Фэй вошла в кухню, скинула туфли на шпильках и с наслаждением ощутила прохладу плиток кафельного пола. На автоответчике мигал красный сигнал. Она налила в стакан белого вина, нажала кнопку.

«Привет, милочка. Сто лет не виделись. Ты свободна в пятницу вечером? Давай пообедаем вместе – так хочется с тобой поболтать».

Голос принадлежал женщине, которая не изъявляла ни малейшего желания увидеться с Фэй с тех пор, как та развелась. Аманда что-то пронюхала, иначе бы не позвонила. Фэй передернула плечами и вылила вино в раковину. Значит, мельница уже заработала. Кто-то обронил словечко насчет того, что ее пригласили сниматься, и все аманды Голливуда теперь будут обсасывать эту новость. Вместо вина Фэй налила себе ананасного сока – все, что ешь или пьешь, потом видно на экране. И если это было верно двадцать лет назад, то насколько же осторожнее надо вести себя, когда тебе сорок шесть.

Второе послание было от Кейси.

«Ма, надо поговорить. Позвони мне сразу, как придешь». Как всегда, дочь говорила таким тоном, будто это она, Кейси, была женщиной средних лет, а Фэй – недавней выпускницей колледжа.

– Только после того, как приму ванну, милая моя, – вслух проговорила Фэй. Перед разговором с дочерью необходимо как-то себя взбодрить, и если она не может себе позволить бокал шабли, то вполне можно прихватить с собой в ванную ананасный сок и «Дочь сенатора» и на часок расслабиться.

Теперь даже ванну нельзя было принять без того, чтобы не думать о предложении Рэя. Точно так же, как в машине она изучала лицо, теперь Фэй внимательно разглядывала свое тело в высоком зеркале. Хорошо, даже очень хорошо для женщины, которой за сорок. Но что будет, когда она окажется рядом с этими прекрасно сложенными, загорелыми девчонками? Во времена ее юности Фэй считалась длинноногой, но теперь, когда чуть ли не все женщины перемахнули за шесть футов, она, со своими пятью футами и шестью дюймами, стала чувствовать себя низкорослой и тщедушной.

Как они называются, эти создания, которые с утра до ночи упражняются, будто готовятся к Олимпийским играм? Культуристки? Фэй провела рукой по бедру. На культуристку она не была похожа.

Она погрузилась в душистую воду, открыла было книгу, но тут же отложила ее в сторону. На нее накатила волна дремоты, и она растянулась в ванне, стараясь расслабить напряженные мышцы. В памяти непроизвольно возник образ Рэя, каким он был двадцать лет назад, – высокий юноша со слишком большими руками и ногами и длинным гибким торсом. Темно-русые волосы вечно падали на лоб, а глаза были такими же, как теперь, блестящими и изменчивыми, темнеющими от страсти.

Они стояли на пляже, и был закат, неправдоподобно романтический и красивый, как всегда в воспоминаниях.

– Фэй, – говорил он, – я боюсь только одного.

И она отвечала с ласковой насмешкой:

– Что не дотянешься до Висконти?

– Не смейся, – продолжал он, и в его голосе прозвучало что-то, от чего она замерла в ожидании. Он привлек ее к себе и, пропуская сквозь пальцы ее густые волосы, прошептал: – Единственное, что меня пугает, – это мысль о том, что, может быть, мне придется жить без тебя. Обещай, что этого никогда не будет. Обещай.

Она подняла к нему лицо, чувствуя себя удивительно сильной, как бывает сильной женщина, когда знает, что любима.

– Ма, ты где?

Голос Кейси ворвался в воспоминания, Фэй вздрогнула и села, а сердце у нее забилось так же сильно, как в офисе Рэя.

– Сейчас выйду, – крикнула она, завернулась в махровое полотенце и встряхнула головой. Да, конечно, Рэй уверял, что не сможет без нее жить, но это была ложь, древняя, как мир, та же самая ложь, из-за которой она в конце концов рассталась с Кэлом, – видимость любви, прикрывавшая предательство.

В окно был виден красный «БМВ», а Кейси в нетерпении расхаживала взад и вперед по кафельному полу кухни. Она всегда вела себя так, будто у нее совершенно нет времени. Фэй спустилась, стараясь казаться веселой и оживленной, и обняла дочь.

