Томило ли их предчувствие, что больше они не увидятся? Неизвестно. Расстались они навсегда. 30 ноября 1909 года Иннокентий Анненский внезапно скончался на ступенях Царскосельского (ныне Витебского) вокзала Санкт-Петербурга.

Последние дни этого удивительного человека были отравлены, как это ни странно, самим Маковским. Анненский надеялся, что во втором номере «Аполлона» пойдет не только его статья «О современном лиризме», но и подборка стихов. Он писал Маковскому 12 октября: «Дорогой Сергей Константинович, я был, конечно, очень огорчен тем, что мои стихи не пойдут в „Аполлоне“… Еще вы ошиблись, дорогой Сергей Константинович, что время для появления моих стихов безразлично. У меня находится издатель, и пропустить сезон, конечно, ни ему, ни мне было бы не с руки. А потому, вероятно, мне придется взять теперь из редакции мои листы, кроме пьесы „Петербург“…»

До конца своих дней Маковский сожалел, что невольно отравил последние дни мэтра и, может быть, приблизил роковую развязку нанесенной обидой. Ведь благодаря Анненскому и Гумилёву родился в конечном итоге «Аполлон», главное детище Маковского. В своих воспоминаниях «Портреты современников» Сергей Константинович писал в конце жизни, когда сам уже был готов предстать перед Богом: «Анненский торопился жить в последние месяцы 1909 года, он предчувствовал скорый конец… Он умер скоропостижно от эмболии… Его труп опознали в Обуховской больнице. Мы хоронили его на Казанском кладбище Царского Села; отпевание вышло неожиданно многолюдным, его любила учащаяся молодежь, собор был битком набит учениками и ученицами всех возрастов. Чувствовалось, что ушел человек незабываемый… Катафалк с дубовым гробом жалко подпрыгивал на ухабах. Было невероятно сознание: Анненский мертв. Сказать, что он… весь этот ужас тела… Он лежал в гробу торжественный, официальный, в генеральском сюртуке министерства народного просвещения. И это казалось последней насмешкой над ним — Поэтом».

Увы, в тот жестокий век большинство настоящих поэтов умирало не в своей постели. Такое было время!

Когда подходили к концу отпущенные Иннокентию Анненскому земные дни, его ученик был занят подготовкой большого выступления в Киеве.

По поводу предстоящего отъезда Гумилёв собрал у себя дома в Царском Селе 24 ноября друзей на домашние пироги со стихами. В тот раз приехали Михаил Кузмин, Юрий Бородаевский, Георгий Чулков, Евгений Зноско-Боровский, режиссер Всеволод Мейерхольд. Пришел сын Анненского Валентин Кривич. После ужина, когда друзья наговорились о предстоящей поездке, начались стихи. В центре внимания была новая поэма «Крейсер „Алмаз“» ответственного секретаря «Аполлона» Евгения Зноско-Боровского. Засиделись до глубокого вечера, пока петербуржцы не заспешили на последний поезд.

На следующий день Гумилёв отправился в редакцию «Аполлона» на Мойку, 24. Он любил здесь бывать. Журнал с первых дней своей жизни привлек большую аудиторию, здесь можно было встретить известных артистов, знаменитых художников, начинающих и маститых писателей и поэтов. Неподалеку от редакции находился в ту пору известный ресторан «Альбер». Когда были деньги, поэты отправлялись туда обедать. В этот день в редакции были сам папа Мако, Г. Лукомский, Е. Зноско-Боровский, М. Кузмин и Петров-Водкин. Вскоре пришла в «Аполлон» и падчерица Вячеслава Иванова Вера Шварсалон, которая была удивлена желанием Гумилёва ехать снова в Африку, но обещала отвечать на письма Николая Степановича. Гумилёв часто бывал на «башне» и рассказывал о своих африканских путешествиях. Он так заинтересовал семью Ивановых, что сам хозяин в начале осени поговаривал, что в следующее путешествие отправится вместе с Гумилёвым.

