Прощаясь перед отъездом Врангеля в Сибирь, они поклялись сообщать все интересное о своей жизни. В последней весточке Литке писал, что тоже получил назначение возглавить экспедицию на Север по исследованию острова Новая Земля и близлежащих берегов Ледовитого моря. В их жизненных дорогах вновь обозначилось сходство. Федор уже должен был отправиться в плавание, но ни строчки от него нет.

Садясь за пространное письмо к Литке, Врангель не мог сдержать досады на Сарычева, пока весьма сдержанно оценивающего результаты работы отряда. «...Говорят, — торопливо писал Врангель, — что я отступил от инструкции, искав землю 36 суток вместо того, чтобы найти ее в 1 день; назначают мне 7 дней сроку для той описи, которую и в 30 окончить нельзя; словом, не принимая в рассуждение ни местные обстоятельства, не имея понятия о затруднениях в собачьей езде само по себе и о невозможности набрать собак и рыбу в достаточном количестве, не соображая, наконец, и сущности нашего поручения, которое по сию пору считал не в чем ином состоящем, как в исследовании и разрешении вопроса о существовании Северной Земли напротив сибирского берега от Колымы к востоку и в проверке старых и учинении новых описей, бранят и ругают меня... Как бы я глупо ни поступил, однако радуюсь тому, что нами определено несуществование земли в удободостигаемом от сибирского берега расстоянии между меридианами Медвежьих островов и Шелагского Носа и что, следовательно, остается искать эту землю к востоку от последнего меридиана. Туда-то и обратим наши попытки весною 1823 года...

О себе могу тебе сказать, что здоров и что в Колымске меня ничего не утешает и не занимает, исключая моего поручения; оно меня так связало, что не желал бы переменить нарту на корабль и тундряные болота Ледовитого моря на прекраснейший Перу...»

Отдых в Нижнеколымске был недолгим, и, как только спала полая вода, затопившая по весне селение и вынудившая жителей спасаться на крышах домов, Врангель с товарищами вновь отправился на катере «Колыма» к низовьям реки, чтобы оттуда, разделившись на два отряда, продолжить изучение береговой линии в восточном направлении и внутренних земель края к востоку от Чаунской губы.

Продолжавший болеть доктор Кибер с очевидным смущением сообщил, что по состоянию здоровья не может ехать вместе с отрядом.

Первый привал устроили в деревушке Пантелеевке, расположенной на одноименной реке, притоке Колымы. Верст семнадцать до деревни судно тянула против течения бежавшая берегом собачья упряжка. В деревушку Врангель завернул лишь потому, что, как ему сообщили, в ней должен находиться купец Бережной, собирающийся с караваном вьючных лошадей отправиться на поиски мамонтовой кости в район Чаунской губы. Совпадение маршрутов давало надежду, что Бережной войдет в их нужды и поможет вьючным транспортом: в Нижнеколымске, несмотря на все усилия, достать лошадей не удалось.

Пантелеевка встретила путников разложенными от комарья дымокурами. Под их защитой на примыкавшем к деревне лугу выпасался табун лошадей, голов двадцать, Федора Васильевича Бережного. Лай встревоженных деревенских собак возвестил жителям о появлении гостей. Купец встретил их радушно, пригласил в дом, организовал угощение. Расспросив Врангеля о весенней поездке по льдам и нынешних планах, Бережной подытожил:

— Опять, стало быть, сошлись наши стежки-дорожки. А ежели кто-то из вас к Чаунской губе через Анюй собирается, я готов и сопутствовать.

Кивнув на Федора, Врангель сказал:

— Туда мичмана Матюшкина хочу я отправить.

— Так, ежели не возражаете, вместе и поедем. И мне, и ему, небось, сподручнее будет. В компании-то все веселее. А как у вас с транспортом?

Самое время было признаться, что с транспортом обстоит совсем неважнецки и потому рассчитывают на помощь и готовы заплатить за наем лошадей. Купец чуть не обиделся:

— Да я ж, поди, тоже за ваши успехи болею. Даром, что ль, у Медвежьих островов сухари делили? Я и без всякой платы лошадей вам одолжу, у меня их с избытком. Десять штук хватит?

