— Маш, ну а как с поступлением? Всё уже схвачено? — сменила я тему.
— О, за это не беспокойся! — уверенно сказала Маша. — Я буду первоклассным журналистом! И никто мне не помешает — после того, как целый год я колошматилась на курсах и прочла всего Тургенева! Никто!
— Женя! — вдруг закричала она так же звонко, как час назад выкрикнула мое имя.
Я обернулась — в дверях кафе стоял улыбающийся молодой человек. "Идеальная пара для Машки!" — сразу подумалось мне. Стильные очки в черной оправе, светло-голубые джинсы, на белую футболку накинута черная жилетка, на голове — творческий беспорядок. Через секунду Женя уже сидел за нашим круглым столиком.
Машу всю распирало от восторга. Влюбленные держались за руки, не в силах насмотреться друг на друга, и я почувствовала себя лишней. Я начала ерзать на стуле и поглядывать на часы.
— Ладно, Маш, вы оставайтесь, а мне пора! — сказала я наконец.
Подруга сделала капризное лицо, хотя глаза ее светились от счастья.
— Поли-и-ин, ну ты что? Может, посидишь еще с нами? — не очень настойчиво предложила она. И не стала меня уговаривать, когда я все-таки откланялась. Но я совсем на нее не обиделась. Я была рада, что выдержала нашу встречу. Нелегко общаться с кем-то, когда у тебя все выжжено внутри.
Я шагала по пыльной улице к своему дому и думала о том, как хорошо, что Москва не похожа на Бетту. Здесь мне легче будет продержаться до встречи с Саймоном. Временами я почти верила в то, что снова его увижу…
Дома я приготовила ужин отцу и немного разобралась на кухне. У папы за время нашего отсутствия все перепуталось — специи и соленья стояли вместе со сладостями, тарелки соседствовали со сковородами, а чашки с банками. Я разложила все по местам, вымыла пол и села за стол. За окном радостно надрывался воробей, тикали настенные часы… Я вздохнула, взяла в руки телефон и снова набрала профессора Стояна. Гудки шли бесконечно долго. Наконец, я услышала низкий голос Магды:
— Полина?
— Да, — прошептала я.
— Полина, мы говорили с ним. Девочка, он не верит тебе…
Пол ушел из-под ног. Я перестала существовать. Как сквозь сон до меня долетали слова Магды:
— Он не верит. Ни нам, ни тебе. Он сказал, что больше не хочет видеть тебя…
Гулко билось в груди истекающее кровью сердце.
— Полина?
— Я здесь.
— Не печалься, девочка, ты еще так молода! — тягуче проговорила Магда. — Все пройдет.
— Он не вернется? — тупо спросила я.
— Нет.
— Почему вы не смогли уговорить его?
— Потому что это невозможно, Полина!
Я медленно и очень аккуратно положила телефон на стол и уставилась перед собой. Из глаз быстрыми ручейками потекли слезы. Я чувствовала, как они капают мне на руки, сложенные на коленях.
Потом стены кухни сдвинулись и приблизились ко мне. Теряя сознание, я благодарила — не знаю, кого — за то, что для меня все закончилось.
— Полина! Детка! Солнышко! — услышала я, разлепляя непослушные отяжелевшие веки. Надо мной склонились отец и мужчина в белом халате, Я лежала на своей кровати. В комнате резко пахло лекарствами, а на табуретке, принесенной отцом из кухни, стоял большой ярко-оранжевый чемодан, набитый ампулами, шприцами и медикаментами. Первое, что я почувствовала, — глубочайшее разочарование. Я жива, а значит, ничего не кончилось.
Мужчина с усталым, но добрым лицом повернулся к отцу и ободряюще улыбнулся.
— Ну вот и хорошо. Теперь ей нужен покой. После укола она уснет и проспит долго, так что не волнуйтесь. Обычный обморок — бывает, особенно у подростков: переживают перед сдачей экзаменов. Мало спят и много нервничают. Да еще и жара такая! — говорил с профессиональным оптимизмом доктор "скорой помощи". Он ободряюще похлопал бледного папу по плечу. — Все будет хорошо. Повторюсь: девочке нужен покой, ну и лекарства, которые я здесь написал.
Доктор протянул отцу маленький листок, улыбнулся теперь уже мне и сказал как маленькой:
— Ну вот, будь хорошей девочкой и больше так не нервничай!
Я хотела только одного — чтобы они скорее удалились из комнаты.