На сей раз поэт решил попасть в страну черных христиан — Абиссинию. Чем влекла его Африка? Возможно, своей неповторимой природой, диким непуганым животным миром, свободными, грациозными жирафами, столь отличными от того печального их собрата, какого он наблюдал в парижском зоопарке. Да и возможность испытать себя в необычных условиях дразнила воображение и нервы. Он жаждал новых ярких ощущений, хотелось забыть нелепую дуэль и все петербургские дрязги… Недавно в букинистическом магазине ему на глаза попалась тоненькая книга об Абиссинии, вышедшая в Петербурге в 1894 году. Он начал ее просматривать и зачитался: «…К югу от Египта раскинулась обширная страна, которую европейцы называют Абиссинией, сами же туземцы — Эфиопией. Абиссиния представляет собою почти сплошную возвышенность, которая круто обрывается с восточной стороны… поэтому путешествия здесь в высшей степени затруднены…» Это было как раз то, что ему надо, — и поэт углубился в чтение: «Первое место между реками Абиссинии принадлежит Голубому Нилу, который начинается в одной из горных цепей северной Абиссинии, проходит через озеро Цана, самое обширное во всей стране, с очень холодною водою, и по выходе из озера течет сперва на юг, затем в виде дуги поворачивает на север и соединяется с Белым Нилом…Южную часть Абиссинии орошает другая большая река — Хават, длиною около 750 верст. Туземцы как горную страну различают три области: знойную „колла“, теплую „война-дека“ и более или менее холодную „дека“. <…> Пребывание в знойной „колла“ гибельно действует на здоровье европейцев, которые поэтому редко заглядывают в эту полосу. <…> Особенно роскошна и разнообразна растительность в знойной „колла“: повсюду девственные леса, где на каждом шагу попадается черное дерево или исполин баобаб; растет хлопчатник и сахарный тростник. В „война-дека“ жители с успехом разводят кофейное дерево и сеют хлебные растения, снимая обильную жатву до трех раз в год. <…> Из диких животных в Абиссинии водятся львы, леопарды, слоны, носороги и некоторые породы обезьян. В реках много крокодилов и гиппопотамов, мясо гиппопотама по вкусу напоминает бычачье, только оно почти лишено жира. Главными представителями змей являются могучий удав и ядовитая рогатая змея. Птицы поражают богатством красок и чудным пением… Население Абиссинии представляет из себя смесь нескольких народов, почему арабы и назвали всю эту часть Африки именем Хабеш, что означает „разноплеменная толпа“. Европейцы же страну Хабеш стали называть Абессиниею или Абиссиниею».

Львы, леопарды, носороги — все это было так занятно, что Гумилёв всерьез задумался о путешествии в эту удивительную страну, окутанную тайнами. Об одной такой тайне, святой для всех христиан, он прочел в книге: «…Современные абиссинцы твердо веруют, что в тайниках Аксумского собора хранится подлинный кивот Завета, принесенный из Иерусалима Менеликом, сыном Соломона. Огромное здание собора построено португальцами и служит местом коронования эфиопских царей».

Гумилёв купил книгу и с тех пор периодически находил интересную для себя информацию и планировал свое будущее путешествие. Ему хотелось побывать в летней резиденции мангуса Менелика, расположенной в таинственном городе Аддис-Абебе, что в переводе с туземного языка означало «новый цветок».

Путь в Африку лежал через Киев, куда поэт 26 ноября 1909 года отправляется вместе с Михаилом Кузминым, Алексеем Толстым и Петром Потемкиным. Именно в таком составе они собирались выступить перед киевской публикой. Вечер был заранее назван «Остров искусства». В поезде Гумилёв думал о том, как его встретит Аня. Хотя многочисленные ее отказы и приучили поэта к мысли, что ожидать многого нельзя, но надежда никак не хотела умирать. Тем более что в начале года он неожиданно получил от Ани письмо. В нем не было ничего особенного, она писала о своей жизни, но после размолвки и это обычное письмо давало новую надежду. Гумилёв не мог предположить, что Аня написала ему, пожалев его, когда узнала о его попытках самоубийства.

В ответ он послал ей письмо и альманах «Италии», где был опубликован цикл его стихотворений «Беатриче». (Стихотворение «В моих садах — цветы, в твоих — печаль…» поэт послал ей в Севастополь еще в 1907 году, как только написал.) Конечно, весь цикл был о, ней. Ее присутствие ощущалось в каждом стихотворении. Прямым обращением к Анне звучали первые строфы третьего и четвертого стихотворений цикла: