Далай Лама задумался.

— Должны ли люди медитировать? Думаю, да, — сказал он после паузы. Вопрос, возможно, был глупым, но он постарался ответить на него подробно. — Миру стоило бы больше смотреть вглубь себя. Но нам недостает старания. Я не говорю, что люди должны быть религиозными. Этого я не утверждаю. Я говорю так: мы должны больше сосредоточиваться на своем внутреннем потенциале.

— О, я согласна! — воскликнула Опра, явно расслабившись. — Именно поэтому я и задала этот глупый вопрос. — Все засмеялись. — Я хотела, чтобы вы сказали это, но я, конечно, согласна.

— Конечно, заставлять никого нельзя. Это должно быть добровольное решение, — продолжал Далай Лама.

Но теперь, когда напряжение исчезло, Опра захотела сменить тему.

— В своем журнале я веду колонку «Что я знаю наверняка», — сообщила она. — Что вы знаете наверняка? В чем вы не сомневаетесь.

Далай Лама ни секунды не колебался.

— Сострадание — лучший источник счастья. И для счастливой жизни, и для счастливого мира. Тут нет сомнения.

— То, что мы даем другим, вернется сторицей? Я согласна с этим.

— Это хорошо... когда так много согласия, — засмеялся Далай Лама. — Несмотря на различие культур, идей, способов жизни. Но все мы похожи, все мы люди.

— Когда вы говорите «люди», вы подразумеваете, что все мы обладаем сознанием?

— Немного сложнее, — ответил Далай Лама. — Если нам  не нужны подробности, мы все время повторяем: человек, человек. Но если проанализировать, что такое человек, мы не сможем найти ответа.

— Не сможем?

— В этом суть буддийской концепции пустоты. Пустота не означает, что ничего не существует. Вещи, явления существуют, но способ их существования мы постичь не можем. Поэтому они пустые.

— А-а... — Опра обдумывала эту премудрость.

Далай Лама продолжал:

— И об этой вазе можно сказать «пустота», — он указал на емкость для цветов, стоявшую на кофейном столике, — она существует, но способ ее существования мы не можем постичь. Поэтому она пустая. Пустая сущность.

Мне показалось, что Далай Лама хочет полнее объяснить журналистке понятие пустоты. Но Опру охватили сомнения.

— Это будет слишком сложно для моих читателей, — заявила она. И начала спрашивать Далай Ламу о его детстве в Тибете.

В июльском номере журнала «О» читатели Опры нашли развлекательную и отлично проиллюстрированную статью о Далай Ламе. Но в ней не было ни слова о пустоте. А через несколько месяцев после интервью Опры я, чтобы узнать побольше об этой трудноуловимой концепции, отправился в маленький городок — место буддийского паломничества, в Индию, в Бодхгайю.

Известный корейский ученый в безупречном черном псевдоконфуцианском одеянии с высоким воротничком и длинными просторными рукавами сидел перед Далай Ламой, положив ногу на ногу.

Шел январь 2002 года. Мы сидели в комнатах Далай Ламы на верхнем этаже тибетского монастыря в Бодхгайе на подушках, накрытых тибетской тканью. Я чувствовал легкое раздражение. Предполагалось, что Далай Лама даст мне по крайней мере два интервью, перед тем как в маленьком городке, где Будда достиг просветления, начнет большое посвящение Калачакры для 200 000 паломников. Но этот Ким Иомг-Оак, выпускник Гарварда и ведущий популярного корейского телешоу о конфуцианстве, явился неизвестно откуда и сумел договориться об аудиенции, которая и состоялась днем ранее. Но, очевидно, он настолько впечатлил Далай Ламу, что ученому предоставили вторую аудиенцию. Я беседовал с Далай Ламой два дня назад, и, похоже, этой беседой все и ограничится.

— Может быть, это очень глупый вопрос... — задумчиво произнес кореец, обращаясь к Далай Ламе.

Он снял похожую на головной убор американских моряков шляпу без полей, обнажив бритую голову. Я решил, что ему немного за пятьдесят.

— Всю свою жизнь, — продолжал он, почти не делая пауз между словами, — вы много учились и много тренировали свое тело. Вы изучили все виды практик. Вы — великий мудрец. Можете ли вы рассказать мне о чем-нибудь личном, о каком-нибудь озарении?

