Антония внезапно проснулась и машинально выпрыгнула из постели. Интересно, кто это звонит в такое время? Наверное, что-нибудь серьезное. Придется подойти к телефону. Все равно, — сонно подумала она, — самозванец уже ушел. Ничего страшного.

Накинув халат и сунув ноги в шлепанцы, она открыла дверь и побежала по коридору на лестницу.

Где-то на середине лестницы она поскользнулась. Она понимала, что падает, и в панике пытаясь ухватиться за перила. Последнее, что она уела услышать, был чей-то пронзительный вопль.

— Дугал, — крикнула Генриетта Конрой своим звучным голосом, — тебе придется подняться в Хилтоп.

Пробудившись от крепкого сна, Дугал чуть не подскочил в постели:

— Что случилось?

— Надеюсь, ничего страшного. Но у них в холле все еще горит свет, а ведь уже четыре утра.

— Мама, ты когда-нибудь ложишься спать? — попытался разозлиться Дугал. — Наверное, они просто забыли его выключить.

— Мой милый мальчик, он был выключен. Но в три часа его снова включили, и он до сих пор горит.

Дугал нехотя высвободил из постели одну ногу:

— Какое нам дело, — неуверенно начал он. — Может, к Антонии кто-нибудь пришел.

— В четыре часа утра? Это на нее не похоже, — решительно заявила Генриетта. — Скорее всего, ее убили.

Дугал поспешно поставил на пол вторую ногу:

— Ну что ты такое говоришь, мама! Надо же додуматься…

— Хотя постой, в начале первого оттуда выехала машина, — задумчиво продолжала Генриетте, — и после этого свет погас.

— Какая еще машина? Там кто-то был? — спросил Дугал, надевая брюки.

— Откуда же я знаю, дорогой? Я видела только зажженные фары.

— Возможно, кто-то просто любовался видом с холма, или какая-нибудь парочка… — крикнул Дугал.

— Очень может быть. Или же кто-то похитил Антонию.

Дугал натягивал рубашку:

— Ну, и кому, по-твоему, понадобилось ее похищать?

— Да кому угодно! Она ведь такая хорошенькая. Такая живая, храбрая.

— А ты считаешь, что храбрые женщины могут нравиться? — пробормотал Дугал. Вспомнив последний разговор с Антонией, он подумал, что его не очень интересует, похитили ее или нет. Такая женщина вполне этого заслуживает. Пусть бы ее как следует дернули за эти ее роскошные рыжие волосы — может, хоть немного успокоится и не станет искать себе приключений. Он бы с удовольствием сделал это сам.

Он накинул плащ и выскочил из комнаты.

— Если бедняжка все еще жива, — крикнула ему вслед расстроенная Генриетта, — привези ее к нам.

На ночном холоде машина никак не заводилась. Дугал хотел было оставить ее и отправиться на холм пешком. Он снова нажал на стартер, и мотор, наконец-то, чихнул. Если с Антонией что-нибудь случилось, ему придется сказать ей всю правду — хотели бы этого Лаура Майлдмей и Саймон или нет. Ее тетя старалась защитить ее от охотников за приданым, а вот причины, по которым Саймон держал ее в неведении, беспокоили Дугала. Похоже, Айрис и Саймона волнует то, что, по их мнению, Антония страдает от галлюцинаций и излишне рассеянна.

«Ведь она твердо уверена, что в Окленде кто-то рылся в ее чемоданах», — серьезно сказал Саймон. — «Затем эти ее домыслы, что в доме всю ночь кричали… И, наконец, сегодня после купания она притаскивает в дом огромный пучок водорослей и клянется, что не делала этого. Но я сам видел на полу эту гадость! Айрис так расстроилась. Она сказала, — если произойдет еще что-нибудь в этом роде, — она уговорит Антонию показаться врачу. Знаете, она недавно болела в Лондоне. — Саймон казался озабоченным, его голубые глазки почти скрылись под толстыми веками. — Нам так не хочется оставлять ее в Хилтопе одну, но она упорно стоит на своем. Одна надежда, что она не забудет присматривать за моими птичками», — затем он добавил: — Айрис говорит, подобное потрясение ей сейчас совсем не на пользу. Не говоря уже о воле тети Лауры… Ей надо бы сначала немного окрепнуть».

У Дугала все это с трудом вязалось с ясным взглядом и прямолинейностью Антонии. Хотя он вполне согласился бы, что верит не всем историям, о которых она ему рассказывала. Возможно. Айрис и Саймону лучше знать… Может, за ней действительно нужен глаз да глаз.

