— Мне очень жаль.

— Не извиняйся, Кэйс. Тебя ждут твои обязанности. — Он взглянул на часы и нахмурился. — Тем не менее у нас уже почти нет времени.

— Боюсь, ты прав. Кроме того, мне не хотелось бы, чтобы сестры волновались.

— Или догадались, чем ты была занята все это время?

— Ну, я почти уверена, что они имеют определенные подозрения на наш счет, — сказала она беззаботно. — Я ничего им не говорила, но они же не настолько наивны…

— Естественно — после тридцати-то лет общения с этими девицами.

— «Этими девицами»? — поймала его на слове Кэйси, но засмеялась. — Впрочем, думаю, что ты прав. Самую большую ошибку девочки могут совершить, думая, что сестры наивны. Они добрые, сильные, умные женщины, но абсолютно непоколебимы. Наверное, из-за своей сильной веры и природной стойкости. Они ничего не боятся. Они меня поражают. И всегда поражали. Я всегда так хотела быть похожей на них, но, разумеется, это невозможно.

— А я в этом не уверен, — заметил Джеффри, вспомнив, с каким абсолютным спокойствием Кэйси держалась на реке, когда байдарки наскочили на камни. Он нежно улыбался.

— Ты беспокоишься о них, правда, Кэйси? О своих тетях, о девочках. Они значат для тебя гораздо больше, чем что бы то ни было другое. Но не пора ли положить этому конец?

— Может быть… не знаю. Я стала приезжать на ферму Рэйнбоу, потому что здесь так спокойно и я могу приносить какую-то пользу. И продолжаю это делать, наверное, по тем же причинам, хотя никогда особенно не задумывалась над этим.

Джеффри ничего не ответил, но наблюдал за ней с интересом.

— Я всегда искала приключений на свою голову, — призналась она. — Всегда была полна решимости доказать всем на свете, что могу быть такой же плохой или даже хуже, чем любая наша воспитанница. И то, что мой отец — епископ, а тети — монахини, не имеет никакого значения.

— Похоже, в этом ты преуспела, — вставил Джеффри.

Кэйси улыбнулась, польщенная.

— Я могу вести себя совершенно необузданно, если что-то вобью себе в голову.

Он прищурился.

— И это я понял.

— В общем, — перебила она Джеффри, — как бы то ни было, я всегда восставала против того, что от меня требовали все окружающие — отец, тети, гувернантка, друзья, миллионы добропорядочных граждан. Черт побери, я восставала против всего света! Я хотела быть просто Кэйси Грэй. Я так сильно этого хотела, что пришла к отрицанию самой себя. Ведь действительно я — Кэйси Грэй, но я и дочь епископа, и племянница монахинь англиканской церкви…

— И женщина, очень рано потерявшая мать, — добавил Джеффри.

Она задумчиво кивнула.

— Да, конечно, это тоже сыграло свою роль. Мне всегда было обидно, что мама не сможет увидеть меня взрослой. И любопытно, как бы это могло быть. Я знаю, что отец тоже об этом думал. Ему очень недоставало ее, а мне так хотелось сохранить о ней побольше воспоминаний, но ведь это было невозможно. И все же я не могу удержаться от слез, когда думаю о ней.

— Все это вместе должно было казаться таким сложным и невыносимым в двенадцать лет.

— Это так, — согласилась Кэйси и засмеялась, вспомнив девочку, какой она была когда-то. — Разумеется, все это было до того, как я осознала, что дети священнослужителей обычно отъявленные сорванцы.

— Но твой отец был не просто священнослужителем, а епископом. Ну, хорошо, хорошо. Так что это за история с поддельными рецептами?

Кэйси пожала плечами и покачала головой.

— Боюсь, что все очень просто. Я связалась с тремя девочками, которые были старше меня на несколько лет. Они баловались наркотиками. Вообще-то даже больше, чем просто баловались. Две из них пристрастились к перкодану и либриуму, а их выдавали только по рецептам.

— Ого!

— Мне хотелось произвести на них впечатление, потому что они были старше и довольно… нищие. Не того круга, в котором я должна была вращаться. А они хотели использовать меня, понимая, что мне выпутаться, в случае чего, будет легче, чем им. Как и следовало ожидать, я попалась на эту удочку. Самое неприятное в этой истории то, что я совершила проступок не из желания быть похожей на своих «подружек», а потому, что хотела им помочь.

