Постепенно Фэй убедила себя, что влюблена в Грэхема Лайсона. Но какое же разочарование она испытала в тот первый раз! Уверенный пульс наслаждения, который пробуждали в ней его ласки, сменился болью, сопротивлением всего тела, а потом… липкая влага между ногами и пятна крови на простыне.

«О, Фэй, любимая моя», – задыхаясь, выговорил Грэхем, когда все было кончено, а она думала только: «И это все? Неужели это и есть то самое?» Но она сказала, что любит его, потому что иначе превратилась бы в собственных глазах в очередную распутную провинциальную девчонку.

Со временем заниматься любовью стало приятнее, и хотя она ни разу не достигала оргазма, когда Грэхем был в ней, он умел удовлетворить ее другими способами. Никто никогда не говорил ей, что секс имеет отношение к душе в той же степени, что и к телу. С другой стороны, ей не приходило в голову, что можно руководить его действиями, чтобы достигнуть желаемого – это казалось ей «неромантичным». Все ее представления о физической стороне любви были почерпнуты из фильмов, и она считала, что вершина наслаждения достигается без всяких усилий или не достигается вовсе.

Никто не знает, чем бы все это кончилось, если бы у отца Грэхема не случился удар. На две недели он уехал домой, вернулся, а на следующий день отец умер. Тогда Фэй впервые увидела его таким, каким он был в действительности – ее ровесником, девятнадцатилетним юнцом, переживавшим первое в жизни настоящее горе, и она по-матерински прижала его голову к груди.

Он провел со своей семьей целый семестр, звонил ей каждый день и говорил, что скучает, что не может без нее жить. Фэй подолгу простаивала в телефонной будке, шепча ответные признания, и продолжала это делать, когда его образ уже значительно потускнел в памяти. Ко времени его возвращения она играла в студенческом театре и любила играть гораздо больше, чем любила когда-либо Грэхема. Все внутренние запреты, сковывавшие ее в постели, исчезали на сцене, она чувствовала себя сильной, раскрепощенной. Наконец она поняла, чего хочет от жизни. Она ощутила себя актрисой, а для того, чтобы стать хорошей актрисой, требовалась масса времени. Отметки становились хуже, но родителям было бесполезно объяснять, что она провалила геологию потому, что работала над ролью или учила текст.

– Я посылал тебя в колледж не для того, чтобы ты валяла дурака на сцене, – говорил отец больше огорченно, чем сердито.

– Хорошеньким девушкам надо держаться от всего этого подальше, – наставляла мать. – Я не хочу, чтобы ты разбила себе сердце.

«Ничего они не понимают», – думала Фэй. Дело было не в ее амбициях, и она вовсе не стремилась демонстрировать на сцене свою внешность. Единственное, чего она хотела, – это чтобы ей разрешили играть.

Теперь, много лет спустя, она понимала всю наивность своих мечтаний, но она была не одна такая. Голливуд кишел женщинами, которые некогда грезили о жизни на подмостках, а вместо этого мелькали в нескольких фильмах и исчезали навсегда. Самыми счастливыми годами были те, когда она верила, что станет настоящей актрисой, когда в нее верил Рэй.

С Рэем она познала все, что лишь намеком проскальзывало в ее физической близости с Грэмом. Девятнадцатилетняя Фэй приравнивала секс к истинной любви, а сорокашестилетняя Фэй считала, что с любовью покончено навсегда, но признавала, что ее тело к этому еще не готово. Ей мешала старомодная порядочность: она ни разу не изменила Кэлу, что поразило бы многих, а теперь, уже освободившись от него, все равно не могла просто взять и переспать с человеком, даже если он нравился ей.

– Ма! – Голос Кейси звучал из трубки так отчетливо, словно она была здесь, в комнате, где еще сонная Фэй сидела в постели и пила апельсиновый сок. – Ты уже читала «Вэрайети»?

– Я ничего еще не делала.

– Винсент Колмен отказался сниматься в «Дочери сенатора». Пари держу, Рэй Парнелл локти себе кусает.

Фэй так не думала. Самой ей Винс, как актер, никогда не нравился. Казалось, он всегда играет одну и ту же роль. Однако он был признанной звездой, и Рэю придется найти ему равноценную замену.