— Вполне, — пробормотал не ожидавший столь широкого жеста Врангель.

— Вот и все дела! — положив ладонь на руку Врангеля, скрепил предложение Бережной. — А нам с Федором Федоровичем, — взглянул он на Матюшкина, — и остальных хватит.

— Как-нибудь, Федор Васильевич, я все равно отблагодарю, — твердо ответил Врангель.

— Да будет вам, какие между нами счеты! — отмахнулся купец.

Окрестности Пантелеевки изобиловали рыбными озерами, и, по примеру Бережного, Врангель посчитал нелишним задержаться здесь, чтобы сделать запасы в дорогу.

Пользуясь ясной погодой, он предложил Козьмину вместе подняться на высокую гору и взять с нее пеленги наиболее заметных вершин. Южный скат горы порос на месте давней гари лиственничным лесом. На полянах покачивались средь травы цветы душницы и ромашки. Выше лиственницы пропадали, и на камнях встречался лишь стойкий к ветрам и холоду кедровый стланик. Вершина горы была совсем голой. И какой вид открылся с нее!

От побережья Ледовитого моря к югу простиралась, гранича с Колымой и устьями Анюев, Большого и Малого, необозримая тундра. Чаши бесчисленных озер сверкали средь зеленой равнины. Была видна и дельта Колымы со многими островками. За грядой плоскогорий на севере открывались вершины присыпанных снегом Сухарных гор. На востоке вздымались Белые Камни.

— Через пару дней, Прокопий, — глядя на северо-восток, сказал Врангель, — мы отправимся в сторону Сухарных гор. Где-то там, сказывал Бережной, течет река Филипповка. Когда-то в ее долине водилось немало сохатых. Может, повезет и нам. Но уж хариуса в реке, говорят, и голыми руками наловить можно.

Первого июля, навьючив лошадей, отряды двинулись в путь.

Небо по-прежнему было затянуто тучами, и уже третий день, с редкими перерывами, лил дождь. Врангель высунул голову из палатки и осмотрел горизонт:

— На западе уже просветлело. Не унывай, Прокопий, скоро, глядишь, и льды уйдут: ветер меняется.

Выехав с Козьминым на рыбалку по небольшой речке, впадающей в море близ Большой Баранихи, они нежданно-негаданно оказались в ледяной ловушке. Только собрались, наловив сетью гольцов, муксуна, чиров, возвращаться обратно, как обнаружилось, что северный ветер нагнал в устье реки льды и закупорил выход. Потом полил дождь.

В стане на Большой Баранихе, построенном еще прошлым летом под руководством унтер-офицера Решетникова, проживала посланная сюда ранее группа работников. Они вязали сети, ловили рыбу, успели смастерить лодку. На ней Козьмин с Врангелем и отправились на рыбалку.

Путь к стану, где была намечена встреча с Матюшкиным и Бережным, занял примерно две недели. От реки Филипповки, в которой хариуса действительно оказалось в изобилии, путь лежал глинистым, поросшим тальником болотом в сторону Каменной тундры, голой и неуютной, замкнутой покрытыми снегом горами. Сохатые нигде не встречались, но на озерах настреляли почти два десятка линяющих гусей. На подмытом полой водой берегу небольшого ручья обнаружили мамонтовые кости и один бивень прихватили с собой, чтобы порадовать купца Бережного.

Через час после смены ветра воздушные массы все же начали выталкивать лед из горловины реки, и Врангель с Козьминым, быстро собрав палатку, кинули ее в лодку и сами сели на весла.

В рыбацком стане их уже поджидали подъехавшие со спутниками Матюшкин и Бережной. За чашкой чая мичман рассказывал:

— Ох и лес, Фердинанд, повстречался нам на Анюе, не пройдешь, пришлось топорами прорубаться. Рыбалка в тех краях нонче плохая, жители голодают. С мамонтовой костью не повезло. Лишь в одном месте встретился клык, пуда на два-три весом, но он так крепко примерз к днищу ручья, что, как ни старались, освободить его не могли. На беду, и пешней с собой не оказалось.

Только сейчас, слушая Федора, Врангель вспомнил о подарке, припасенном для купца Бережного.

— Идем-ка, Федор, подсобишь мне, — попросил он Матюшкина.