Наступало время, когда это уникальное товарищество сослужит России верную службу.
Глава девятая
Наступил 1853 год, и, как пишет наш известный историк Е.В.Тарле, «надвинулись сразу навеки памятные грозные события мировой истории… Чёрные тучи сгустились катастрофически быстро и обложили со всех сторон политический горизонт».
«Наступил 1853 год, в котором Черноморскому флоту предстояло запеть песнь лебединую. В бытность Корнилова в Петербурге Государь Император лично сообщил ему о возникавших несогласиях с Турцией, и Владимир Алексеевич, приготовляя флот ко всем случайностям, немедленно озаботился об увеличении запасов пороху в Черноморском ведомстве…» — записал А.П.Жандр.
Поводом к войне послужил конфликт между православной и католической церковью за право обладания «святыми местами» в Палестине. Наполеон III поддержал католиков, Николай I отстаивал интересы православных. Однако это было лишь прикрытием политического конфликта, сущность которого — борьба за преобладающее влияние на Ближнем Востоке. С самого начала конфликта между Россией и Францией российский император занял непримиримую позицию, рассчитывая на нейтралитет Англии и поддержку Австрии. Однако эти расчёты не оправдались: даже при имевшихся существенных противоречиях между будущими союзниками в борьбе против России они действовали единым фронтом. Таким образом, политическая близорукость Николая I привела к тому, что накануне войны Россия оказалась во внешнеполитической изоляции.
В феврале 1853 года в Турцию был отправлен с чрезвычайной миссией князь А.С.Меншиков. Ему было поручено потребовать от турецкого правительства признания права русского императора на особое покровительство православным подданным султана — болгарам, сербам, румынам, грекам. Но Меншиков эту миссию провалил, действуя высокомерно, цинично и с отнюдь не с дипломатическим грубым напором. Турция, опираясь на поддержку Англии и Франции, в мае 1853 года отвергла требования России и разрешила вход в пролив Дарданеллы англо-французской эскадре. В ответ на это Россия разорвала дипломатические отношения с Турцией и 21 июня 1853 года ввела свои войска в дунайские княжества — Молдавию и Валахию.
Одним из тех, кто входил в состав свиты князя А.С.Меншикова, был и В.А.Корнилов.
А.П.Жандр:
«14 февраля князь А.С.Меншиков, назначенный чрезвычайным послом к Его Величеству Турецкому Султану, направился из Одессы в Константинополь на пароходе «Громоносец»; в свите его был и Владимир Алексеевич».
…Из письма В.А.Корнилова жене Елизавете Васильевне из Константинополя 24 февраля 1853 года:
«…Наши дела сегодня только начнутся. Сегодня, наконец, назначена первая аудиенция у султана. Перемена, происшедшая в министерстве, замедлила приём князя. Министр иностранных дел — турецкий Пальмерстон — отставлен, и вместо него третьего только дня назначен новый — Рифад-паша. Неделю эту мы провели не без удовольствий. Очень много ездили и по городу, и по окрестностям и всякий день в 6 часов являлись в парадные комнаты во фраках на обед, причём князю и потом и мне доставались самые приятные роли: водить к столу и занимать приглашённых дам. Последнее до того утомило нашего посла, что вот уже второй обед, как он не выходит под видом диеты…
…Наше плаванье из Одессы произошло при самых счастливых обстоятельствах — утих южный ветер. 15-го мы не имели почти качки, а 16-го к утру увидели Босфор при самой прекрасной погоде; тихо, ясно, солнце во всём блеске. Озеров, Балабин (с которым я в большой дружбе) и Сколков встретили нас на пароходе «Крым» миль за 15 от пролива. Перетолковав с ними, князь назначил парадный въезд в Константинополь в 3 часа пополудни, и мы так расположились временем: зашли в Буюкдере, постояли там на якоре, отобедали, или, лучше, плотно позавтракали, и в исходе второго поплыли по восхитительному Босфору. Время продолжало стоять летнее. Проходя дворец султана Чараган, отсалютовали 21 выстрелом и потом бросили якорь при общей пальбе с наших и других наций судов против Топханы (арсенала), где у пристани ожидала нас толпа чиновников нашего посольства и купечество русское, занимающееся делами в Константинополе. Мы