– Ну что ж, это еще не конец света, – мягко заметила она.

– Ма, ты не въезжаешь. Лишившись такого имени, Парнелл должен искать кого-нибудь более известного на роль дочери. Тара слишком мелкая сошка.

– Ну, меня-то это не касается. На мою роль звезда не требуется.

Наступило молчание – будто Кейси старалась сдержаться и не сказать, что актрисе, играющей эту роль, требуется именно то, чего недостает ее матери. Потом она продолжала:

– Все, я больше ни словечка не скажу, хочу только тебя предупредить, что у Рэя Парнелла не все гладко идет.

– Спасибо, дорогая, благодаря тебе я в курсе всех голливудских дел.

– У тебя есть возможность отплатить услугой за услугу. Кто тот клевый тип, которого ты притащила с собой?

Фэй объяснила, и Кейси презрительно фыркнула, услышав имя Шерри Брукс.

– Ты не находишь, что он для тебя слишком молод? Никогда не думала, что увижу тебя в роли похитительницы младенцев. – Тон был шутливым, но Фэй чувствовала, что дочь серьезно обеспокоена.

– Кейси, Тим просто приятель. К тому же он завтра возвращается в Нью-Йорк, и скорее всего я его никогда больше не увижу.

– В Нью-Йорк! А чем он занимается?

– Преподает историю.

Кейси тут же потеряла всякий интерес к Тиму и спросила:

– Что ты думаешь о Таре? Правда, она ведет себя как шлюха?

Тут требовалась дипломатия. Кейси так ненавидела Тару, что любое слово в ее защиту было равносильно объявлению войны.

– Я слишком мало ее видела, – ответила она, – чтобы у меня сложилось какое-либо мнение.

– Она из какой-то глуши типа Южной Дакоты. Даже в средней школе не училась. Ее откопал некий ценитель талантов.

– Да, это случается довольно часто.

– Ах, ма, я уже сто раз слышала о том, как тебя вытащили из паршивой школы в Мичигане, но ведь это когда было… В годы немого кино.

Фэй засмеялась, ничуть не обидевшись.

– Ма, я серьезно. Если ты все-таки возьмешься за роль, то лучше, чтобы Тары в фильме не было.

Фэй уже приготовилась выслушать, что по этому поводу думает Кэл, но, как видно, у Кейси пропало желание продолжать разговор. Прежде чем повесить трубку, она поблагодарила Фэй за индейскую корзинку.

– Она действительно красивая. У тебя всегда был прекрасный вкус.

Фэй уже сидела в машине, собираясь ехать к Ните, и вдруг приняла решение. Прошлой ночью она дочитала «Дочь сенатора», так что никаких предлогов тянуть с ответом больше не было. Изменения в актерском составе для нее никакой роли не играли. Книга ей понравилась, и она считала, что сможет понять характер Карлотты и сыграть так, чтобы зрители ее запомнили.

Она вылезла из машины, вернулась в дом и решительно расправила плечи.

Секретарша ответила, что у мистера Парнелла важная встреча, но, узнав, кто звонит, соединила ее с Рэем.

– Привет, Фэй, – услышала она глубокий мягкий голос, который и теперь напоминал о том, что лучше было бы не помнить.

– Как ты узнал, что это я? – спросила она, чувствуя, что это звучит довольно глупо.

– Я просил секретаршу ни с кем, кроме тебя, меня не соединять. – Рэй, по-видимому, был весьма собой доволен. – Ну как, есть у меня Карлотта?

– Считай, что есть.

– Я позвоню твоему агенту. Тут у меня сейчас черт знает что происходит, но все уладится. Я рад, что ты с нами. Это для меня так много значит.

На полпути к дому Ниты до нее вдруг дошло, что она нарушила нерушимое правило – позвонила режиссеру вместо того, чтобы вначале сообщить о своем решении агенту. То есть поступила как начинающая старлетка. И все из-за Рэя Парнелла. Она поклялась не принимать от него никаких поблажек и вести себя, как остальные члены съемочной группы.

У Ниты она сразу же сбросила одежду, надела купальник и бросилась в воду. Теперь нужно было особенно тщательно заниматься собой. У нее появилась настоящая цель.