28

Фирмача звали Иосиф Израилевич. По-русски он изъяснялся вполне сносно, хотя сказал, что в России никогда не жил, а жил еще мальчиком во Львове, который тогда не был советским. И вот этот Иосиф Израилевич расхаживал по Натальиному номеру и говорил, говорил, говорил. Встрепанная со сна Наталья в купальном халате сидела на кое-как застеленной кровати. А Паша устроился в кресле и глазел за окно на лазоревый бассейн, будто он здесь ни при чем и никакого отношения к Иосифу Израилевичу не имеет.

— Мадам, — говорил Иосиф Израилевич, — я не понимаю, в чем затруднения. Вы подписываете контракт и получаете живые деньги. Разве можно отказываться от живых денег?

— Смотря за что платят, — говорила Наталья.

— Да в том-то и дело, что за ничего! — Иосиф Израилевич по-заговорщицки подмигивал, он был просто счастлив за Наталью. — Вы уже сделали все! Вы спасли ребенка! С нашим ножом. И фирма дает вам премию.

— Тогда зачем мне подписывать контракт?

— А вы думаете, что деньги дают за просто так? — изумлялся Иосиф Израилевич.

У Паши, наверное, затекла шея — так он старательно смотрел за окно, боясь повернуться к Наталье. Он ждал, что сейчас кто-то назовет сумму — пятьдесят тысяч. И тогда ему придется оправдываться. А Наталья специально тянула время.

— Иосиф Израилевич, вы же сами сказали, что даете деньги "за ничего".

— Мадам, я от своих слов не отказываюсь. Интервью, кинофильм, рекламные плакаты — это же для молодой женщины ничего и даже приятность!

— Я,

—

сказала Наталья, — уже пообещала интервью журналу "Влад".

— Чепуха, — отмахнулся Иосиф Израилевич. — Уладим. Вы никаких обязательств не подписывали?

— А надо что-то улаживать? — удивилась Наталья. Интервью для Геры она приплела только для того, чтобы подольше не говорить о деньгах и растянуть Пашины мучения. А тут нате — "уладим".

— Вы не еврейка? — поинтересовался Иосиф Израилевич. — Это еврейская манера — отвечать вопросом на вопрос.

— Нет, — сказала Наталья.

—

Я не еврейка, я просто осторожный человек. Я знаю, что даром денег не дают.

Ей показалось, что при слове «деньги» Паша по-собачьи дернул ухом.

— Мы приобретаем у вас права на эту историю, — сказал Иосиф Израилевич. — Разумеется, мы не отказываемся от публикаций в прессе, но это должны быть публикации в интересах фирмы.

— В интересах, — заверила фирмача Наталья. — Журнал судится с двумя самозванками и попросил у меня интервью.

Иосиф Израилевич благодушно покивал.

— Вот видите, для этого и нужен контракт. Суд не в интересах фирмы. У нас солидная фирма, зачем ей суд?

Наталья растерялась.

— Вы, наверное, не поняли. Эти женщины говорят, что не я тогда помогла мальчику, а они.

— Я понял. Я понятливый насчет платить деньги, — сообщил Иосиф Израилевич, — и не собираюсь платить кому попало. Или вы думаете, я не поговорил с московским отделением? Там знают, что вы не самозванка. Там уже взяли интервью у врача со "скорой помощи". Чтоб вы знали, там даже нашли режиссера снимать фильм. Так что получайте ваши деньги и езжайте в Москву сниматься. А суд нашей фирме не нужен.

— Тогда извините, — сказала Наталья, — но я не могу.

Иосиф Израилевич перестал ходить по комнате и огляделся, как будто не понимал, где он и что здесь делает.

— Садитесь на кровать, не стесняйтесь, — поняла его Наталья.

Фирмач осторожно присел на краешек.

— Мадам, я не понимаю! — сказал он, дыша ей в лицо пластмассовым запахом ухоженного, но немолодого и нездорового человека.

— А что тут не понимать? — вздохнула Наталья. — Отказываюсь — и все. Журнал… — Она хотела сказать «Гера», но сейчас это было бы неуместно. — Журнал меня нашел, подарил эту поездку. Я должна его поддержать в суде.

