—…А у него годовой доход раз в двадцать больше, чем у тебя, — как сквозь вату пробивался Герин голос. — Значит, и налоги больше. Я ему сказал, что ты едешь в Израиль, а он говорит: вот и хорошо, открою там счет и скачаю эти деньги. Фирме-то все равно, где платить, в России или в Израиле, у нее везде филиалы.

— А когда это стало известно? Про пятьдесят тысяч? — проверяя себя, спросила Наталья.

— Ну, мне они позвонили на второй день, как вышла статья. Так и так, фирма проводит конкурс на лучшую историю про наш нож. Взяли Пашин телефон. А еще через неделю звонят: вы не нашли эту блондинку? Пока что, говорю, не нашел. Тогда они говорят: нельзя ли опубликовать в вашем журнале, что фирма присудила первую премию, пятьдесят тысяч. Костомарову Павлу Васильевичу и неизвестной блондинке? Можно, говорю. По рекламным расценкам: тридцать миллионов рублей за полосу. Ну, они зажадничали… Постой-постой! — Гера с дотлевшим окурком в руке сел на постели. — Ты почему об этом спрашиваешь?

Наталье вдруг стало смешно. Она — богатая невеста. Не настолько богатая, чтобы Костомаров Пал Василич, бизнесмен, официальный дистрибьютер и все такое, собирался на ней жениться, но в самый раз, чтобы он попытался ее облапошить. Может быть, он даже успел получить эти пятьдесят тысяч, ведь она дала ему доверенность, и тогда, выходит, все-все, от бриллиантового кольца до поездки на ослике, оплачено ее, Натальиными, деньгами.

— Гера, — вздохнула она, — что же ты раньше не говорил мне про эти пятьдесят тысяч?

Щекастое лицо журналиста вытянулось.

— Ну, сначала-то я не был уверен, что ты — это ты. Не хотел тебя соблазнять — вдруг ты окажешься посторонним человеком. Привожу к тебе Пашу, Паша тебя узнает, и вы так скоренько меня спроваживаете. А потом… Здорово он мне мозги проканифолил! — с удивлением признал журналист. — У меня, говорит, проблемы с налогами: Наталье все равно, где получать премию, а мне надо только за границей. В общем, ты, Гера, в это дело не лезь, я сам ей объясню. И я не лез. Наташ, я думал, он тебе говорит

не

все,

а он, выходит,

ничего

тебе

не сказал!

— Гера, — вкрадчивым голосом сказала Наталья, — там, в твоей статье, написано, что мне полагается пенсия за пять лет. Как думаешь, хватит мне денег, чтобы нанять очень хорошего адвоката и разорить Костомарова Пал Василича к чертовой матери?!

26

Бассейн пятизвездочного отеля «Принцесса» похож на карту Африки, над которой перекинут горбатый мостик. В Северной Африке по закрученному штопором желобу с бегущей водой съезжают дети. На западе каменистый грот с водопадом. А на востоке и на юге по берегам бассейна под пальмами или под зонтиками, на изумрудных газонах или на раскаленных солнцем плитах из песчаника — кому как нравится — в белых шезлонгах сидят небедные люди. Совсем близко от них, через дорогу — полудикий пляж и чернильно-фиолетовое Красное море с коралловыми рифами и фантастическими рыбками. Но туда мало кто ходит. Небедные люди нелюбопытны, потому что видели в своей жизни все, что можно увидеть за деньги, и с недоверием относятся ко всему, что можно увидеть бесплатно. А может быть, небедным людям просто некогда. Может быть, полулежа в шезлонгах у лазоревого бассейна, они с ленивым удовольствием вынашивают планы мести. Во всяком случае, один такой человек — похожая на Шарон Стоун блондинка в серебристом купальнике «Готтекс» — был занят именно мыслями о мести.

Полуприкрыв глаза, Наталья смотрела, как Паша с Герой плывут наперегонки. Поджарый Паша яростно загребал руками. Казалось, он в два взмаха обгонит журналиста, но пузатый непостижимым образом держался впереди. И плыл он как-то вяло, и выглядел рядом с Пашей как ленивый морж перед акулой, но, несмотря на все Пашины попытки рвануть, обгонял его на полкорпуса. Доплыв до дальней стенки бассейна, журналист перевернулся нырком и долго плыл под водой. А Паша сжульничал. Повернул назад раньше, стараясь отыграть эти полкорпуса. Но журналист все равно вынырнул впереди него и, показалось Наталье, даже немного подождал Пашу.

