— Обычно он все понимает. Но иногда… сегодня… — Продолжение темы казалось слишком мучительным. Она умолкла, глубоко вздохнула и собралась с силами, чтобы продолжить. — В Лондоне доктора не оставляли надежды, и мы с братом решили перевезти его сюда, подальше от любопытных глаз и ушей, на свежий воздух. И здесь ухаживать.

На несколько секунд воцарилось молчание.

— Складывается впечатление, что уход лежит исключительно на твоих плечах, — наконец заметил Берн.

— Есть сиделки, — возразила Джейн, понимая, что аргумент звучит не слишком убедительно.

— А почему ты не рассказала раньше?

Берн повернулся и попытался заглянуть ей в лицо.

— Не знаю.

Ответ прозвучал едва слышно.

— И все же почему? Я бы постарался помочь или…

— Потому что не хотела, чтобы ты знал! — Джейн порывисто встала и принялась ходить по тропинке. — Потому что надеялась сохранить хотя бы крошечный островок свободы. Неужели не понимаешь? Мечтала о таком месте, где не было бы ни брата, ни отца!

— И таким местом стал мой дом, — заключил Берн. — Но если существующее положение доставляло страдания…

— Только здесь я была счастлива! — в отчаянии воскликнула Джейн.

— Подобные схемы никогда не работают; поверь тому, кто не понаслышке знает о двойной жизни и важных тайнах. Избавления не существует. Ни за что не удастся разорваться пополам и бегать от одной жизни к другой. Половинки все равно будут болеть, кровоточить, и сквозь щель непременно провалится что-нибудь жизненно важное. Что-нибудь жизненно важное. Например, отец и душевное спокойствие.

— Но ты ведь сам сказал, что если мне потребуется убежать, то всегда можно убежать к тебе, — после долгого молчания возразила Джейн.

Берн внимательно посмотрел на нее и кивнул, соглашаясь.

— Сказал. Из чистого эгоизма. Предложил убежище от забот, потому что мечтал тебя видеть и надеялся украсть хотя бы минутку.

Признание прозвучало красиво и сильно, как стихи талантливого поэта, и одинокое сердце дрогнуло. Может быть, удастся сохранить сказку? Она будет все так же прятаться в его доме, в маленькой гостиной…

— Но я полагал, что проблемы ограничиваются нашествием гостей, — добавил Берн.

Глупые надежды. Тем более несбыточные теперь, когда раскрылась ложь. Во всем виновата только она. Но внезапно вспыхнуло возмущение: нет, неправда!

— А если бы я рассказала об отце, — решительно повернулась Джейн, — как бы ты поступил?

Берн удивленно вскинул брови.

— Отправил бы домой и запретил приходить.

— Возможно, — согласился он после долгого молчания.

— Потому что так было бы лучше для меня, разумеется. Да, отослал бы прочь и спокойно вернулся в свой уголок, в свою тесную жизнь, отгороженную проблемами от остального мира. — Теперь Джейн говорила горячо, нервно и быстро шагала из стороны в сторону, предоставив Берну растерянно следить за ней взглядом. — А если бы позволил себе снова замкнуться и забыл о попытке вернуться к людям, кто бы оказался рядом и осмелился протянуть руку? Только не Джейн! — Она склонила голову и посмотрела строго, требовательно: — Я обижаюсь на брата за то, что он увиливает от обязанностей, отлынивает от работы и бездельничает вместе с такими же безалаберными приятелями. Но он по крайней мере живет среди людей. Не прячется!

Берн ничего не ответил, лишь синие глаза вспыхнули гневом.

— Может быть, поэтому я тебе ничего не сказала, — заключила она и подошла ближе. — Побоялась, что отошлешь прочь, но не ради моего блага, а просто из-за того, что в маленьком доме и маленькой жизни, в которой осталось всего полпузырька жуткой настойки, нет места для чужих печалей и никто, кроме тебя самого, не имеет права переживать душевный разлад.

Джейн стояла почти вплотную к Берну и, взглянув на него, на миг испугалась, что он может ударить. Что ж, поделом. Она и сама не знала, почему наговорила столько лишнего, зачем зашла так далеко. И вдруг, с трудом сдерживая энергию, Берн поднял руку.

