– Не каждой женщине твоего возраста представляется случай вернуться в кино, – тут же возразил он. – Я надеюсь, ты хорошенько все обдумаешь, Фэй. Успех – это палка о двух концах, а я не хочу, чтобы тебе было больно.

– Разумеется, не хочешь, – пробормотала Фэй. Она могла бы сказать гораздо больше, но не хотелось поддерживать игру Кэла, выступавшего в роли великодушного защитника ее интересов.

Но тут рядом с ней оказался Тим, и она с облегчением представила мужчин друг другу.

– Кейси – наша дочь, – заявил Кэл и вдруг положил ей руку на плечо с видом собственника. Это была еще одна из ролей, которые он любил играть: обожающий муж, любящий муж, раскаивающийся муж, любящий отец, преуспевающий бизнесмен, блестящий агент…

Тим смутился. Он чувствовал, что Фэй не доставляет никакого удовольствия жест бывшего мужа, и придумывал, как выйти из положения. К счастью, в то же мгновение дом наполнился мощным ревом мотора «харлея» и все гости обернулись к окнам.

– Тара! – воскликнул кто-то. – Я так и думал.

Сияющее лицо Кейси, застывшей посреди комнаты, померкло и вытянулось.

Солнце уже опускалось, небо над океаном подернулось золотистой дымкой. Фэй сидела с Тимом на скамейке и смотрела на закат, чего она не делала уже много лет. После новоселья он привез ее на пляж Санта-Моники, и это тоже было необычно. Аристократия Голливуда никогда не посещала этого демократического пляжа с волнорезами и убогими кабинками, но, к радости Фэй, Тим, по-видимому, не обращал внимания на подобные вещи.

– Наш брак разваливался постепенно, шаг за шагом, незаметно для нас самих. Просто мы вдруг увидели, что ничего не осталось. – Тим быстро взглянул на нее и продолжал: – Мы с Джинни познакомились в колледже и сразу же поженились. Она замечательная женщина и прекрасная мать, но оказалось, что у нас довольно мало общих интересов. Это обычный, тривиальный мотив большинства разводов, но, поверьте, для меня все было довольно тяжело.

Фэй понимала, что он хотел бы услышать и ее историю, но она считала: то, что происходило между ней и Кэлом, не для ушей Тима – он казался ей слишком серьезным и чистым, чтобы обсуждать с ним подвиги ее бывшего мужа.

– А я поступила, как поступает большинство – ждала, пока дочь повзрослеет. Теперь мне иногда кажется, что я была не права и не надо было так тянуть.

– Зато ей это, кажется, пошло на пользу. Ребенку лучше, когда он растет с обоими родителями. – Вы видели моего бывшего мужа, – мягко проговорила Фэй. – Как вы думаете, чем он зарабатывает на жизнь?

– Я уже знаю. Этот тип по имени Дон сообщил мне, что он самый главный агент в Голливуде.

– Во всяком случае, один из самых влиятельных. Так вот, он просто-напросто торгует живым товаром.

– Фэй, вы меня удивляете. Складывается впечатление, что он какой-то кровопийца. – Тим засмеялся и провел рукой по волосам. Фэй понимала, что ему не хочется говорить плохо о человеке, с которым он едва знаком.

– Нет, в самом этом занятии нет ничего ужасного. Среди агентов есть очень неплохие люди, но дело в том, что Кэл уже давно перешел грань.

Он застенчиво взглянул на нее и промолчал.

– Это тот самый случай, – добавила она, – когда человек путает дело с удовольствием.

– Я сейчас, с вашего позволения, изреку одну прописную истину, а потом я собираюсь повезти вас пообедать. Это тут неподалеку. Вы же ничего не ели на новоселье.

– Мне сейчас приходится заниматься собой, поэтому почти все, что там было, мне запрещено. Я ела фрукты.

– Так вы готовы выслушать прописную истину?

Она кивнула, заранее зная, что он скажет.

– Не могу понять, как Карузо мог вести себя подобным образом, имея такую жену, как вы.

– Как это ни смешно, я тоже до сих пор не могу этого понять.

Теперь на горизонте осталась только золотая кайма. Фэй закрыла глаза. Здесь было хорошо – здесь никто ее не знал, и она могла не думать каждую секунду, что этот человек сейчас с ней только для того, чтобы через нее втереться в доверие к Кэлу.

