…Почему Владимир Алексеевич был очарован — понять нетрудно. Даже на недоброжелателей и врагов при первом знакомстве Николай I производил сильнейшее впечатление. «Он действительно очарователен, и я вижу у него только один недостаток — страсть к военной форме!», «Он дьявольски хорош! Он будет самым красивым мужчиной в Европе» — так заходились от восторга великосветские дамы в пору его бытности цесаревичем. С началом царствования в описаниях Николая появляются другие акценты. «Нет ничего более внушительного, чем он, — писал маршал Мармон. — В его взгляде и поведении есть неописуемая властность. Когда он находится за пределами кабинета… ни у кого, я думаю, и мысли нет оказаться у него на пути. Но при личных встречах он исключительно любезен».

«…Никто лучше как он, — вспоминала фрейлина императорского двора А.Ф.Тютчева, — не был создан для роли самодержца. Он обладал для того и наружностью, и необходимыми нравственными свойствами. Его внушительная и величественная красота, величавая осанка, строгая правильность олимпийского профиля, властный взгляд, — всё, кончая его улыбкой снисходящего Юпитера, всё дышало в нём земным божеством, всемогущим повелителем, всё отражало его незыблемое убеждение в своём призвании…

…Император Николай имел дар языков; он говорил не только по-русски, но и по-французски и по-немецки с очень чистым акцентом и изящным произношением; тембр его голоса был также чрезвычайно приятен. Я должна поэтому сознаться, что сердце моё было им пленено, хотя по своим убеждениям я оставалась решительно враждебной ему…»

Но самым главным козырем императора в разговорах со своими подчинёнными (и именно это должно было произвести на начальника штаба Корнилова сильнейшее впечатление) были поразительная, как многим казалось, осведомлённость и доскональное знание Николаем всех аспектов обсуждаемого вопроса, в данном случае — состояние севастопольских и николаевских доков и особенно производимых там инженерных работ.

Ещё в детских летах великий князь Николай, по мнению его преподавателей, особо отличался прекрасной памятью, а единственный предмет, который он любил, была фортификация. В течение всей жизни он будет считать себя специалистом в этой области и с удовольствием говорить: «Мы, инженеры» [72]. «По приказу императора Александра I он был назначен генерал-инспектором по инженерной части. Взойдя на престол, он не расстался с любимым занятием, ибо полагал, что только он является самым главным и непревзойдённым инженером-созидателем. Назначив, проформы ради, своего брата Михаила Павловича инспектором по инженерной части, фактически все вопросы инженерного строительства император решал сам. Он стремился знать состояние дел на стройках и своевременно реагировать на ход событий. Более того, он лично утверждал проект каждого сооружения и даже незначительные изменения в чертежах. В своём стремлении «объять необъятное» Николай I установил порядок составления ежегодных отчётов о выполнении работ на всех сооружениях в крепостях. В архивных папках хранятся отчётные чертежи, выполненные цветными красками и наглядно отражающие состояние той или иной конструкции. На этих же листах подробно изложены утверждённый перечень работ, фактическое его исполнение и план на следующий год. Вряд ли император мог глубоко вникнуть в эти документы, так как для этого требовалось очень много времени, но на каждом из них имеется собственноручная подпись военного министра или начальника Главного морского штаба о «высочайшем утверждении» такого-то дня, месяца, года, в таком-то месте Российской империи…» [73]

…В 1837 году император посетил Севастополь. Корнилов, недавно вернувшийся из Босфора на бриге «Фемистокл», был очевидцем бурной деятельности царя: производились смотры эскадры, поездки на все укрепления, состоялись беседы с военачальниками, были заслушаны доклады командира Черноморского флота и портов вице-адмирала Лазарева. Николай I был в хорошем расположении духа и быстро принимал решения по многим вопросам строительства крепости. Он приказал заменить земляную вторую батарею на каменное трёхъярусное укрепление; разрешил построить помещение для комендатуры Севастополя; приказал перенести первый бастион за Ушакову балку, а на возвышении у берега возвести ещё один и т. д. [74]

Однажды, следуя мимо карьера в Инкермане, Николай I решил посмотреть, как производится добыча камня. К его приезду не готовились, и увидев солдат из пятого пехотного полка, занятых на работах, царь выразил большое неудовольствие: толстый серо-белый слой известковой пыли покрывал одежду, лица и волосы солдат, превращая их в странных манекенов [75]. Можно представить, насколько Николай Павлович, лично сортировавший солдат по разным гвардейским полкам в соответствии с ростом, обликом, цветом волос и издававший бесконечные указы об одежде военных, вплоть до вида и количества пуговиц на мундирах, был разгневан таким нелицеприятным зрелищем унижения его подчинённых! «Невозможно представить себе армию более привлекательную внешне», — свидетельствовал в то время один из иностранных дипломатов.

Немедленно последовал приказ о замене солдат в карьере, а для добычи известняка создать несколько «воспитательных» рот из цыган по подобию арестантских [76].

А.Ф.Тютчева писала: «Он искренне считает себя способным видеть всё собственными глазами, слышать всё собственными ушами, устраивать всё в соответствии со своими познаниями». А вот что думал австрийский дипломат Коллоредо: «Тщательность, с которой император вникает в детали, имеет целью продемонстрировать, что он знает всё, может всё и у него на всё есть время». Весь его разговор с Корниловым является ярчайшей иллюстрацией этих мнений и того образа поведения, который характерен для людей такого типа, каким был русский император: лицедейство, поверхностность суждений, нетерпение или нежелание до конца вникнуть в суть вопроса; откровенно показная, подчёркнутая озабоченность для того, чтобы произвести наилучшее впечатление на собеседника; менторская поучительность и отеческая снисходительность, чередующаяся почти всегда неожиданно из-за крайней чувствительности, переходящей в грубую раздражительность; поразительное соседство масштабности (а скорее, попытки таковым казаться) и невероятной узколобости и упёртости в несущественные детали. «У него, — пишет А.Труайя в биографии «Николай I», — есть тайное желание стать равным Петру Великому в его бешеной энергии, решимости, вспышках озарения и стремлении к преобразованиям. Но за экстравагантными поступками его знаменитого предка были видны проблески гениальности. Удастся ли ему в глазах потомков стать царём, который коренным образом изменил свою страну, или, как он однажды скажет в порыве ложной скромности господину Ля Ферроне, он останется всего лишь «простым бригадным генералом» на троне самой большой европейской державы?» [77]

Неизвестно, думал ли Владимир Алексеевич Корнилов об императоре критически; известно нам то, что он, по его собственному признанию, был очарован.Думаю, что ещё он был взволнован и счастлив, что не помешало ему с его складом ума запомнить слово в слово всё, о чём они вели беседу; думаю также, что его честолюбие было в высшей степени удовлетворено явным расположением Николая I, которому, со своей стороны, понравился подтянутый, высокий и красивый контр-адмирал, ревностно относящийся к своей службе, отвечавший со знанием вопроса, с достоинством, мягкой настойчивостью там, где этого требовало дело. Более того, тонкой, почти женской чувствительности Николая Павловича, прикрывавшейся, как щитом, грубой деспотичностью, импонировали такие черты характера в других людях, которые не все рискнули бы проявить пред очами императора, а именно твёрдость убеждений, отстаивание своей точки зрения, честность и искренность.