И мы ждем. Через какое-то время в комнату входят Гарри и незнакомый мужчина, должно быть, доктор. Лица их мрачны.

Гарри смотрит на меня с легким удивлением, но сознание его как будто затуманено, словно он готов был увидеть сколько угодно народу на этом диване, и мое появление его ничуть не тронуло.

Я встаю и отхожу в сторону. Гарри берет мать за руки и что-то тихо ей говорит.

Она всхлипывает и, сбрасывая его руки, твердит, что этого не может быть, так нельзя. Миссис Шиллинг обнимает ее, и они раскачиваются взад-вперед.

— Мама, иди поговори о ним, — предлагает Гарри. — Может быть, он услышит тебя и твой голос успокоит его.

Она кивает и вместе с дочерью уходит в спальню, где умирает отец Гарри.

Гарри обменивается парой слов с врачом и звонит в колокольчик. Одна из служанок, такая же бледная, как и хозяйка, с красными от слез глазами, приносит перчатки и шляпу доктора, он уходит, и мы с Гарри остаемся они.

— Гарри, мне так жаль.

Он кивает. Он выглядит старше, серьезнее, и плечи его поникли, как будто на них возложили непосильное бремя. Впрочем, так оно и есть.

— Мне нужно написать письма остальным сестрам и брату. Одному Богу ведомо, когда они их получат. Мы не слышали вестей от Джозефа уже полгода — тогда его корабль стоял в порту, и он написал нам, а потом ничего. Моя сестра, та, которая экономка, живет в Йоркшире, а у Элизы в Бристоле со дня на день родится третий ребенок. Нет времени на… — Он моргает, снимает очки и начинает рассеянно тереть их об обшлаг рукава. — Спасибо, что посидели с матерью и сестрой, миссис Уоллес.

Меня так давно не называли миссис Уоллес, что я вздрагиваю от звука собственного имени.

— То есть миссис Марсден, простите меня. У меня к вам есть еще одна просьба: пожалуйста, останьтесь с ними и на этот вечер.

— Конечно же.

Он продолжает:

— А еще я должен написать лорду Шаду… Господи, хоть бы никто из соседей не прознал о побеге Амелии. Ее репутацию еще можно спасти. Но… — Он смотрит на меня, смущенный. — Я сожалею, что мы не можем отправиться в Брайтон прямо сейчас. Простите за задержку.

— Гарри, присядьте. Вам нужно выпить чаю.

Он садится и помешивает ложечкой чай, будто во сне, но, сделав глоток, становится больше похож на себя прежнего. Мне так хочется коснуться его, утешить, но я понимаю, что его официальность, его страсть к порядку — это единственная защита и поддержка, которую он может предложить своей семье в этот час.

— Доктор сказал, что отец вряд ли переживет эту ночь, — говорит он и снова умолкает.

Я поднимаюсь наверх, в спальню, где лежит отец Гарри. Жена и дочь стоят рядом. Только слабое движение его груди свидетельствует о том, что в нем еще теплится жизнь.

Ричард, очень серьезный, как будто за пару часов повзрослевший и переросший неуклюжесть, вместе с Томом приходит проститься с дедом. Оба, и отец и сын, плачут.

Гарри, закончив писать письма, приходит и молча садится возле сестры, обнимает ее за плечи.

Миссис Бишоп держит мужа за руку и говорит о том, как идут сегодня дела в отеле, как кухарка с горя спалила несколько кур и выпила аж кварту портера, о комплиментах, которые делали отелю приезжие, и как те, кто уже останавливался здесь прежде, желали мистеру Бишопу скорейшего выздоровления. Миссис Бишоп говорит, что уверена, что он придет в чувство, и она выходит его, и они поедут в отпуск — отпуск, которого у него никогда не было. Она считает, что морской воздух пойдет ему на пользу. Она прижимает его ладонь к своему лицу и говорит о ярких солнечных бликах на морской глади, о плеске волн и о криках чаек, которые парят над головой.

Постепенно ее голос становится тише, и, по-моему, она говорит о временах их ухаживания, о тех годах, что они прожили вместе, о детях и внуках.

Часы отбивают время, дилижансы прибывают и уезжают, а ночной караульный объявляет, который сейчас час, и сообщает, что в городе все хорошо.

Возможно, да, но только не для семьи Бишоп. Незадолго до рассвета мистер Бишоп умирает.

