Там было и похлеще, но по-английски. Гера перевел:

— Мальчики. Выбор… Хэндсом — не помню… Привлекательных, что ли… парней для вашего, Наташа, удовольствия.

А у Натальи, между прочим, в этот самый момент опять лило на нервной почве. Или это случилось от перепада давления, потому что самолет начал снижаться. Или, если признаться себе, из-за Паши.

Где ты, Костомаров Паша Васильевич тридцати двух лет, с женой в разводе, мой первый за полгода?! Разбередил ты мне, Паша, душу и прочие органы. Про Спящую красавицу мультик смотрел? Так вот, Паша, в этой детской аллегории на сугубо специальные темы он разбудил не какую-то там красавицу, а командную систему. А дальше само пошло. Лифчики без поролона носить стесняюсь, вот до чего дошло. Чуть что, соски вскакивают, как неприлично сказать что. Как солдаты по тревоге. Доктору это, Паша, не к лицу, особенно когда доктор принимает кого-нибудь не старого и не то чтобы очень больного. А у меня, учти, последний день, хотя льет как из ведра, и следующие десять дней — семь золотых и три пониженного риска — пропадут совершенно зря. Если, конечно, не считать номера в отеле, который убираю не я, а также пальм, лазоревого бассейна, гор и Красного моря.

Паша как пропал, так и не объявился. Наталья звонила ему до самого отлета, последний раз

—

из Шереметьева, ночью. И попала на чужого человека, и первый раз услышала: "Здесь таких нет", а второй: "Дай поспать, шлюха!" Съехал Паша Васильевич из гостиницы «Россия». Или, может, сменил номер.

Наталья отобрала у Геры проспект (парень для удовольствий на картинке был похож на того, который рекламирует бритвы) и свернула трубкой. Получилось увесисто. Гера наблюдал за ней с любопытством. Спросил:

— Бить будете?

— Нужен ты мне, — остыла Наталья, хотя собиралась именно бить. Ткнуть его в солнечное сплетение и при этом улыбаться. Тугой бумажной трубкой под дых — это все равно что палкой, хотя со стороны не понять: ну, бумажка, ну, дурачатся молодые люди. И всем пассажирам было бы приятно и весело, что они летят с такой приятной и веселой парой. А Гере было бы больно. Потому что он первый ткнул ее в больное, и вовсе не случайно ткнул, тут Наталья была уверена. Уж лучше бы этот Гера был обычным приставучим полудурком — Наталья живо поставила бы его на место. А так он сам знает свое место и ходит себе по краешку. Улыбается, топит свои глазки в толстых щеках и вдруг сказанет — и в точку. В настроение. Как Паша.

— Обратите внимание: вы второй раз говорите мне «ты», — заметил Гера. — Я вообще сторонник того, чтобы все называли друг друга как им удобней. У журналистов, например, все «ты», кроме тех, кто не соответствует занимаемой должности. Я не могу говорить «ты» плохому репортеру, которого собираюсь выгнать, или плохому редактору, которого презираю. А хорошему могу. Не коробит. У врачей другая этика, я понимаю. Но раз вы сами…

— А меня? — перебила Наталья. — Меня ты зовешь на «вы», потому что собираешься выгнать или потому что презираешь?

— Тебя я зову на «вы», потому что ты меня боишься. А я тебя не хочу торопить.

9

Отель назывался «Принцесса». Пять звездочек. Если не на дармовщину, как сейчас они, то останавливаться в пятизвездочном отеле — пижонство, сказал по этому поводу Гера. В четырехзвездочных все то же самое, только нет массажных салонов, теннисных кортов и всякой другой всячины, которой бывший советский человек все равно не умеет пользоваться. Наталья вспомнила водопроводный кран в аэропорту.

— Я научусь.

— Денег не хватит, — предостерег Гера. После недавнего их объяснения в самолете он обращался к Наталье не на «вы» и не на «ты», а так — безлично.

