— Кому, если не секрет? — спросил поэт.

— Вы, верно, знаете ее. Это Зинаида Николаевна Гиппиус.

Гумилёв вспыхнул, вспомнив обиду и неласковый прием, и сказал:

— Мое непременное условие — анонимность. Мое имя не должно прозвучать!

— Я вам это обещаю, — ответила дама.

Результат удовлетворил Гумилёва. Гиппиус написала на стихотворении: «Очень хорошо» и пожелала познакомиться с таинственным незнакомцем. Мережковский также отозвался благосклонно.

Не знал Гумилёв, что в это же время, в конце февраля 1908 года, его стихи звучали в Царском Селе на традиционном семейно-музыкальном вечере. А. В. Савицкий прочел стихотворение «Помпей у пиратов». Правда, местная газета «Царскосельское дело» опубликовала вскоре пасквиль на поэта, который сочинил редактор литературного отдела П. М. Загуляев. Выведя Царское Село под городом Калачев, пасквилянт издевался: «Среди его граждан нашелся тоже гениальный „поэт“. Это молодой человек очень неприятной наружности и косноязычный, недавно окончивший местную гимназию, где одно время высшее начальство самолично пописывало стихи с сильным привкусом декадентщины… Этот многообещающий юноша побывал в Париже, где, по его словам, он приобщился к кружку, служившему черные мессы, и, вернувшись в мирный Калачев, выпустил в свет книжку своих стихов, которые быстро разошлись по городу, так как, заждавшись только славы, автор рассылал ее совершенно бесплатно. У поэта нашлись подражатели, и вскоре в каждом уважающем себя семействе был свой собственный поэт».

Все те же «бешеные волки», о которых писал Гумилёв в «Волшебной скрипке», как будто учуяли, что вскоре поэт должен появиться в Царском Селе, и активизировали травлю, которая втихую шла все время.

По дороге домой Гумилёв заехал к Брюсову. Он рассказал учителю, что написал много новых стихотворений и хочет подготовить книгу для издательства «Скорпион». Валерий Яковлевич высказался одобрительно, чем вселил в Гумилёва еще большую уверенность в своих силах.

От своей второй книги поэт уже не отрекался и продолжал работать над ней на протяжении всей жизни [5].

Книга не осталась незамеченной критикой. В. Я. Брюсов писал: «Сравнивая „Романтические цветы“ с „Путем конквистадоров“… видишь, что автор много и упорно работал над своим стихом. Не осталось и следов прежней небрежности размеров, неряшливости рифм, неточности образов. Стихи Н. Гумилёва теперь красивы, изящны и, большею частью, интересны по форме; теперь он резко и определенно вычерчивает свои образы и с большой обдуманностью и изысканностью выбирает эпитеты. Часто рука ему еще изменяет, он — серьезный работник, который понимает, чего хочет, и умеет достигать, чего добивается. Лучше удается Гумилёву лирика „объективная“, где сам поэт исчезает за нарисованными им образами, где больше дано глазу, чем слуху. В стихах же, где надо передать внутренние переживания музыкой стиха и очарованием слов, Н. Гумилёву часто недостает силы непосредственного внушения. Он немного парнасец в своей поэзии, поэт типа Леконта де Лиля, стыдливый в своих личных чувствованиях, он избегает говорить от первого лица, почти не выступает с интимными признаниями и предпочитает прикрываться маской того или иного героя. Сближает его с парнасцами и любовь к экзотическим образам; он любит выбирать для своих баллад и маленьких поэм, как декорацию, юг с его пышной пестротой, или причудливость тропических стран, или прошлые века, еще не знавшие монотонности современных дней. Но Н. Гумилёв менее сдержан, чем большинство парнасцев, и его фантазия чертит перед нами несколько угловатые, но смелые и неожиданные линии. Конечно, несмотря на отдельные удачные пьесы, и „Романтические цветы“ — только ученическая книга. Но хочется верить, что Н. Гумилёв принадлежит к числу писателей, развивающихся медленно, и по тому самому встающих высоко…»

Гумилёв особенно гордился этой рецензией мэтра, появившейся в мартовском номере «Весов».