Я оставляю семейство, чтобы они могли погоревать спокойно, и нахожу слуг гостиницы внизу у лестницы. Они ждут. Многие плачут. Мне нет нужды рассказывать им, что произошло. Они смотрят на нового хозяина — Гарри проследовал вниз за мной.

— Мой отец и ваш хозяин мистер Бишоп умер. — Его голос тих и добр. — Я благодарю вас за заботу и хлопоты. Дилижанс из Норвича приезжает через пятнадцать минут, пожалуйста, убедитесь, что все готово. И будьте добры, принесите миссис Бишоп в гостиную чаю. — Он поворачивается ко мне: — Могу ли попросить вас остаться е моей матерью? Ей нужно поспать. Я распорядился, чтобы для нее подготовили комнату. А Мэри должна вернуться домой к детям.

Я не могу ему отказать. Приходит женщина, которая будет обряжать покойного. Миссис Бишоп спускается вниз. Она пребывает в состоянии сильнейшего нервного возбуждения и никак не может усидеть на месте, а потом начинает плакать. Она говорит нечто бессвязное о покойном муже и том, что теперь ее ждет.

В припадке истерики она хватает меня за руку:

— Вы должны помочь Гарри. Теперь ему понадобится жена. Мы всегда думали, что гостиница перейдет к нему, но не так быстро. Софи, обещайте мне.

Я призываю ее успокоиться.

— Он уже сделал вам предложение? — спрашивает она, и я вижу в ее глазах отблеск былой энергичности.

— Да, мэм.

— О, слава Богу! — Но потом она видит выражение моего лица. — Вы отказали ему, моя дорогая Софи? Как это возможно? Но не важно, скоро он снова предложит вам руку и сердце, и на этот раз вы скажете «да».

— Мэм, я, увы…

— Обещайте!

— Если он предложит, я подумаю, — осторожно говорю я. Не следует ей знать, как маловероятно, что он попросит меня стать его женой еще раз.

Я не могу открыть ей, что ее сын утратил все уважение ко мне, все доброе отношение, потому что, если я это сделаю, я, кажется, сама расплачусь. Но мой ответ, по-видимому, удовлетворяет миссис Бишоп, потому что она немного успокаивается и выпивает чаю. В конце концов она позволяет мне увести ее в спальню.

— В этой комнате Гарри спал, будучи мальчишкой, — говорит она, — вместе с другим нашим сыном Джозефом. Видите, вон там, на косяке они отмечали свой рост.

И правда, я вижу там два столбика зарубок, над одним значится «Г.», над другим — «Дж.».

— Гарри так злился, потому что Джозеф всегда оказывался выше. — Она улыбается через силу. — Дорогая моя, он вам так понравится, когда вы познакомитесь, я уверена. И мои дочери Сара и Элиза. Подумать только, они так и не успели попрощаться с папой!

Она почти не спорит, когда я предлагаю ей выпить настойки опия, и скоро засыпает.

Я иду в свою комнату и ложусь на кровать. Я собираюсь поспать совсем чуть-чуть, но, открыв глаза, понимаю, что уже давно миновал полдень. Снаружи слышится гудок дилижанса, цоканье подков и грохот колес по мощенному булыжником двору. Подойдя к окну, я вижу Гарри. Он, в длинном фартуке, с черной повязкой на рукаве, встречает пассажиров, как до вчерашнего дня делал это его отец. Он улыбается и разговаривает с ними, и я дивлюсь, как ему удается делать это так легко и естественно.

Некоторые, заметив траурную повязку, останавливаются и жмут ему руку или о чем-то с сочувствием расспрашивают.

Во двор входит знакомое трио: мой отец, Сильвия и Амелия. Я приглаживаю юбки, споласкиваю лицо водой и спускаюсь к ним.

Глава 15 Софи

— Какой ужас, мистер Бишоп, какой, кошмар. — Отец промокает глаза огромным платком, который больше всего напоминает театральный реквизит. Впрочем, это и есть театральный реквизит. — Ваш покойный батюшка пользовался широкой известностью и большим уважением в округе. Это тяжелая потеря, сэр. Невосполнимая утрата для всех нас. Мои глубочайшие соболезнования, сэр. — Он терзает руку Гарри.

— Папа, ради всего святого, ты его даже не знал, — бормочу я и оттаскиваю его в сторону.