Паша еще не сообразил, что Наталье известно все. Он еще торговался. Набавлял понемногу: "Знаешь, мне кажется, что, если твердо себя поставить, можно получить с фирмы не шесть тысяч, а больше. Тысяч десять-двенадцать". Наталья посмеивалась про себя. Было необычайно приятно водить Пашу за нос. Она то почти соглашалась подписать контракт с ножиковой фирмой, то, ломая руки, квохтала, как полная дура: "Я не верю, они нас обманут", "Жила без этих денег и проживу", "Не заставляй меня! Если бы ты меня любил, то не заставлял бы!" Чаще всего Наталья говорила простенькое: "Ты меня не любишь!", и Паша за сегодняшний день раз сто повторил, что любит, три раза падал на колени и два раза дарил розы. А доказать свою любовь делом — в смысле, мейк лав, нот уор — он пытался постоянно. Наталье приходилось ни на шаг не отпускать от себя журналиста, а то Паша норовил притиснуть ее буквально повсюду: в лифте, в коридоре и даже в широченных автоматических дверях отеля, куда мог бы пройти бензовоз.

Ему некуда было деваться. Насколько догадалась Наталья, деньги он еще не получил и не мог получить без нее. Наверное, с доверенностью вышла какая-то осечка. Причем для богатенького Паши был смысл получить деньги здесь, в Израиле. А то в России премию от фирмы сложили бы с доходами от Пашиного собственного бизнеса и налоги накрутили бы такие, что вся премия в них бы и ушла. Завтра вечером Наталье пора было прощаться с Израилем, а Паше, стало быть, прощаться с пятьюдесятью тысячами долларов. Если вычесть время на сон (а Наталья собиралась спать спокойно и долго), у Паши оставалось меньше суток на то, чтобы ее уговорить, и он буквально лез из кожи вон. Даже жалко его становилось, дурака. Он же не знал, что Наталья решила на уговоры не поддаваться. Господь с ними, с долларами. Свою половину, если дадут, она получит в России. У врачей не такие доходы, как у эксклюзивных дистрибьютеров, поэтому налог с нее возьмут по-божески.

Гера выплеснулся из бассейна, как тюлень, и блаженно рас тянулся на бортике. На нем были пестрые шорты почти до колен, с карманами. У нас в таких ходят по улице, а за границей купаются.

Паша поднялся по лесенке, и вид у него был измученный.

— Издеваешься, — жалобно сказал Паша, мешком падая в шезлонг. — В сто раз лучше меня плаваешь. Мог бы обогнать метров на двадцать, так нет, ты меня дразнишь, ты все время плывешь чуть-чуть впереди.

— Я поддерживаю в тебе благородный дух соперничества, — заявил Гера, поглаживая себя по пузу.

— Ты бы еще предложил мне статью в твой журнал написать. Или лопать наперегонки, — уязвленно сказал Паша. — Соревнуются в том, в чем более или менее равны. Ты же не сядешь играть в шахматы с гроссмейстером?

— Не сяду, — подтвердил Гера. — Терпеть не могу шахматы. С четырех лет меня заставляли, я еще ходы записывать не умел — рисовал доску и стрелочки, кто куда ходит.

— Теперь он скажет, что обыгрывал гроссмейстеров, — простонал Паша. — Слушай, а есть что-нибудь, что ты не умеешь?

— Обыгрывал, но не всех. Не умею водить самолет и врать, у меня глаза начинают бегать, — по пунктам ответил Гера.

— Ты не умеешь делать деньги, — заявил Паша.

Наталью передернуло. Если бы Паша стал развивать эту тему, она бы, наверное, не сдержалась и сказала ему все, что думает о его умении делать деньги.

— А мне это неинтересно. Мне интересно читать, писать и валяться. Ты себе представить не можешь, какое это захватывающее дело: валяться и придумывать разные истории. — Гера закинул руки за голову и уставился в небо. — Если бы я разбогател, то валялся бы, пока не умер. Это еще один аргумент против того, чтобы делать деньги.