Когда золотая кайма побледнела, они проехали вдоль берега к маленькому непритязательному рыбному ресторанчику. Фэй ела устриц, запеченных в раковине, попробовала кусочек персикового пирога, который Тим заказал на десерт, даже разрешила себе выпить бокал белого вина и сразу же почувствовала, как улучшается настроение, проходит напряжение.

– Что вы думаете о Таре? – спросила она Тима, когда они пили кофе.

– Та девушка на «харлее»? Конечно, она на редкость хороша собой, но ведь здесь это не в диковину. У меня сложилось впечатление, что ваша дочь не слишком ей обрадовалась.

Кейси очень холодно поблагодарила Тару за бутылку прекрасного шампанского, которую та привезла с собой. Фэй тогда вспомнила слова Кейси о дурных наклонностях девушки, но видела перед собой только юную красавицу, почти трогательную в своем желании понравиться. Они с Тимом уже уходили, когда появилась Тара, поэтому Фэй не успела составить о ней определенного мнения, но если бы ее попросили кратко охарактеризовать девушку, она ответила бы: «Не банально красива».

Она немного рассказала Тиму о «Дочери сенатора» и о роли, на которую взяли Тару.

– Эти прекрасные волосы пшеничного цвета придется перекрасить, – сказала она.

У Тары был хороший рост, длинные ноги и гибкий торс, как у спортсменки. Она не красила пышные волосы – Фэй много раз видела этот золотисто-русый оттенок у девушек скандинавского типа в своем родном городе. Немного удлиненные славянские глаза казались совсем светлыми, почти серебристыми. Девушка была действительно очень красива, и Фэй приходило в голову, что враждебность Кейси в значительной мере подогревается обыкновенной завистью, может быть, соперничеством.

Тим привез ее домой довольно рано, но сказал, что должен еще далеко ехать, и не зашел, хотя Фэй видела, что ему этого хочется.

– Я очень желал бы еще раз с вами повидаться, но завтра я весь день проведу с детьми, а послезавтра лечу домой. Вы не собираетесь в Нью-Йорк? Там бывает замечательно на Рождество.

– Я ничего не буду планировать, пока не получу график съемок, – ответила она и тут же спохватилась: – Если, конечно, возьмусь за роль.

– Фэй, думаю, что возьметесь. Ведь в глубине души вы уже решили.

Он нежно взял ее за подбородок и легко коснулся губами ее губ. Она положила руки ему на плечи, почувствовав, что слегка дрожит. Ее так давно никто не целовал, и не стоило отрицать – Тим ей нравился. Но было бы бесчестно изображать страсть, которой она не ощущала.

– Я вам напишу, – прошептал он. – Наверное, я единственный человек в Америке, который еще пишет письма.

Фэй не пришло в голову спросить его адрес, а когда он уехал, ощутила тоску и одиночество. Она вошла в дом, зажгла свет во всех комнатах, поставила кассету с классической испанской гитарой, но через несколько минут поняла, что эта музыка слишком чувственна. Аккорды звучали, как голос женщины, стонущей от наслаждения. Фэй выключила магнитофон, жалея, что не отдалась Тиму.

Она знала немало женщин, которые сочли бы ее ненормальной, женщин, находивших секс чем-то полезным и освежающим, как сауна или посещение косметического салона. Они считали, что имеют право наслаждаться, когда вздумается, как это веками делали мужчины. Такие женщины, как правило, были лет на десять моложе ее. А женщины ее возраста обычно старались узаконить совокупление и поэтому слишком часто меняли мужей. А ровесницы Кейси и Тары? Те знали о сексе куда больше, чем их матери, но не придавали ему большого значения. Они ложились в постель не любя, будто занимались спортом.

Хотя юная Фэй и мечтала о темноволосом мужчине из Нью-Йорка, ее первым любовником стал южанин-блондин с аристократической внешностью и ленивым, тягучим выговором. Он был похож на райскую птицу, случайно залетевшую в Айронвуд, а Фэй он казался самым сексуальным и привлекательным из всех знакомых мужчин. В отличие от других юношей, с которыми она встречалась, он не пытался сразу затащить ее в постель и не говорил: «Для кого ты это бережешь?» или «Ты что, лесбиянка?» Весь первый год в колледже Фэй оставалась девственницей – не потому, что хотела этого, и не потому, что ее тело не отвечало на прикосновения жадных губ и рук, а потому что ей не попадался человек, которого могла бы полюбить, а отдаться без любви она просто не могла.