– Ма, почему ты не позвонила? Я же оставила сообщение.

– Я собиралась позвонить вечером.

Кейси прошла в гостиную, опустилась на диван и устремила на мать обвиняющий взгляд. На ней были льняные брюки и блузка из шелка с ручной росписью. Стрижка показалась Фэй еще короче, чем всегда.

– Сегодня вечером я обедаю с папой, – вызывающе заявила Кейси. Фэй никак не могла понять, почему у нее всегда появляется этот тон, когда речь заходит об отце. Она никогда не пыталась настроить дочь против Кэла и никогда не позволяла себе говорить о нем плохо. Фэй считала, что каждый ребенок имеет право на иллюзии в отношении своих родителей.

– Это замечательно, дорогая, – ответила она. – Именно это ты и хотела со мной обсудить?

– Ты прекрасно знаешь, что я хотела бы обсудить.

– Боюсь, что нет, – сказала Фэй, чувствуя, как у нее засосало под ложечкой. Слухи уже дошли до Кейси, а значит, и до Кэла.

– Ма, терпеть не могу, когда ты изображаешь из себя невинную девочку. Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Говорят, ты собираешься сниматься в мини-сериале. Это правда?

– Пока это только слухи. Я должна как следует подумать, прежде чем принимать решение. Я даже еще не читала романа.

Кейси встала и начала ходить по комнате. У Фэй мелькнула мысль, что ее дочь похожа на следователя, который собирается разделаться с обвиняемым.

– Позволь мне высказать свое мнение, – заговорила Кейси. – Я думаю, ты делаешь большую ошибку. Эта роль, Карлотта… понимаешь, она настоящая сирена, роковая женщина. Она немолода, но великолепна. Как… как Катрин Денев. – Ее бледное лицо порозовело. Кейси всегда легко краснела, пожалуй, только эта черта и осталась в ней от детства. Но то, что она сказала, было обидно.

– Макияж и освещение творят чудеса, – сухо ответила Фэй.

– Ма, я не то хотела сказать. Ты прекрасно выглядишь, но все-таки ты уже не девочка.

– Как, по-видимому, и Карлотта Фитцджеральд.

– Но ты не играла уже целую вечность, – простонала Кейси. – Неужели ты думаешь, что можно вот так взять и начать с того самого места, где остановилась…

– …чуть ли не сто лет назад, – с улыбкой закончила Фэй. – Я полагаю, тебя и твоего отца беспокоит одно – чтобы надо мной не стали смеяться.

Кейси что-то протестующе пробормотала.

– Пока не имеет смысла это обсуждать, – продолжала Фэй. – Мне нужно время, нужно подумать. Но я тебе обещаю: если я соглашусь, то сделаю все возможное, чтобы надо мной никто не посмел смеяться. Такой ответ тебя устраивает?

Кейси взглянула на мать, и Фэй поняла, что той хотелось бы узнать намного больше. Что ж, ей придется потерпеть.

– У тебя есть еще время? Может быть, выпьешь чаю со льдом? – спросила Фэй.

«Первый раунд ты выиграла», – сказала она себе и вдруг почувствовала, что страшно устала. Если она решится оживить свою актерскую карьеру, ее ждут непрерывные сражения.

Жизнь детей преуспевающих голливудских агентов ничем не отличалась от жизни детей кинозвезд, и Кейси Карузо не была исключением. С тех пор как девочка научилась говорить, она ни в чем не знала отказа. Фэй не раз приходило в голову, что, если рядом не будет матери, из Кейси получится настоящее чудовище. И она оставалась рядом и ушла от Кэла, только когда дочь окончила колледж.

То, что она много лет жертвовала собой ради нее, до сознания Кейси не доходило.

– Почему именно теперь? – снова и снова спрашивала она. – У вас с отцом все было замечательно. Почему ты уходишь теперь, когда тебе за сорок?

Это означало, что глупо уходить, когда у тебя впереди ничего не может быть. Фэй, стиснув зубы, слушала дочь и даже не пыталась открыть ей глаза на то, что в отношениях с мужем ничего «замечательного» не было.

Фэй знала женщину, которая находила особое удовольствие в том, чтобы рассказывать сыну, какой негодяй его знаменитый отец. Она не могла забыть чувства гадливости, охватившего ее, когда та, склонившись над бокалом «Кровавой Мэри», со смаком описывала свои методы.