Джеффри выпрямился в своем кресле.

— Они уверяли тебя, что хотят покончить с этим пристрастием? И им нужно всего лишь чуть-чуть, чтобы облегчить свои мучения, верно?

— Да. Они говорили так убедительно и трогательно.

— С наркоманами всегда так. И они весьма умело манипулируют другими. У них на уме только одно — любым путем добыть наркотики и наплевать на всех, кому это может повредить. — Он улыбнулся в ответ на ее заинтересованный взгляд. — Ведь я работаю в Голливуде, не забывай!

Голливуд… Юг Калифорнии… Три тысячи миль отсюда… Она вытянулась в напряженной позе.

— Думаю, ты имеешь дело с подобными вещами каждый день, — заметила она, неожиданно замкнувшись.

— Ну, не каждый день, — откликнулся он. — Кэйси, что-нибудь не так?

— Нет… да. Извини. Уже почти четыре. Мне нужно идти обратно. Джеффри…

Он склонился к ней и крепко сжал ее руку.

— Что с тобой, дорогая?

— Ничего. — Она улыбнулась и тоже пожала ему руку. — Сегодня, Джеффри, для меня важно все. Я хочу, чтобы ты знал это.

Он поцеловал ее пальцы.

— Я знаю, дорогая, — произнес он мягко. — Я знаю.

На следующий день занятия были отменены, чтобы девочки могли целиком посвятить себя подготовке к празднику. Они должны были разработать общий план действий в соответствии со своими склонностями. Но что самое важное — им надо было во всем полагаться на собственные силы.

— Никаких «героев», приходящих на помощь, — сказала Кэйси, когда они вчера с Джеффри возвращались на ферму Рэйнбоу.

— Они будут разочарованы, — ответил Джеффри с грустной улыбкой.

— Уверяю тебя, Джеффри, это так же плохо, как если бы Бланш Даймонд очутилась в компании двенадцатилетних сорванцов. — Она говорила легко, почти беззаботно, но он протянул руку и обнял ее за талию.

— Бланш не представляет для тебя никакой угрозы, Кэйси. Никакой. Мы были вместе всего несколько месяцев. Мы очень скоро поняли, что это была ошибка, и быстро положили всему конец. Она умная женщина и прекрасная актриса, но, черт побери, она ничего не значит для меня!

Кэйси улыбнулась и спокойно ответила:

— Да, но могла бы значить для двенадцатилетних мальчиков.

Джеффри отпустил ее и, смеясь, пообещал в течение целого дня не пытаться отвлечь ее от общения с маленькими хулиганками или мешать им выполнять свои обязанности.

— Но что бы я хотел, Кэйси Грэй, — добавил он упрямо, — так это заставить тебя отказаться от своей благородной миссии и провести настоящий отпуск только со мной, вдвоем. Уверен, твои тети смогут прекрасно обойтись без тебя.

Они уже пришли в лагерь, и Кэйси, которая и так опоздала к диктанту по греческому, не успела ответить на его предложение, но оно преследовало ее всю ночь и весь следующий день.

Джеффри сдержал слово и не появлялся в лагере, пока велись долгие приготовления к празднику. Кэйси скучала по нему и раздумывала, вспоминает ли он прошедший день так же, как она, во всех подробностях.

Перед Кэйси никогда не вставал вопрос, участвовать или нет в ежегодном празднике по случаю сбора черники. Так было всегда, сколько она себя помнила. Еще до того, как она сама попала в число малолетних правонарушительниц, они с отцом приезжали в Беркшир в этот день, чтобы провести его вместе с сестрами-монахинями и их воспитанницами. Это была их семейная традиция. И в течение последних шестнадцати лет Кэйси, как правило, приезжала сюда еще накануне праздника.

Однако теперь, вспоминая объятия Джеффри, она недоумевала, почему вчера собирала ягоды вместе с этими своенравными девчонками, а не была вместе с ним. Чувство долга? Возможно. Джеффри прав: ее тети вполне могут обойтись и без нее. Если бы только он пришел и похитил ее…

Но куда отправиться? В Вашингтон, Калифорнию или в какое-нибудь другое место, где они могли бы любить друг друга с утра до вечера, до той поры, пока наступит время вернуться ей в свой мир, ему — в свой? А что дальше?