Вопрос удивил меня. Он был слишком личный и даже дерзкий, особенно для всего лишь второй встречи. Однако мне было интересно услышать ответ. Откроет ли Далай Лама что-нибудь глубоко личное этому почти незнакомому человеку, будет ли обсуждать с ним то, о чем великие вероучители почти никогда не говорят? Расскажет ли об опыте духовного пробуждения?

Далай Лама отклонился назад, лицо его стало очень серьезным.

— Этому телу — шестьдесят шесть лет. Но на духовном уровне я очень молод, — доверительно сообщил тибетский монах и от души рассмеялся над собственной шуткой, содрогаясь всем телом. — Но конечно, концепция вечного непостоянства и концепция пустоты — очень сильны. И очень полезны, — сказал он, задумавшись. — Особенно концепция пустоты.

Ким вытащил блокнот и стал записывать.

— Нагарджуна говорил, что пустота означает взаимозависимость или взаимосвязанность, — сказал Далай Лама, наклоняясь к корейцу. Нагарджуна — индийский учитель II века, чье учение стало основой тибетского буддизма. — Пустота не означает небытие, — продолжал Далай Лама, наклонившись к корейцу. — Пустота полна, а не пуста. Реализация пустоты, понимание пустоты... Думаю, у меня есть некое рациональное ее понимание. Пустота — вы можете думать о ней как о взаимозависимости — помогает нам расширить наши представления. Наши представления о мире, наши представления о чьей-то отдельной жизни. Понимание пустоты действительно их расширяет. Обрести такие глобальные представления очень полезно.

Далай Лама оторвал взгляд от корейца и что-то коротко сказал по-тибетски Лхакдору, монаху-переводчику.

— Кофе, чай? — предложил Лхакдор, сидевший на полу рядом с Далай Ламой.

— Все равно. Э-э... чай, — отозвался кореец.

— А может, кофе? — участливо предложил Далай Лама.

— Да, кофе...

— Кореец, американизированный Гарвардом, — пошутил Далай Лама.

— Ладно, чай, — отозвался кореец. — Да, возможно, я слишком американизировался. Но несмотря на то, что я получил образование в иной стране, я считаюсь самым традиционным человеком в Корее.

— Это очень хорошо. Очень хорошо, — закивал Далай Лама.

— Вот, например, одежда. Этот костюм я придумал сам, — сказал Ким, оглаживая свое черное одеяние. — Но обычно я ношу вполне традиционную одежду. И никогда западную. На интервью Ким привел с собой двух фотографов и секретаря. Один из этих молодых людей тихонько фотографировал, стоя сбоку. Ким повернулся к нему и что-то сказал, фотограф переместился за спину Далай Ламы, видимо, чтобы босс попал в фокус.

Далай Лама жаждал продолжения беседы.

— Так вот, пустота и сострадание, — сказал он корейцу, не обращая внимания на вспышки камеры. — Конечно, для начала мы воспринимаем эти идеи на интеллектуальном уровне. Понимаем положительные стороны сострадания и разрушительное действие эгоизма. Следовательно, так оказывается влияние на наши эмоции. Наши эмоции постепенно меняются. Это — буддийский путь. Использующий разум, использующий интеллект. Далее мы получаем некоторый опыт сострадания и понимания пустоты. И этот опыт приносит пользу. Большую пользу. А получив этот опыт, мы полностью убеждаемся, что дальнейшая практика принесет еще большую пользу. Гарантированно. Если разовьете эти способности, обретете мир и счастье.

— Ваше Святейшество, вы можете рассказать что-нибудь о пустоте? — спросил кореец. Я был рад, что он, как и мы с Опрой, испытывает сложности с пониманием этой концепции.

— Существует два уровня реальности, — начал объяснение Далай Лама. — Один уровень реальности: вы видите, что это стол. — Он легко провел левой рукой по низкому столику. Потом указал на кружку с горячей водой — это питье он предпочитает всякому другому в любое время дня: — Это вода.

— Привычная реальность, — кивнул кореец.

— И как доказать существование этой привычной реальности? — спросил Далай Лама, ставя кружку прямо перед собой. — Эта вода существует. Я чувствую... это вода. — Он наклонился к столу, заглянул в кружку и, чтобы подчеркнуть свою мысль, несколько раз макнул в воду указательный палец. Снял очки и склонился над кружкой так, что глаза оказались всего в нескольких дюймах от нее. — Смотрим еще раз. Все равно вода.