Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Достаточно? — спросил меня Далай Лама. Его утренняя медитация, очевидно, уже завершилась.

— Да, спасибо, Ваше Святейшество, — ответил я.

Что еще я мог сказать? Что хотел бы провести с ним целый день? Он вышел на середину комнаты. Тэндзин и я тоже поднялись.

Далай Лама подошел к украшенной фреской стене и принялся что-то искать среди выстроившихся на полочке маленьких бронзовых статуэток и светильников. Потом посмотрел через плечо и сказал мне:

— Подойдите сюда.

Он вручил мне миниатюрную, приблизительно в три дюйма высотой, копию индийского монастыря, вырезанную из серого камня. Прекрасная резьба: по центру двухэтажного здания высилась пятиэтажная башня; четыре меньшие располагались по четырем углам. Мастер тщательно вырезал на каждом этаже крошечные окошки, дверцы и другие детали. Это миниатюрное произведение искусства оказалось на удивление тяжелым.

— Храм в Бодхгайе. Для вас, — сказал Далай Лама.

Бодхгайя — место, где Будда достиг просветления, — главный объект паломничества буддистов.

Потом Далай Лама вручил мне еще один подарок — оправленный в бронзу полудрагоценный камень, похожий на большой кусок мрамора. Сам камень — коричневый, нескольких  оттенков,  по  центру  — белая  полоса.  Я  понятия  не  имел,  что  это  за  камень,  а Далай Лама не уточнил.

Подарки оказались для меня сюрпризом. Кроме обязательной кхаты — традиционного белого шарфа-подношения, — я никогда ничего не получал от Далай Ламы. К тому же эти два предмета находились в его комнате для медитаций, и я предположил, что они имели для него особое значение.

Далай Лама мягко взял меня за руку и провел к двери. Там он резко повернулся к витрине с бронзовыми статуэтками и другими изумительными вещицами. Начал перебирать их, что-то отыскивая.

— Ага!

На лице его появилось довольное выражение. Он держал маленькую статуэтку цвета красного дерева — старик с бородой по пояс. С широким лицом, явно восточными чертами, с большим прямым носом и густыми бровями. В правой руке — посох. Китайский мудрец, вырезанный из камня.

— Это для вас, — протянул мне статуэтку Далай Лама. — До скорой встречи.

Вернувшись в гостиницу, я начал доставать вещи из рюкзачка, напевая свой любимый мотивчик. Дверь в комнату осталась открытой, и я видел тибетскую женщину, которая развешивала для просушки одежду на крыше расположенного ниже гостиницы дома. Она тоже напевала, но находилась слишком далеко от меня, чтобы разобрать, что именно. Я достал видеокамеру, чтобы просмотреть утреннюю запись, включил ее и перемотал на начало. Первые кадры на маленьком экране показали Далай Ламу, сидящего возле стола в комнате для медитаций. Освещение было пристойным, звук тоже. Неожиданно на экране замелькали горизонтальные полосы. Вместо ожидаемой стенной росписи экран показывал только какие-то полупрозрачные полосы разных оттенков серого. Далай Лама с экрана исчез.

Я ткнул кнопку быстрой перемотки. Полосы начали покачиваться и плясать. Я остановил ленту и снова нажал кнопку «воспроизведение». Полосы. Только полосы. Я снова перемотал пленку на начало и просмотрел первые кадры. Цвета, пожалуй, несколько мрачноваты из-за недостатка освещения, но изображение Далай Ламы, собирающегося сесть в позу лотоса, было четким. Но весь отснятый материал с медитацией оказался стертым. Я вновь и вновь перематывал пленку, просматривал ее, пока не села батарейка.

Глава 3

Человек из Дерри

На интервью с Далай Ламой в Дхарамсальский аудиенс-холл я пришел чуть раньше назначенного времени. В освещении этой удивительно соразмерной комнаты, чрезмерно, но, пожалуй, не раздражающе загроможденной креслами и кушетками в индийском стиле, гармонично сочетались естественные и искусственные источники. В этот час через большие окна в комнату вливался яркий дневной свет, смягченный буйной зеленью растущих возле дома пурпурных бугенвиллий. Восемь красочных тибетских свитков, каждый с изображением одной из ипостасей богини Тары, свешивались с потолка.