— Я провожу вас! — спохватился отец, и наконец они вышли в коридор.
Я тупо огляделась и увидела на столе свой мобильный. Наверное, это папа принес его с кухни. Голова отказывалась соображать, тело было отяжелевшее, словно его придавили огромной плитой.
Я медленно встала, взяла телефон и набрала номер профессора. Он сам взял трубку.
— Профессор, я… — но Стоян тут же перебил меня:
— Полина, девочка, успокойся! Хорошо еще, что так вышло! Могло быть хуже, много хуже! — затараторил он.
— Куда уж хуже? — хрипло пробормотала я.
— М-м-м, девочка, ты выдала не свою тайну. Это могло иметь для тебя более серьезные последствия… Гораздо более серьезные!
— Я никому ничего не говорила!
— Даже не знаю, что тебе сказать, девочка. Ты никому ничего не говорила. Но впервые за несколько последних столетий Морской доверился человеку, и сразу же пресса оказалась в курсе…
— Я все равно его найду! — упрямо заявила я.
— Ни в коем случае, моя драгоценная! Ни в ко-ем! — произнес по слогам профессор для пущей убедительности. — Это опасно для тебя. Смертельно опасно! Вспомни о том, что наш друг отнюдь не человек Ты не про мальчишку из соседнего класса разболтала! — Стоян понизил голос — Ты выдала тайну целого клана! Даже твой папа майор Романов не поможет тебе, если ты однажды встретишь нашего друга Саймона…
— Я все равно его найду! И объясню ему, что это не я! — тупо повторяла я.
— Пусть так, упрямая госпожица! А каковы будут твои аргументы?
— Я не знаю! — закричала я. И поняла, что аргументов в мою защиту просто нет.
— Так-то, — устало констатировал толстяк. — Девочка, сейчас ты горячишься. Эмоции, так сказать, чувства. Но подумай обо всем здраво: стоит ли рисковать жизнью? И знай: если будешь искать Саймона…
— Буду! — перебила я.
— …знай, что я в этом деле тебе не помощник. — И он отсоединился.
Я рыдала так, что в груди, казалось, что-то лопается и разрывается. Отец ворвался в комнату, сгреб меня в охапку, прижал к теплой груди и гладил по голове долго-долго. Мне не хватало воздуха, я задыхалась, тело ежесекундно сотрясалось судорогами. Голос охрил, и из горла вырывались теперь уже не рыдания, а сиплые страшные звуки. Отец еще яростнее сжал меня в объятьях и принялся горячо нашептывать: "Детка, успокойся, детка, успокойся!" Он повторял это, как заклинание, не останавливаясь.
Наконец, полностью обессилев, я упала на подушку и отвернулась к стене.
— Полиночка, поспи, солнышко! — пытаясь сохранить хладнокровие, посоветовал папа. — Посидеть с тобой?
Я мотнула головой.
— Ну хорошо. Я буду в своей комнате, если что-то понадобится — сразу зови!
Он поднялся с кровати и бесшумно вышел, тихо затворив за собой дверь.
А я лежала и тупо созерцала обои: плетеные корзинки с зеленым и синим виноградом, изображенные на них, захватили все мое внимание. Никогда еще так пристально я не изучала эти до боли знакомые картинки. Я долго-долго смотрела на каждую ягодку, пронизанную светом, и на плетения изящной корзинки, словно впервые глядела на зеленые сочные листья, окаймляющие виноградные кисти. Наверное, это была защитная реакция организма.
Словно сквозь сон сформировалась мысль: а ведь через два дня экзамен по истории. Я не представляла себе, что так скоро встану с этой кровати, оденусь и пойду куда-то. Мне хотелось остаться здесь. Лежать целыми днями, пялиться на виноград…
Однако уже на следующий день на кухне копошилась мама, срочно приехавшая из Бетты. Папа сообщил ей, что у меня была истерика на нервной почве. Ни мама, ни папа, похоже, не знали подробностей. Они понимали лишь, что я рассталась с парнем. И думали, что я очень переживаю из-за экзаменов. Со вздохом я признала: нужно взять себя в руки и идти в школу, иначе мама сойдет с ума от беспокойства.
Мне казалось, будто к моим ногам привязаны две тяжелые гири, которые не дают ходить. Голова гудела, в теле ощущалась слабость, в груди была пустота. Словно кто-то невидимый украл мою душу, пока я спала беспокойным сном. И теперь на ее месте зияла дыра.