Не менее интересные отзывы появились и в других изданиях. В седьмом номере журнала «Русская мысль» поэт и критик Виктор Гофман отмечал главное на его взгляд в творчестве Гумилёва: «Книжечка эта обнаруживает в авторе некоторые ценные для поэта качества; главные из них: хорошо развитое художественное воображение и известная оригинальность, и литературная самостоятельность, позволившая молодому поэту создать себе целый мир творческих фантазий, где он живет и властвует довольно умело». Хотя вывод его был таков, что это только обещания и настоящее творчество поэта впереди.

В следующем году в «Современном мире» появилась рецензия критика Андрея Левинсона, который говорил об истоках поэзии Гумилёва: «…происхождение господина Гумилёва выражается преимущественно в двух чертах: в попытках воссоздания античного мира и в то же время тяготения к экзотическому».

Самой обстоятельной была рецензия, появившаяся 15 декабря 1908 года в газете «Речь». С искренней любовью к своему бывшему ученику написал ее И. Ф. Анненский. Он один верно подметил, что это русская книжка, написанная в Париже и навеянная Парижем. Иннокентий Федорович так передал свои ощущения при прочтении «Романтических цветов»: «Зеленая книжка оставила во мне сразу же впечатление чего-то пряного, сладкого, пожалуй, даже экзотического, но вместе с тем такого, что жаль было бы долго и пристально смаковать и разглядывать на свет: дал скользнуть по желобку языка — и как-то невольно тянешься повторить этот сладкий зеленый глоток… Зеленая книжка отразила не только искание красоты, но и красоту исканий. Это много. И я рад, что „Романтические цветы“ — деланые, потому что поэзия живых… умерла давно. И возродится ли?»

Сказав о многих экзотических строках, о традиционном появлении «декадентского дьявола» в стихах, Анненский отметил то, что не заметили другие: «Нравится мне еще, что у молодого автора в его маскарадном экзотизме чувствуется иногда не только чисто славянская мрачность, но и стихийно русское „искание муки“, это обаятельно некрасовское „мерещится мне всюду драма“, наша, специально-наша „трагическая мораль“».

И эта последняя мысль была главной. Из Царского Села в Париж в 1906 году уехал юноша-гимназист, а через два года в Россию из Франции вернулся русский поэт Николай Гумилёв…

Надежда умирает последней, а в душе молодого поэта-романтика она обречена жить вечно! О чем думал Гумилёв, покидая блистательный Париж, центр европейской культуры и новых поэтических исканий? Наверняка он жалел об оставленных там новых друзьях и литературных салонах. Впереди его ждали Россия и пока еще ему неизвестные литературные общества, мэтры, редакции известных журналов, которые он собирался осваивать. Но не от этого на душе было тревожно: мысли об Анне не давали покоя. Почему она отправила ему в Париж совершенно непонятное письмо? Что за этим стояло и как ему теперь себя вести? Да, конечно, он жаждал какой-то определенности в литературных планах, но они могли и подождать, вот только бы чудесным образом разрешился его давнишний душевный вопрос! Порой ему казалось, что счастье уже совсем рядом, стоит только сделать шаг навстречу. Она его обязательно поймет, не может не понять! Конечно, нужно в первую очередь ехать к ней, к Анне! Не в меру холодная, с отрезвляющим апрельским ветром весна не охлаждала кипящие чувства. И он направился в Севастополь, где Горенко жили в ту пору.

За время, что прошло после окончания гимназии, здоровье Ани пошло на поправку. Увлечения местными поэтами и просто случайными знакомыми ей изрядно надоели. Ее деятельная и неудовлетворенная натура жаждала новых впечатлений. Она чувствовала себя забытой и обиженной Господом Богом! Сколько раз, сидя зимними вечерами в своей унылой комнате, она вспоминала великолепие Царского Села, блестящих гусар в расшитых доломанах и отвергнувшего ее любовь Голенищева-Кутузова. Ей казалось, вот сейчас она откроет глаза, глянет в окно и увидит тихую улочку Царского Села… Но ничего не случалось, и в душе копилась вместе с горечью, неудовлетворенностью непонятная обида на всех и вся. Она становилась угрюмой и раздражительной. И это раздражение волнами распространялось вокруг нее. Когда ее штормило, доставалось тем, кто оказывался рядом.