Но мой взгляд притянуло нечто, в этой комнате совершенно чужеродное. На подоконнике, как некий анахронизм, обнаружилась хрустальная копия Капитолийского холма в Вашингтоне. Немногим более полутора футов высотой, она казалась огромной. Я подошел, чтобы взглянуть поближе. На основании была вырезана надпись. Оказалось, это награда Первого Конгресса по правам человека имени Рауля Валленберга, преподнесенная Далай Ламе американским конгрессменом Томом Лантосом.

Награда имени шведского дипломата, спасшего тысячи евреев от нацистских концлагерей, была присуждена Далай Ламе 21 июля 1989 года. Меньше чем через три месяца, 5 октября, Нобелевский комитет объявил, что Далай Лама удостоен Нобелевской премии мира. Он был награжден за последовательные выступления против насилия и отстаивание «мирных решений, основанных на терпимости и взаимном уважении, с целью сохранения исторического и культурного наследия своих соотечественников».

54-летний Далай Лама стал первым азиатом, выдвинутым на Премию мира лично, а не в составе какой-то группы. Во время оглашения этого решения председатель Нобелевского комитета Эджил Аарвик заявил журналистам, что, хотя политика ненасилия, проводимая последние три десятилетия, все еще не увенчалась достижением независимости Тибета, он полагает, что других благородных решений этой трудноразрешимой проблемы не существует. «Конечно, вы можете сказать, что эта политика ненасилия слишком оторвана от действительности. Но если вы окинете взглядом сегодняшний мир, какое другое решение вы сможете предложить? Насилие — или военную мощь? Нет... мирный путь вполне реалистичен. Именно поэтому Далай Лама и стал лауреатом как последовательный и выдающийся выразитель этой мирной философии».

В основе мирной философии Далай Ламы — его способность культивировать в себе прощение. Когда я впервые увидел Далай Ламу, приблизительно три десятилетия назад, он сказал мне, что прощает китайцам все зло, которое они причинили тибетцам. Тогда я был удивлен. Сейчас же в предстоящем интервью я хотел глубже разобраться в этом вопросе.

Когда Далай Лама вошел в зал для приемов и сел напротив меня, я спросил его без всякой преамбулы:

— Ваше Святейшество, я полагал бы естественным, будь вы средоточием негодования по отношению к китайцам. Однако вы сказали мне, что не испытываете ничего подобного. Но все же, хотя бы иногда, вы испытываете чувство враждебности?

— Почти никогда, — ответил Далай Лама. — Я рассуждаю так: если я буду вынашивать недобрые чувства к тем, кто заставил меня страдать, это только взбудоражит мирный настрой моих собственных мыслей. Но если я прощаю, мой разум успокаивается. А что касается нашей борьбы за свободу, если мы делаем это без гнева, без ненависти, но с истинным прощением, мы можем вести эту борьбу даже более эффективно. Поскольку будем бороться, не теряя спокойствия разума и сострадания. Практикуя аналитическую медитацию, я полностью убедился, что деструктивные эмоции, вроде ненависти, бесполезны. И теперь ни гнев, ни ненависть во мне не возникают. Только иногда — легкое раздражение.

Всякий раз, когда Далай Лама говорит о прощении, он любит приводить в пример историю Лопон-ла, лхасского монаха, которого знал еще до китайской оккупации.

— После того как я бежал из Тибета, китайцы посадили Лопон-ла в тюрьму, — рассказывал мне Далай Лама. — Он провел там восемнадцать лет. Когда его наконец освободили, он приехал в Индию. Я не видел его двадцать лет. Но он показался мне таким же. Конечно, выглядел постарше. Но физически — совершенно нормально. Его разум после стольких лет тюрьмы остался острым. Он был все тем же кротким монахом.

Лопон-ла сказал мне, что китайцы понуждали его отречься от веры. Они пытали его. Я спросил, испытывал ли он страх. Лопон-ла ответил: «Да, была одна вещь, которой я боялся. Я боялся утратить способность сострадать китайцам». Меня это очень тронуло и даже вдохновило.

Далай Лама сделал паузу. Поправил свое бордовое одеяние и поплотнее укутался в него.

7
{"b":"157674","o":1}