Миссис Бишоп вызывает горничную и велит ей принести чашки и блюдца, но чай заваривает сама — берет заварочник с каминной полки, снимает чайник с огня. Горничная появляется и исчезает, чай уже дымится в чашках, и миссис Бишоп со вздохом откидывается в кресле — занятая женщина, которая наслаждается возможностью посидеть спокойно и посплетничать.

Правда, сплетничать миссис Бишоп не спешит — она переходит прямо к делу:

— Я знаю, кто вы, миссис Уоллес. Я имею некоторое пристрастие к скандальным газетам. Не могу сказать, что мне очень приятно ваше присутствие под крышей моего дома, однако на этом настоял Гарри.

— Не извольте беспокоиться, мэм. Это временная мера — до тех пор, пока я не найду другую работу. — Она иронично изгибает брови, и я продолжаю: — Я собираюсь вернуться в театральную труппу моего отца.

Она добродушно посмеивается:

— Что ж, очень хорошо. Только прошу вас, не разбивайте сердце моему сыну.

Разбить сердце мистеру Бишопу? Не уверена, что у него вообще оно есть.

— Его сердце в полной безопасности, — отвечаю я.

«Помимо всего прочего, он просто не может себе позволить меня содержать».

— Только не говорите, что не видите, какие взгляды он на вас бросает. Еще чаю, миссис Уоллес?

— Уверяю вас, вы заблуждаетесь, миссис Бишоп.

Она качает головой:

— Уж кого-кого, а сына своего я знаю. Однако полагаю, что пути ваши больше не пересекутся. А вот и мистер Бишоп.

И правда, в гостиную входит мистер Бишоп-старший. Он кланяется мне и с чувством целует жену.

— Миссис Уоллес, моя жена ваша большая поклонница. Она недавно прочла в газете о вашей шляпке и всех на уши поставила в поисках такой же отделки для своей.

Миссис Бишоп хмурится, однако наливает мужу чашку чаю.

— Я интересуюсь модой, дорогой, как и любая женщина.

— Я уговорил Гарри остаться на ночь, — говорит ее муж. Он переливает чай в блюдце и дует на него, чтобы остудить.

Распахивается дверь.

— Гарри, дорогой, а мы только что говорили, что ты выглядишь уставшим. И похудел изрядно. Ты нормально питаешься?

Входит Гарри. Судя по всему, он не ожидал меня здесь увидеть.

— Разумеется, мэм, — отвечает он матери.

— Сегодня у тебя будет прекрасный ужин, мы об этом позаботились, — восклицает миссис Бишоп. — Мы готовим пудинг с изюмом — в детстве это было его любимое блюдо, миссис Уоллес. Он вынимал все изюминки и аккуратно складывал на краю тарелки, оставлял напоследок, так они ему нравились.

— Несколько лет назад я с огромным трудом избавился от этой привычки, — говорит Гарри, и сперва мне кажется, что он абсолютно серьезен. Но нет.

Как это ни странно, в его глазах горит веселый огонек.

Но миссис Бишоп не останавливается на достигнутом. У нее есть я, подневольная слушательница, и хоть она и предупреждала меня насчет своего сына, она не может удержаться, чтобы не похвастаться им.

— Гарри, дорогой мой, принеси, пожалуйста, карандашный рисунок. — Она поворачивается ко мне: — Когда Гарри был совсем крошкой, у нас останавливался один художник и любезно нарисовал наших детей.

— Вместо того чтобы заплатить по счету, как положено, — добавляет Бишоп-старший, наклоняясь к камину, чтобы зажечь глиняную трубку.

— Нет, ну вечно он о своем! — восклицает миссис Бишоп. — Прошло уже больше двадцати лет, а он до сих пор жалуется. Но я бы не продала этот рисунок за все золото мира.

Гарри протягивает мне рисунок в рамке. Это очаровательный карандашный набросок группки малышей. Они сгрудились все вместе — калейдоскоп пухлых щечек, кудряшек и озорных глазенок.

— Никогда не видела более красивого ребенка, чем наш Гарри, — с гордостью заявляет его любящая мать.

Гарри выразительно закатывает глаза.

— Какие чудесные дети. А где тут он, мэм?

— О, да это же очевидно! — Миссис Бишоп склоняется надо мной и тычет пальцем в стекло: — Вот он!

