Литмир - Электронная Библиотека

Проведя салфеткой по губам («Не изображай Пульверизатор В Человеческом Облике», — не уставала повторять ее мать), она заметила нейтральным тоном:

— Мама сказала мне, что ты очень хочешь посмотреть этот фильм.

— О? А она не сказала почему?

— Она сказала, что ты хочешь увидеть Энн «в одной из… как это?., одной ее наиболее убедительных киноролей». По-моему, она сказала так.

Элис смотрела на него хмуро, и Грэм рассердился, но не было никакого смысла вымещать это на Элис.

— Думаю, это была одна из маминых шуток, — сказал он. (И одна из самых ее ловких.) — Знаешь что. Почему бы и нам не подшутить над мамой в отместку? Почему бы нам не сказать, что мы не смогли попасть на «По ту сторону Луны» — все билеты были проданы, и мы пошли посмотреть новый фильм про Джеймса Бонда?

Уж наверное, новый фильм с Бондом как раз вышел на экраны. Казалось, и дня без них не обходилось.

— Хорошо. — Элис улыбнулась, и Грэм подумал: «Нет, она все-таки пошла в меня, да-да». Но, может быть, он думает так, только когда она соглашается с ним? Некоторое время они молча прихлебывали чай, потом она сказала:

— Фильм не очень хороший, правда, папа?

— Да, боюсь, что так. — Новая пауза, потом он добавил не слишком уверенно, но чувствуя, что она ждет этого вопроса: — Что ты думаешь об Энн?

— Я подумала, что она никуда не годится, — резко ответила Элис.

(Нет, он ошибся: она все-таки пошла в Барбару.)

— Она выглядела такой… такой шлюхой.

Грэм, как всегда, скрыл свою реакцию на пополнение ее лексикона.

— Она же просто играла роль.

Но прозвучало это скорее примирительно, чем наставительно.

— Черт, я просто думаю, что уж слишком у нее похоже получается.

Грэм посмотрел через столик на открытое, милое, но все еще не оформившееся лицо дочери. Каким оно станет, подумал он. Странным сочетанием заостренности и пухлости, которое у него теперь ассоциировалось с Барбарой, или приобретет задумчивую, терпимую, мягкую овальность? Ради нее он надеялся, но она не будет похожа ни на мать, ни на отца.

Они допили чай, и Грэм отвез ее даже еще медленнее, чем обычно, до дома Барбары. Так он думал о нем теперь. Прежде в его мыслях это был их дом, а теперь стал просто домом Барбары. И у дома даже не хватило порядочности выглядеть по-другому. Грэм испытывал неприязнь к дому за то, что он не заставил себя перекрасить или вообще как-то измениться, за то, что он не совершил какого-либо действия, символизирующего тот новый факт, что находится теперь в единоличном владении. Но дом был явно на стороне Барбары. Как, наверное, и прежде, решил он. Каждую неделю его неизменяемость должна была служить ему напоминанием… о чем? О его предательстве?

Впрочем, возможно, ощущение Барбары, что ее предали, вовсе не было таким острым, как она внушала ему. В смысле эмоций она всегда была марксисткой, пребывая в убеждении, что они категорически не должны существовать сами по себе, а обязаны выполнять какую-то работу, если хотят есть. Кроме того, она уже несколько лет и прежде больше интересовалась своей дочерью и своим домом, чем своим мужем. Люди ждали, чтобы она кричала «караул!», и она кричала, но верила себе далеко не всегда.

Это было последнее воскресенье месяца, и Барбара, как обычно, позволила Элис проскользнуть в дом у нее под локтем, а затем вручила Грэму конверт. В нем содержались сведения о добавочных расходах за этот месяц, оплатить которые, по мнению Барбары, обязан был он. Иногда это оказывался счет за какое-нибудь дорогое удовольствие, которое, по утверждению Барбары, было абсолютно необходимо, если Элис когда-либо сумеет преодолеть неописуемую травму, которую причинил ей Грэм. Возражать не приходилось, и, скривив губы, он выписывал чек.

Грэм молча сунул конверт в карман. Обычно его ответ помещался в другой конверт, молча принимаемый в следующее воскресенье. Вопросы разрешались вечером в четверг, когда он звонил, и Элис дозволялось поговорить с ним по телефону от пяти до десяти минут в зависимости от настроения ее матери.