Как бы там ни было, сейчас он, как сумасшедший, мчался в четыре утра в Хилтоп только потому, что в окнах дома горел свет.

Он затормозил у главного входа, выпрыгнул из машины и нажал кнопку звонка. Никто не отозвался. Ему пришлось позвонить три раза подряд, прежде чем в вестибюле послышались странные подпрыгивающие и вместе с тем шаркающие шаги. Непонятно почему, его вдруг охватил ужас. Кто там за дверью? Испугало ли его то, что кто-то ступает на одну ногу, волоча другую? Неужели Антония осталась наедине с чем-то, о чем никто из них даже не подозревал. Возле двери шаги смолкли, и он услышал щелканье замка. Налетел сильный порыв ветра, и из сада донесся резкий и тоскливый, как крик пойманной птицы, свист крапивника. Дугал вытер со лба пот. Дверь открылась.

Перед ним все-таки стояла Антония. От облегчения он даже рассмеялся — что за бессмысленные выдумки! Вполне достойные Генриетты. Прислонившись к косяку, Антония смотрела на него расширенными от изумления глазами.

— Что это вас так развеселило? — осадила его девушка. Затем, не то повинуясь порыву, не то от изнеможения, Антония рухнула в его объятия.

— Вот тебе раз! — пробормотал Конрой, придерживая се за талию. Ее стройное тело навело его на мысль об одной из его любимых удочек — такое же красивое, крепкое и вместе с тем гибкое и податливое в его руках.

Антония немного пришла в себя. Она глубоко вздохнула и подняла голову, коснувшись его щеки своей. Теперь настала ее очередь смеяться. Правда, ее смех больше походил на истерику.

— Дугал, у вас щека как будто язык у котенка — и мягкая, и в то же время шершавая.

Вот так сравненьеце! Дугал смущенно потер Щеку;

— Да, мне пора побриться. Ведь уже почти утро. Мама увидела, что у вас все еще горит свет, и забила тревогу. Вот, заставила меня съездить и узнать, все ли у вас в порядке. Что это вы вздумали так странно передвигаться к двери?

Антония качнулась в его сторону:

— Попробовали бы сами передвигаться с растянутой лодыжкой.

Тут только он заметил, что она очень бледна, а ее зрачки расширены от боли.

— А вы растянули лодыжку?

— Мой милый мистер Конрой, с какой стати я стала бы на вас опираться — как в лучших традициях мелодрамы, — если бы меня держали собственные ноги? — Она попыталась было шутить, но, наступив на больную ногу, смолкла и побледнела.

Дугал подхватил девушку на руки. Что ему еще оставалось делать? В совершенно пустом холле, где стояла лишь зашторенная птичья клетка, которая только усиливала сходство комнаты с моргом, положить ее было совсем некуда. Пришлось нести ее наверх, в спальню. Рано или поздно ей все равно придется туда подниматься.

Дугал осторожно опустил потерявшую сознание девушку на постель и легонько похлопал по щеке. Антония открыла глаза, в них светился почти детский испуг. Но она тотчас овладела собой:

— Неужели я лишилась чувств? Ничего умнее, конечно, придумать не могла! Это, наверное, от радости, что все позади.

— Да что здесь, в конце концов, стряслось? — не выдержал адвокат.

— Хотела бы я знать! Зазвонил телефон, я шла отвечать и упала с лестницы. И еще я слышала, как кто-то закричал, — добавила она, и ее глаза снова потемнели от страха.

— Может, вы сами и закричали? — мягко спросил Дугал.

— Исключено. Мне было просто не до этого, изо всех сил старалась не упасть. Ухватилась за перила, но все равно умудрилась растянуть лодыжку и чуть не разбила себе голову.

Только сейчас Дугал обратил внимание, что у нее на лбу шишка.

— Господи, да вы могли бы убиться! Запросто. Тот, кто кричал, наверное, на это рассчитывал. Вот разочаровался-то…

— Почему вы так говорите? — отрывисто спросил Дугал.

— Сама не знаю. Почему мне показалось, что за мной кто-то следит? Почему хлопнула входная дверь? Почему зазвонил телефон? И почему я поскользнулась? — Антония пыталась напустить на себя веселость. Она все еще была бледна, но совсем не выглядела испуганной. Во всяком случае, если и боялась, то не показывала виду.