— А бассейн? — спросила Наталья. — Бассейн тоже излишество для бывшего советского человека?

Гера открыл балконную дверь, вышел и поманил за собой Наталью.

Балконной эту дверь она назвала про себя только потому, что не знала, как называется то место, куда дверь выходила. Может быть, терраса. Или тротуар, который без всяких ограждений шел и шел под окнами других номеров. И под дверьми, которые почти во всех номерах были открыты. Наталья почему-то была уверена, что не во всех этих номерах с открытыми дверьми сейчас есть люди. Что многие ушли заниматься какими-нибудь излишними для бывшего советского человека развлечениями и оставили двери настежь, потому что здесь не воруют. Сверху был навес, под ногами — терракотовые плиты, а дальше — символическая приступочка и опять плиты, но палевого цвета. Это уже была территория бассейна. С пальмами, изумрудными газонами и белыми шезлонгами. Сам бассейн был похож на карту Африки, над которой кто-то перекинул горбатый мостик. В Северной Африке по закрученному штопором желобу с бегущей водой, визжа от удовольствия, съезжали чьи-то чужие дети, а на западе был каменистый грот с водопадом. Вода хлестала с высоты двухэтажного дома. Наверное, было очень здорово заплыть в грот и чувствовать, как вода упруго бьет по плечам и голове.

— Это, — торжественно сказал Гера, — несомненное излишество для бывшего советского человека. Увы.

Наталья поняла, что если немедленно не искупается, то немедленно и умрет. У нее были тампаксы.

— А это вообще чей номер? — спросила она, потому что на самом деле не разобралась (документы заполнял Гера) и, во-вторых, давала понять, что пора бы и расстаться. В-третьих, было интересно, как, в конце концов, ответит Гера — «твой» или «ваш». Если он, понятно, не ответит «мой». И в-четвертых, краешком и слабенько мелькнуло опасение или, может быть, надежда, что он скажет «наш». Потому что кровать в номере была великанская, как две двуспальные. С великанскими голубыми простынями без шва.

— А я еще не вселялся, — ответил Гера.

—

Я сейчас позавтракаю и поеду в Иерусалим. Чемодан мой пока тут побудет, ладно?

Наталья мгновенно представила себе, как в случае чего выбраться одной из государства Израиль. Маленький аэропорт, большой аэропорт, Москва. Тут все в порядке, не заблудишься. Значительно сложнее было с делами близкими. Ну, ключ от номера — магнитная карточка, как в метро. Справиться можно. Выходим, лифт… Направо или налево? Хорошо, пойдем направо, пойдем налево. Ресторан на первом этаже. Или нет, на первом этаже холл, по-еврейски — лобби, с огромной стеклянной стеной, а за ней — гора, близкая и страшная: кажется, камни сейчас посыплются и — в стекло. Не отвлекаемся. На каком-нибудь этаже находим ресторан и не можем ничего заказать, потому что меню по-еврейски, то есть на иврите. Требуем меню на английском. Батэр и брэд — бутерброд, кофе и по-английски кофе, сахар — шуга, можно обойтись, хотя и обидно. Потом приносят счет, и оказывается, что это не тот ресторан, который оплачен по путевке, а миллионерский ресторан, и чашечка кофе доставлена тепленькой из Бразилии самолетом и стоит… Сколько может стоить чашка кофе в миллионерском ресторане?

— А я-то?! — воскликнула Наталья. — Уедешь, и как же я, Гера?

"Да как все!" — ответил бы танк.

"Потерпи, я скоро вернусь!" — ответил бы подкаблучник.

— "А там на четверть бывший наш народ", — песенкой Высоцкого ответил Гера. — Чуть что, тупо говори по-русски, и, если не поймут, приведут человека, который понимает. На завтрак я тебя свожу, доллары на шекели обменяю, счет по-английски ты знаешь, в городе не заблудишься, он маленький.

Все-таки они перешли на "ты".

10