— Из Англии.

— И всю дорогу летели самолетом?

— Да.

— Это утомительно. Даже очень утомительно.

Антония спокойно посмотрела на него:

— Вы думаете, что от усталости мне все это почудилось?

— Вовсе нет, мисс Вебб. Хотя вполне можно начать распаковывать вещи…

— Совершенно верно, — вставил управляющий.

— …а потом отложить… — добавил детектив.

— …и увидеть во сне, что вам назначают по телефону встречу, — закончила Антония.

— Что ж, вполне возможно. И поскольку вы говорите, что ничего не пропало…

Антония стиснула пальцы. Ей нестерпимо захотелось, чтобы эти тупицы тут же исчезли. Возможно, они не так глупы, как кажутся, но кому захочется иметь в своем отеле неприятности? Их объяснение столь же разумно, как любое другое. Например, что кто-то следил за ней в холле, пока она расписывалась в журнале проживающих, и заметил номер ее комнаты, а затем сам взял себе такую, откуда можно проникнуть к ней по балкону. Антония хотела было попросить проверить всех проживающих. Но если ничего не украли, какое она может выдвинуть обвинение? Особенно когда двое вполне рассудительных людей настаивают на одном: от усталости после долгого перелета она забыла, что сама начала распаковывать вещи.

— Ну, ладно, — резко сказала девушка. — Покончим с этим. Извините за беспокойство.

И ресторанчик с грязными стеклянными столиками, и открытые чемоданы, и двое подчеркнуто вежливых мужчин, и хриплый голос в телефонной трубке — все это лишь части одного кошмара. Сейчас ей хочется только спать.

На следующее утро в восемь часов телефон снова зазвенел. Потянувшись за трубкой, Антония с неудовольствием заметила, что у нее дрожит рука.

— Алло, — осторожно отозвалась она.

— Алло, это мисс Антония Вебб? — раздался мужской голос — приятный и неторопливый. Он так же походил на вчерашний голос, как день на ночь.

— Да, это я.

— Я звоню из Крайстчерча. Моя фамилия — Конрой, Дугал Конрой. Вы могли слышать обо мне от вашего кузена. Я занимаюсь имуществом вашей покойной тети.

— Да-да, мистер Конрой. Саймон писал мне о вас.

На самом деле это был не Саймон, а Айрис. Антония вспомнила ее слова: «Милый, но слишком уж щепетильный». Щепетильный он или нет, сейчас она впервые за все время пребывания здесь слышит дружеский голос. Антонии он показался просто чарующим.

— Саймон предложил мне встретить вас в аэропорту и коротко ознакомить с делом. Боюсь, что потом вы будете заняты свадьбой.

— Прекрасно, мистер Конрой. Я вылетаю в полдень. Мне только нужно кое-что сделать в Окленде. Не могли бы вы сказать, где похоронена тетя Лаура? Я хочу съездить на ее могилу.

Адвокат ненадолго отошел, чтобы навести справки, затем еще раз заверил Антонию, что встретит ее в аэропорту, и повесил трубку.

Удивительно, как один лишь дружелюбный голос может поднять настроение! Поспешно одеваясь, Антония уже почти поверила, что вчера вечером управляющий отеля был прав, а она ошибалась. Даже когда в поисках свежей блузки она вдруг обнаружила, что старое письмо тети Лауры с перуанскими марками наполовину выглядывает из конверта и немного порвано, девушка не придала этому значения. Ведь этому письму уже два года. Оторванный по линии сгиба кусочек, наверное, затерялся где-нибудь в белье. Вряд ли он мог понадобиться вору.

Да и какой же это вор, раз ничего не украдено?

* * *

Смотритель кладбища показал Антонии могилу тети Лауры. Девушка положила букет роз на слегка уже осевший холмик земли. На могиле все еще лежали два высохших венка. От дождя и росы надписи на лентах расплылись.

Бедная моя тетя Лаура, подумала Антония. В какие только уголки земли не влекло ее ненасытное желание увидеть великолепные вершины Гималаев, усыпанные цветами долины Австрийского Тироля, золотые китайские пагоды или Мексику с ее палящим солнцем, пылью и зноем. В вечных поисках перемен, ярких красок и ощущений она то и дело меняла среду обитания, как другие меняют мебель в своих домах. А теперь вот лежит в этой могиле, на которой не растет ни травинки, и в память о ней — лишь два этих иссохших венка.