— Ага, вот как. — А я-то думала, что это девочка длинные локоны и рубашка. — А другие, мэм? Что с ними?

Миссис Бишоп счастлива засыпать меня историями о брате и сестрах Гарри, правда, я и сама с удовольствием выслушиваю анекдоты и славословия. Я узнаю, что брат Гарри служит во флоте, одна сестра — экономка, другая замужем, за лавочником и живет в Бристоле, а третья вышла за мистера Шиллинга, носильщика, и у них четверо детей, один из которых — юный Ричард.

— Вы же поужинаете с нами, мэм? — спрашивает мистер Бишоп, когда миссис Бишоп замолкает, чтобы перевести дыхание.

На лице Гарри отражается ужас.

— Очень любезно с вашей стороны предложить мне это, сэр, но я не могу вам мешать. Я уверена, что вам хочется заполучить сына в свое полное распоряжение. Так что прошу меня извинить.

— Мы пришлем вам обед в комнату, — говорит миссис Бишоп. — Вам нельзя ужинать в общей зале, так не подобает.

Боже правый, кто бы мог подумать, что шлюху будут принимать у нас как светскую даму! И все же мой отец, который все это время глаз не сводил с ее щиколоток — да, надо признать, очень красивых щиколоток, — только и твердит о том, как вежлива эта молодая леди и что у нее манеры как у лучших людей королевства. Понятия не имею, как он пришел к такому выводу. Опыт подсказывает мне, что чем более высокое положение занимает человек в обществе, тем хуже его Манеры, особенно это проявляется в быту.

Мать восторженно трещит о том, какие прелестные у нее платье, шляпка и что, возможно, ее присутствие сделает «Бишопс-отель» популярным.

— Но, Гарри, держи себя в руках, — замечает она, — ты не можешь в нее влюбиться. Она не чета таким, как мы, она гораздо выше нас.

— Не волнуйся, мам. Я не могу ее себе позволить.

— Какие ужасные вещи ты говоришь! — морщится мама. — Чудовищно! Ты меня шокируешь.

— Это та самая леди, про которую пишут в газетах? — интересуется наш официант, который в данный момент стоит у буфета и ковыряется в зубах.

— Выпрямись и займись своим делом, — наставляю я его. — Да, у нее дурная репутация, но ее бывший покровитель, увы, не смог обеспечить ее иным жильем.

— Но мы же не собираемся брать с нее денег, — говорит отец. — Может, если в газетах напишут, что она здесь…

— Абсолютно исключено! — протестую я.

Мать хмурится:

— Не думаю, что это уместно, мистер Бишоп. Ясно ведь, что у бедняжки разбито сердце.

— Кому это ясно, мэм?

— Ох, перестань! — Мать замахивается на меня салфеткой. — Она очень смелая девушка, но вам, мужчинам, не понять, как умеет страдать женское сердце.

У моего отца случается отрыжка. Я борюсь с искушением повторить этот звук.

— Пап, хочешь, я посмотрю счета? — Я извлекаю волосок из подливки в моей тарелке.

Отец так и светится:

— Ты сделаешь это, мой мальчик? А то у меня возникли кое-какие проблемки…

О нет! Во что я ввязываюсь? Ведь я не понаслышке знаю, какого рода «проблемки» бывают у моего отца с гроссбухами.

Несколько часов спустя цифры уже пляшут у меня перед глазами, расплываются и таинственным образом скачут из столбца в столбец. Я снимаю очки и тру глаза.

— Пап, тут сам черт ногу сломит.

— Боже правый, неужели дела настолько плохи? Она ж с меня шкуру спустит. — Отец вновь закуривает трубку и опирается локтями на кухонный стол. У очага на теплых плитах спит поваренок, и несколько кошек уютно устроились подле него.

— Тогда пусть мама сама ведет бухгалтерию.

— Нет, я так не могу.

Я не спорю. Я по опыту знаю, что это дело безнадежное.

— Думаю, что кухарка заказывает больше масла, чем нужно, и продает излишек. В прошлом месяце они купили его столько, что можно было бы сплавить этот отель по маслу до самой Темзы, а в кухне все равно его кот наплакал. Тебе нужны счеты, пап. Ты до сих пор делаешь ошибки в сложении и вычитании.