Дотронулся мягко, нежно, словно боялся, что она вот-вот развалится на мелкие кусочки. Провел ладонью по щеке, большим пальцем погладил губы. О, до чего же хотелось, чтобы единственный на свете близкий человек поцеловал, обнял, прижал к груди! Чтобы освободил от раздирающего душу горького раздражения, от сжигающего бессильного гнева! На миг показалось, что и он мечтает только о том, чтобы растворить противоречия в порыве страсти.

Однако Берн слегка наклонился, невесомо коснулся губами ее лба и тихо произнес:

— Иди домой, Джейн.

Призрачные иллюзии мгновенно рассыпались, и осталась одна лишь суровая, безжалостная правда.

— Да… конечно, — прошептала она и отстранилась, испугавшись, что умрет, если он дотронется еще раз. — До свидания.

Повернулась и торопливо зашагала по тропинке.

Глаза нещадно щипало, однако Джейн сдерживала слезы, убеждая себя в логичности завершения истории.

Сейчас ее место в семье. Ну а если Берна такое положение не устраивает, если он решил от нее отказаться… значит, так тому и быть.

На крыльце Джейн встретил дворецкий и сообщил, что ужин ждет в столовой.

Да, вот настоящая жизнь.

Они оба знали, что праздник скоро закончится, так стоило ли переживать, если финал настал немного раньше, чем предполагалось?

Дальше первых осенних дней никто не заглядывал.

Берн сидел у ручья до темноты. Странно, но возвращаться в маленький дом, к привычной маленькой жизни не хотелось. Почему-то внезапно стало страшно, что существование, прежде казавшееся уютным и надежным, теперь обернется черной пустотой.

Джейн жестоко, но проницательно заметила, что он прячется от мира.

Но ведь он делал успехи, разве не так?

«Ты действительно так считаешь?» — снова проснулся противный внутренний голос, и Берну пришлось вступить в вечный спор.

— Да, — ответил он вслух, обращаясь к ручью. — Ходил на ассамблею. Старательно раскланивался со всеми подряд на улице…

А когда он в последний раз писал брату? Когда купил новую рубашку? Когда нанес визит? Джейн права: он заперся в своем углу и боится высунуть нос.

— Но это же совсем другое! — в отчаянии воскликнул Берн. — Я…

«Что? — ехидно подсказал внутренний голос. — Сломлен?»

Берн молчал, не находя ответа.

Все еще чувствуешь себя сокрушенным? — продолжал донимать невидимый собеседник.

Нет, внезапно осознал Берн и сразу успокоился, почувствовав себя увереннее. Впервые за долгое время страх отступил и сменился готовностью вернуться к людям.

Так почему же он прятался? Ради чего так упорно сидел в четырех стенах? И как случилось, что сразу сдался и без боя отпустил Джейн?

«А зачем хранишь пузырек с настойкой?» — осведомился мучитель.

Сумерки сменились звездной ночью. Берн поднял голову и сквозь деревья без труда разглядел в черном небе Большую Медведицу.

Решение пришло само собой.

Он вернулся домой. Не остановившись в гостиной и не ответив на вопрос Доббса, собирается ли господин на ужин в «Масонский герб», поднялся в спальню, открыл тайник и достал потрепанный чемоданчик. Торопливо вышел на крыльцо, направился к озеру и остановился у края воды.

Слишком долго он позволял Джейн поддерживать его. Забирал у нее энергию, жизненные силы и ни на миг не задумывался, чего это может ей стоить. Пришло время отдать долг: отныне он станет тем человеком, который ей необходим.

Берн открыл единственный оставшийся пузырек и вылил в озеро содержимое — всю настойку, до последней капли.

Следующий день выдался в коттедже особенно напряженным. До бала оставались лишь сутки, и жизнь неслась в вихре неотложных дел: кулинария, музыка, украшение зала, размещение гостей, освещение сада — все требовало пристального внимания. Предстояло даже ликвидировать стойки для игры в подковы — мера чрезвычайно непопулярная. Но самым сложным обстоятельством оказалось пошатнувшееся здоровье герцога: беспокоить больного Джейн категорически запретила, а потому все носились по дому на цыпочках.