вышли, разодетые в парадные мундиры. Пароход нас проводил также салютом. У пристани нас посадили в коляски и, кто хотел, верхом и потащили по узким и грязным улицам Галаты в дом русского посольства. Улицы, окна домов и везде, где только можно было приютиться человеку, были полны народом. Наконец, мы вступили под кров двухглавого орла в хоромы, отличающиеся здесь и великолепием, и массивностью, и величием, и роскошью. По отведении для нас апартаментов мне достались в удел комнаты чиновника князя Гагарина, тут же со мной поместился товарищ мой генерал Непокойчицкий. Комнаты довольно высоки, но вид великолепный. Утро у нас проходит в толках и визитах. Потом путешествуем более верхами и, наконец, как я уже сказал, в чопорных фраках являемся; тем для нас с Непокойчицким кончается день, для молодёжи же чуть ли не начинается…»
…и 25 февраля 1853 года:
«Неготовность деталей задержала «Крым», и мне новый случай намарать тебе несколько строк. Вчера мы были у султана. Князь прекрасно говорил ему и, кажется, до некоторой степени рассеял сомнение в наших благородных намерениях, нашёптанное ему английскими интригами и французским тщеславием. Вначале физиономия Меджита имела выражение человека, приготовленного отразить нападение, но когда пошла учтивая, но вместе с тем твёрдая речь князя, вид султана принял покойное выражение и под конец уже прояснился. После речи и некоторых вопросов о здоровье Императора и разных пожеланий князю были представлены мы и, получив поклон, улыбку и выражение, что падишаху приятно нас всех видеть, вышли. Церемония продолжалась ещё полчаса, которые князь оставался уже один с султаном, а мы были угощаемы чаем вроде липового цвета. Обратное шествие из дворца было тем же путём и в такой же обстановке, как при следовании на аудиенцию. Министр иностранных дел Рифад-паша нас принимал и представлял и угощал и, наконец, проводил. Кроме того, были Шувалов, Кочубей и так далее. По всем дворам стояли телохранители в разных картинных костюмах.
Итак, первый шаг сделан; через неделю, я надеюсь, что напишу тебе о своём возвращении, а покуда прошу не скучать и о войне не думать, от войны мы так далеко, как и в самое обыкновенное время, а может быть, и далее, именно потому, что готовнее наших соперников.Прощай ещё раз, целую и благословляю и тебя, и детей и надеюсь скоро увидеть, только прошу быть здоровыми».
В «Сборнике документов…» к этой выделенной фразе есть сноска:
«Замечание В.А.Корнилова, будто бы Россия далека от войны, очевидно, было сделано с целью успокоить жену. Во всяком случае, сомнительно, чтобы В.А.Корнилов не понимал напряжённости обстановки. Что же касается утверждения о том, что Россия более готова к войне, чем её соперники, то очень скоро В.А.Корнилов сам убедился, насколько отстала крепостная Россия от союзников Турции».
Первое предположение, скорее всего, верно: Корниловы недавно похоронили свою маленькую дочь, и Владимир Алексеевич, вероятно, оберегает жену от новых потрясений. Но можно расценить эту фразу как слишком очевидную попытку замаскировать истинное положение дел до официального объявления войны, то есть Корнилов мог опасаться, что его письмо могут прочесть другие лица. Это в некоторой степени подтверждают строки из его письма князю А.С.Меншикову от 19 марта 1853 года — по прибытии Корнилова в Севастополь.
«Я решил все эти действия [109]приостановить под видом, что вы приказали мирно готовиться, что вышло весьма кстати, ибо в Николаеве, куда я прибыл 18-го, я удостоверился, что и из Петербурга распоряжения делались в таком духе, чтоб как можно было менее военных демонстраций.
…В докладной записке моей к Его Высочеству [110], при коей отчёты приложены, я изложил вкратце мнение моё о сопротивлении, какое можно ожидать от турецкого флота, и о десанте в Босфоре и Килиосе. Мнение это Вашей Светлости уже было предъявлено. В заключение же я присовокупил, что во всяком случае покушение действовать десантом надлежит сохранять в глубокой тайнеи что я даже полагал бы обратить общее внимание на какой-либо пункт Румелии, Варну или Бургас, дабы замаскировать вооружение флота, которое скрыть невозможно…»
