Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Для Гумилёва слово было превыше всего. И в имении Гумилёв продолжал писать стихи, вел переписку с поэтами, следил за литературной жизнью в столице и Москве.

3 июня, через десять дней после приезда, он написал Белому: «Дорогой Борис Николаевич. Очень Вас благодарю за письмо и стихи. Не получая от Вас довольно долго ответа, я уже попросил стихов для августа у Вячеслава Иванова, если он даст, то Ваши пойдут в сентябре (разница в один месяц); если же нет, они пойдут в августе, как мы и думали. „Мусагет“ я еще не получал. В августе мне снова придется обратиться к Вам за стихами для альманаха „Аполлона“, который предполагается издать осенью. Хотелось бы иметь стихотворений шесть или семь. Но я еще напишу об этом. Искренне уважающий Вас Н. Гумилёв».

Андрей Белый стихи в журнал послал, о чем сообщал уже 7 июня в письме А. М. Кожебаткину. В «Мусагете», о котором упоминал поэт (антология издательства «Мусагет», в редактировании которой Белый принимал участие), вышли стихотворения Гумилёва «Я тело в кресло уроню» и «Абиссинские песни». В свою очередь в альманахе «Аполлона» появилась баллада в пяти частях А. Белого «Шут».

В первой половине июня Гумилёв отправил письмо Брюсову: «Многоуважаемый и дорогой Валерий Яковлевич, благодарю Вас за переводы Верлена (они мне очень и очень понравились) [21]и за новую „Земную ось“. Правда ли, что книга Ваших стихов выходит осенью? Это очень нужно, а то проходящая зима была так бедна стихами, что даже интерес к ним стал как будто пропадать. Ваши мысли по поводу реализма в поэзии (из „Русской мысли“) заставили меня много думать, волноваться, даже сердиться. Но Вы правы: и ангелы и замки не лучше гражданской поэзии. Меня смутил только Ваш отзыв об Эренбурге. Сколько я его ни читал, я не нашел в нем ничего, кроме безграмотности и неприятного снобизма… Посылаю Вам три новых стихотворения, может быть, пригодятся в какое-нибудь изданье. Но мне хотелось бы знать об их судьбе. Целую ручки Анны Матвеевны. Мой адрес до августа: Тверская губ., полуст. Подобино, имение Слепнево, мне. Искренне преданный Вам Н. Гумилёв». К письму Николай Степанович приложил три стихотворения, среди которых были «Двенадцатый год» и «Из логова змиева».

Брюсов написал Гумилёву 20 июня довольно теплый и дружественный ответ, уже не как учитель ученику, а как литератор литератору: «Дорогой Николай Степанович! Спасибо, что меня вспомнили. Первое Ваше стихотворение „Из логова змиева“ думаю напечатать в одной из ближайших книжек „Р. М.“ („Русской мысли“. — В. П.). В нем в одном месте дактилические рифмы заменены женскими — так и должно? Два других по разным причинам мне нельзя будет пристроить. Читал Ваше письмо о поэзии и в большинстве с Вашими отзывами согласен. Игорь Северянин действительно интересен. В Эренбурга я поверил по его первым стихам. Продолжаю еще верить. Что у него много слабого — меня не смущает: у кого нет слабого в дебютах? Более меня тревожит, что он пишет и в „Сатириконе“ и (кажется) в „Синем Журнале“. Это — путь опасный… Сердечно Ваш Валерий Брюсов».

В Слепневе поэт продолжает напряженно работать. 25 июня он посылает ответственному секретарю «Аполлона» Зноско-Боровскому художественную открытку с репродукцией картины Н. К. Рериха «За морями земли великие», где пишет: «Дорогой Женя, посылаю тебе исправленную корректуру. В августе пойдут только стихи Белого, других пока нет, да, пожалуй, пока и не надо. Может быть, я приеду в Петербург до августа. Но во всяком случае верю, что ты помнишь свое обещание приехать ко мне и сдержишь его. Лучше бы поскорее. Всегда твой Н. Гумилёв». На открытке указан адрес: Петербург, Мойка, 24, «Аполлон».

Но вернемся к сестрам Кузьминым-Караваевым, чьи альбомы, украшенные стихами Гумилёва, отражали слепневское бытие поэта.

29 мая поэт вписывает сестрам по стихотворению в альбом. Машеньке он посвящает стихотворение «Лиловый цветок» (1911). Лиловый был любимым цветом девушки.

Вечерние тихи заклятья,
Печаль голубой темноты,
Я вижу не лица, а платья,
А может быть, только цветы…

Он сравнивает Машеньку с нежным лиловым цветком и признается девушке:

Смолкает веселое слово,
И ярче пылание щек:
То мучит, то нежит лиловый,
Томящий и странный цветок.