— Понравился фильм? — осведомилась Барбара ровным тоном. Ее тугие черные кудряшки были недавно вымыты, и она выглядела прибранной и миловидной. Ее дежурный облик «приглашена и прекрасно проведу время, а ты иди к черту» в противоположность облику «мученицы домашних забот и матери-одиночки, а ты иди к черту». Грэм испытывал примерно равное безразличие к обеим личинам. Его как-то совершенно не интересовал вопрос, почему он вообще когда-то ее любил. Эти черные волосы нечеловечески совершенного цвета, это круглое, не остающееся в памяти лицо, эти прокурорские глаза…

— Не было билетов, — ответил он таким же ровным тоном. — Кинотеатр с тремя небольшими залами, и, видимо, все ее школьные подруги нас опередили.

— И чем же вы занимались?

— Ну, мы подумали, раз уж мы там, так почему бы не посмотреть что-нибудь еще, и пошли на нового Джеймса Бонда.

— Это еще С КАКОЙ СТАТИ? — Ее тон стал резче, более обвиняющим, чем он ожидал. — Из-за тебя у девочки начнутся кошмары. ПРАВО ЖЕ, Грэм!

— Думаю, она достаточно разумна для кошмаров.

— Ну, могу сказать только: ты в ответе. ТЫ в ответе.

— Да. Да. Ну хорошо. Увидимся… Поговорим в четверг.

Он попятился с крыльца, как уличный торговец щетками, которого прогнали.

С Барбарой теперь даже шутки скисали. Она, конечно, узнает, что на фильм с Бондом они не ходили — Элис какое-то время продержится, а потом скажет правду в этой своей педантичной манере, — но Барбара к тому моменту уже не воспримет это всего лишь как шутку в отместку. Почему она всегда действует на него вот так? Почему он всегда чувствует себя так, когда отъезжает от ее дома? А, к черту, подумал он. К черту!

— Приятный визит?

— Неплохой.

— Обошелся дорого? — Энн подразумевала не прямую цену прогулки с Элис, а косвенную — цифру в запечатанном конверте. А может быть, и другие косвенные цены.

— Еще не смотрел.

Он бросил ежемесячный итог на кофейный столик, не вскрывая. Он всегда был угнетен, возвращаясь из прошлой неудавшейся части своей жизни в действующую. Это было неизбежно, полагал он. И он всегда недооценивал талант Барбары вызвать у него ощущение, что он — мальчик на посылках.

Он прошел на кухню, где Энн уже наливала ему джин с тоником, пятьдесят на пятьдесят, — ее обычная панацея для него в такие дни.

— Чуть было не поймал тебя in flagrante, — сказал он с улыбкой.

— А?

— Чуть было не поймал тебя сегодня in flagrante с другим, — пояснил он.

— А! Так с кем же из них?

— Итальяшкой. Тонюсенькие усики, бархатная домашняя куртка, сигара, бокал с шампанским в лапе — вот с этим.

— Ах, с этим! — Но она все еще недоумевала. — С Энрико или с Антонио? У них у обоих усики, и они хлебают шампанское с утра до ночи.

— С Рикардо.

— Ах, с Рикардо!

«Ну же, Грэм, переходи к делу, — подумала она. — Не заставляй меня нервничать».

— С Рикардо Делвином.

— Делвином… Черт, Дик Делвин. Неужели ты видел «По ту сторону Луны»? Ужас, верно? И я была ужасна, ведь так?

— Просто неудачное распределение ролей. И сценарий писал не Фолкнер, так?

— Я сидела в постели в дурацких темных очках и сказала: «Я не хочу, чтобы это выплыло». Или что-то вроде. Звездная роль.

— Пожалуй, такой вариант лучше. Нет, ты сказала: «Я не желаю, чтобы это приобрело известность».

— Ну, я-то, во всяком случае, ее не приобрела. И я понесла кару за то, что была безнравственной женщиной.

— М-м-м-м-м.

— Но почему вы смотрели эту дрянь? Я думала, вы собирались пойти на какой-то фильм, где снимали школу Элис.

— Мы и собирались. Только сомневаюсь, что такой фильм вообще существует. Это… ну, полагаю, это была одна из шуточек Барбары.

— Долбнутая Барбара! Долбнутая Барбара!

— Только не мной, любимая.

— Нет, право же! Долбнутая Барбара. У тебя в неделю три часа, чтобы провести их с дочкой, и только, а она использует их, чтобы ужалить меня.

6
{"b":"158428","o":1}