Антония прочитала надписи на лентах. На одной из них было лишь:

Тете Лауре от Саймона.

А на другой:

С любовью и неутешной скорбью. Айрис.

Антония неторопливо направилась с кладбища, размышляя о том, как хорошо все-таки, что у тетушки Лауры была Айрис. Хоть кто-то близкий в такой дали от родного дома. Айрис, наверное, славная.

Порой Дугалу казалось, что со всех сторон ею окружают одни женщины, — дома его опекали мать и Этель, в конторе — мисс Фокс. А теперь еще эта незнакомая англичанка, Антония Вебб.

По правде сказать, его не очень обрадовала просьба Саймона Майлдмея, но все его женщины единодушно считали, что еще одна представительница прекрасного пола только украсит ею жизнь. Хотя сам Дугал полагал, что, для того чтобы вести дела Майлдмеев, ему вовсе не обязательно выходить из конторы. На это его мать вполне резонно возразила, что, раз уж Майлдмеи собираются жить на вершине холма, следует отнестись к ним по-соседски. И вообще, по ее мнению, все складывалось просто замечательно.

Она именно так и сказала — замечательно. Впрочем, мать из всего умела сотворить бог весть что, а ее любопытство не знало предела. Узнав, например, что мясник мистер Лукас — душа которого пряталась под огромной толщей плоти — перебирается в ветхий домишко на вершине холма, Генриетта сразу же заявила, что он собирается прятать там женщин. О разносчике газет почтенная дама говорила, будто бы тот содержит тайный игорный дом. В общем, она жить не могла, чтобы чего-нибудь не сочинить. Следовало ожидать, что такая пара, как Майлдмеи, за которыми и в самом деле тянулся шлейф таинственности, даст воображению Генриетты богатую пищу.

Дугал отлично знал — бесполезно хранить в секрете, что в Хилтопе кто-то поселился. Ведь большую часть дня Генриетта проводила наверху, возле окна гостиной — выходящего как раз на Дорогу в Хилтон — и своими глазами могла видеть всех, кто туда приезжал. Она быстро заметила в окнах особняка свет, и тут уж Дугал не мог избежать подробного допроса.

— Дугал! Этель! — громко закричала старая леди. — Скорее сюда! Должно быть, в Хилтопе грабители.

Дугал не стал отвечать ей с нижних ступенек лестницы — его мать была немного туга на ухо. Все равно бы ничего не услышала. Он поднялся в комнату, в которой царил живописный беспорядок. Повсюду на стенах висели его фотографии всевозможных размеров, а вдоль стен — полки с самыми разными книгами — от Андерсена до «Декамерона». В гостиной стояло несколько удобных кресел — мать была довольно крупной женщиной и любила уют. Из окна комнаты открывался великолепный вид на поросший травою холм, казавшийся в лучах заката золотым.

И в самом деле, во всех окнах старого белого особняка на самой вершине холма горел свет.

— Да нет, мама, — возразил Дугал. — Какой дурак станет зажигать везде свет, если он хочет ограбить дом?

— Тогда кто же там? — не унималась Генриетта. — Может, сообщить в полицию?

— Вряд ли это понравится новым хозяевам.

— Кому?

— Новым владельцам дома, — прокричал Дугал.

Генриетта бросила на сына полный негодования взгляд. Порой Дугалу казалось, что лицо его матери чаще всего выражает именно это чувство и что причиной этому — он сам.

— Дугал, ты не говорил мне, что Хилтоп продан.

— Его продали только на прошлой неделе, мама.

— На прошлой неделе! Ведь это целых семь дней назад! Из-за тебя я не знаю даже, что творится под самым моим носом.

Дугал покорно развел руками. Бесполезно объяснять Генриетте, что самое главное в работе юриста — осторожность. Впрочем, если уж отец не смог убедить ее в этом за тридцать лет — то о нем, Дугале, и говорить нечего. Его мать была неисправимой любительницей сплетен и, как большинство из них, желала первой среди своих подруг узнавать что-нибудь интересненькое. Она считала ниже собственного достоинства слышать от других то, что в силу своей профессии уже знал ее собственный сын.