— Это проблема, — несколько даже довольным тоном заметил Иосиф Израилевич. Было понятно, что он рад перевалить проблему на кого-нибудь другого. — Мадам, я не могу разрешить вам участвовать в суде. Может быть, в московском отделении разрешат, но вряд ли. Политика фирмы — избегать судебных разбирательств.

Наталья пожала плечами.

— Вот я и отказываюсь. Вас не устраивают мои условия, а меня не устраивают ваши.

— Наши условия — это пятьдесят тысяч вам на двоих. — Иосиф Израилевич кивнул на мгновенно побледневшего Пашу. — И вы отказываетесь?!

Наталья молча кивнула.

Пашино лицо пошло красными пятнами, как будто ему надавали пощечин.

— Наташ, я собирался тебе сказать…

— Я давно знаю, — перебила его Наталья. Ей вдруг расхотелось объясняться при чужом человеке.

— Ты не можешь отказаться! — визгливо заговорил Паша. — Ты не понимаешь! Мне нужны эти деньги! У меня неприятности! Я бы потом тебе все объяснил и вернул твою долю! Ты думаешь, почему я живу в гостинице? Я новую квартиру продал. Мне надо вложить в дело сто тысяч, и тогда я на коне, а не вложу — все, кончился бизнесмен Пал Василич Костомаров, пошел в инженеры рублевые! Да ты бы сама отдала мне деньги, если бы знала!

— Я бы, Паша, знала, если бы ты сказал. И отдала бы, если бы ты сказал. А сейчас — ни-за-что, — по слогам отчеканила Наталья. Никакого удовольствия от Пашиного унижения не было, а была усталость и досада, что выбрала эту пустышку.

— И еще проблема, — по-старчески тряся головой, отметил фирмач.

Паша снизу вверх заглянул Наталье в глаза и отвел взгляд.

— Иосиф Израилевич! Ну свою-то половину я могу получить?!

— Можете, можете, — согласно закивал фирмач, — но после того как мадам подпишет контракт. Фирме не интересна одна половина. Строго говоря, ваша половина фирме особенно не интересна. Вы просто человек, у которого был нож на поясе. А главное действующее лицо — мадам.

— Тогда, — трагическим голосом сказал Паша, — я не дам вам своего сына для съемок.

— Какие съемки, если мадам не согласна? И потом, ваш сын живет с матерью, и вашего согласия на съемки не требуется, — парировал Иосиф Израилевич и обратился к Наталье: — Мадам, последнее предложение: пятьдесят тысяч вам одной — и никаких судов!

— Нет, — легко отказалась Наталья, мысленно ругая себя дурой. Оценит Гера или нет? А может, лучше бы он проиграл суд — пятьдесят тысяч все покроют? Хотя, если он проиграет суд, фирма, может быть, не захочет ей платить. Возьмут сниматься Семакину или Лучкову. Глупость, непонятность, но все равно: нет. Пока что нет, а в Москве разберемся. — Не обижайтесь, Иосиф Израилевич, но я не могу. Я обещала.

Паша сидел всклокоченный и потный. На него страшно было смотреть.

— А что же я-то — сбоку припека? Мне совсем не заплатят? — простонал он.

— Ну почему же? — утешающе сказал Иосиф Израилевич.

—

Я могу вам заплатить тысячу из своего фонда. С вас и этого много… Дайте ваш нож посмотреть.

Взял нож. Хмыкнул. Раскрыл лезвие. Нажал голыми руками.

"Крак!" — сказал бесподобный Пашин ножик, ломаясь пополам.

— Китай, — поморщился Иосиф Израилевич, протягивая Паше одной рукой лезвие, другой рукоятку. — Подделка, два доллара красная цена. Если бы это случилось перед телекамерами, ты бы вовек с нами не расплатился. За ущерб торговой марке и все такое… Что же ты мозги нам пудрил, молодой человек? Скажешь, не знал?

— Не знал, — выдохнул Паша, потея. И тут же переврал наново: — Это другой нож. Тот я в Москве оставил, для сохранности.