе отца. Беспутство его супруги, нашей матери, привело короля к безумию, к тому, что он был не в состоянии править государством. Позднее, уже взрослой, я узнала, что моя бабушка по отцу, Жанна Бурбонская, хорошая жена и хорошая мать, также подвержена приступам безумия. От нее, видимо, и унаследовал мой несчастный отец свою неизлечимую болезнь.

И все же, уверена, женитьба усугубила его нездоровье; оно же, в свою очередь, повлекло за собою несчастья для всей страны.

Вероятно, меня обвинят в греховной неблагодарности. Имеет ли право дочь осуждать мать, давшую ей жизнь? Однако я порицаю ее. Изабелла Баварская, или Изабо, только родила нас. Мы ей оказались не нужны. Как могла я чтить свою мать? Скорее, я ее почти возненавидела.

Я редко видела мать в годы своего детства. Нас, детей, рождалось у Изабеллы так много, что, думается, она плохо помнила кто из нас кто. Она проявляла к нам некоторый интерес только в том случае, когда от нас ей что-то требовалось. В остальное время нас держали в «Отеле де Сен-Поль», где пребывал отец во время приступов безумия. Говорили, что моя мать родила четырнадцать или даже больше детей, но многие умирали, не прожив и дня.

Двоих старших дочерей, Жанну и Изабеллу, матери удалось выгодно выдать замуж. Жанну, помолвленную в восьмилетнем возрасте с могущественным герцогом, повелителем Бретани, сразу же отправили к будущему супругу, подальше от беспутного французского королевского двора. Из нее воспитали достойную бретонку. Изабеллу, очаровательную семилетнюю девочку, увезли в Англию к будущему супругу королю Ричарду II, последнему из династии Плантагенетов, и уже в восьмилетнем возрасте она стала английской королевой.

Мать вспоминала о существовании своих дочерей, лишь когда это было выгодно ей или способствовало укреплению политических союзов Франции с ее соседями. Но большую часть времени мы оставались в забвении и небрежении. О нас заботились слуги, они не бросали своей службы, хотя зачастую им почти ничего не платили за труды.