К Маше он обращается на закате, когда вечер погружает в фиолетовые тона весь мир, придавая окружающему парку, дальней округе выражение настороженности и беспокойства.

Иное дело Оля. Ей посвящается «Прогулка». Все в этом стихотворении исполнено легкого игривого настроения. Поэт пишет с иронической улыбкой, как после прогулки девушки ласкали взглядами не его, а его коня.

Сравнивая стихотворения из двух альбомов, можно наблюдать, как чувство высокой любви овладевает поэтом. 4 июня он снова пишет стихотворения Оле и Маше. Оле Гумилёв записывает шуточное стихотворение «Медиумические явления», сделав легкий реверанс в сторону ее внешних прелестей. И в то же время Маше в альбом поэт записывает стихотворение «В вашей спальне». В основу его, видимо, легли реальные события, связанные с болезнью Маши.

Вы сегодня не вышли из спальни,
И до вечера был я один,
Сердце билось печальней, и дальний
Падал дождь на узоры куртин.
…………………………………………..
Я хотел тишины и печали,
Я мечтал Вас согреть тишиной…

(«В вашей спальне», 1911)

Но все проходит, болезнь отступает, веселая компания вновь отправляется путешествовать по округе. Часто Гумилёв с племянницами ездил через деревню Ханино в имение Кузьминых-Караваевых Борисково. Поэт дружил с Дмитрием Владимировичем Кузьминым-Караваевым и его женой Елизаветой Юрьевной (урожденной Пиленко), во Вторую мировую войну ставшей известной в эмиграции как мать Мария и погибшей в фашистском концлагере.

Любил Гумилёв бывать и в старинном дворянском имении Подобино. Это было красивое место в четырех километрах от железнодорожной станции Подобино, через которую обычно добирался Гумилёв в Слепнево. Барский дом с ампирными колоннами окружал старинный парк. В имении Неведомских была своя большая конюшня с верховыми лошадьми для выезда. Причем несколько лошадей, обычно молодых, держали для гостей. Познакомились Неведомские с Гумилёвыми в 1910 году. Вера Алексеевна Неведомская вспоминала: «Судьба свела меня с Гумилёвым в 1910 году. Вернувшись в июле из-за границы в наше имение „Подобино“ — в Бежецком уезде Тверской губернии, — я узнала, что у нас появились новые соседи… Мой муж уже побывал в Слепневе несколько раз, получил от Гумилёва его недавно вышедший сборник „Жемчуга“ и был уже захвачен обаянием гумилёвской поэзии. Я как сейчас помню мое первое впечатление от встречи с Гумилёвым и Ахматовой в их Слепневе. На веранду, где мы пили чай, Гумилёв вошел из сада; на голове — феска лимонного цвета, на ногах — лиловые носки и к этому русская рубашка. Впоследствии я поняла, что Гумилёв вообще любил гротеск и в жизни, и в костюме. У него было очень необычное лицо: не то Би-Ба-Бо, не то Пьеро, не то монгол, а глаза и волосы светлые. Умные, пристальные глаза слегка „косят“. При этом подчеркнуто-церемонные манеры, а глаза и рот слегка усмехаются; чувствуется, что ему хочется созорничать, подшутить над его добрыми тетушками, над этим чаепитием с вареньем, с разговорами о погоде, об уборке хлебов и т. п. У Ахматовой строгое лицо послушницы из староверческого скита. Все черты слишком острые, чтобы назвать лицо красивым. Серые глаза без улыбки… За столом она молчала и сразу почувствовалось, что в семье мужа она чужая. В этой патриархальной семье и сам Николай Степанович, и его жена были как белые вороны. Мать огорчалась тем, что сын не хотел служить ни в гвардии, ни по дипломатической части, а стал поэтом, пропадает в Африке и жену привел какую-то чудную: тоже пишет стихи, все молчит, ходит то в темном ситцевом платье вроде сарафана, то в экстравагантных парижских туалетах (тогда носили узкие юбки с разрезом). Конечно, успех „Жемчугов“ и „Четок“ (второй поэтический сборник Ахматовой, вышедший в 1914 году. — В. П.) произвел в семье впечатление, однако отчужденность все же так и оставалась…»

вернуться

21

Имеется в виду собрание стихов П. Верлена в переводах Брюсова с биографическим комментарием и библиографией, вышло в 1911 году. Гумилёв дал о нем отзыв в «Аполлоне» (1912. № 1).

75
{"b":"157164","o":1}