Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Однажды Николай Степанович отправился в гости к критику Ж. Шюзевилю. С женой ему было идти неудобно, так как Шюзевиль преподавал в иезуитском учебном заведении, где бывать женщинам не полагалось. При встрече Шюзевиль подарил Гумилёву составленную им и изданную в Париже книгу антологии русских поэтов на французском языке.

Встретили в Париже молодожены и свою киевскую знакомую, художницу Александру Экстер. Побывали в салоне художницы Елизаветы Сергеевны Кругликовой, чей брат помогал Гумилёву издавать журнал «Остров». Мастерская ее располагалась на улице Буассонад. Известный художник А. Бенуа писал о Кругликовой: «Стоит русскому… явиться на rue Boissonade, как через полчаса беседы с хозяйкой дома Париж становится уже для него менее жутким и чужим, как уже он получает возможность „более интимно“ разбираться в его пестром многообразии…» Встречались Гумилёвы и с французскими литераторами А. Мерсеро, Р. Аркосом, нанесли визит известному критику Танкреду де Визану, который пытался соединить доктрину символизма с бергсонианской философией. Именно Франция дала первоначальный импульс к возникновению символизма в конце XIX века. С тех пор как Мореас в 1886 году заявил в «Манифесте символизма» о рождении нового движения, прошло почти двадцать пять лет, и во времена приезда Гумилёвых он переживал период упадка. Но Гумилёв хорошо знал и любил знаменитых французских поэтов-символистов: Рене Гиля, Артюра Рембо (позже он перевел самое известное его стихотворение «Гласные»).

В Париже Гумилёва интересует творчество французских модернистов, он ищет их книги в известных букинистических магазинах, которых в Париже было великое множество и которые Гумилёв очень хорошо изучил в прежний приезд.

Анна Андреевна в своих воспоминаниях не раз подчеркивала эту страсть поэта: он любил рыться в книгах и, попадая в букинистические магазины, забывал обо всем на свете. Гумилёв предпочитал маленькие магазинчики на берегу Сены, там всегда можно было найти недорогие книги. Много хороших книжных магазинов было и в Латинском квартале. Часто бывал поэт и в букинистических магазинах, расположенных неподалеку от театра Одеон на Монпарнасе. Большинство книг, приобретенных им, это — поэтические сборники новых французских поэтов. Однажды Николай Степанович принес книгу тогда еще малоизвестного поэта Маринетти, будущего футуристского идола и пророка.

Маринетти родился в Африке — в Египте. Ходило много скандальных слухов о его литературных выступлениях, дуэлях и миллионах его семейства. Гумилёва не могло не заинтересовать то, что Маринетти в пятнадцать лет уже издавал печатавшийся на веленевой бумаге критико-литературный журнал с таинственным названием «Папирус», а в семнадцать — дрался на дуэли, и даже какое-то время жил в Париже. Но, видимо, позднее Гумилёв разочаровался в литературных изысках Маринетти.

За время пребывания в Париже Гумилёв собрал, по воспоминаниям Анны Андреевны, целый сундук книг. Были и забавные случаи. Однажды Анна Андреевна вышла погулять и вдруг увидела бегущую за кем-то большую толпу народа и… своего мужа. Окликнула его, он остановился. Она удивленно спросила его, зачем это он бежал. Николай Степанович улыбнулся и ответил бесшабашно: «По пути было, и так скорее!»

Анна Андреевна вспоминала: «…такой образ Николая Степановича, бегущего за толпой ради развлечения, немножко не согласуется с представлением о монокле, о цилиндре и о чопорности, — с тем образом, какой остался в памяти мало знающих его людей…»

В то время когда Гумилёв погружался в букинистический мир, его жена скучала и искала поводов для развлечения. Она бродила по Парижу одна. Однажды эта элегантная дама в белом платье и белой соломенной шляпе с африканским страусиным пером встретила человека с вызывающим красным шарфом на шее. Была поздняя весна, и шарф выглядел ярким дразнящим пятном. Это был Амедео Модильяни. Есть различные версии того, как они познакомились, эти две блуждающие души разных стран, но не в этом суть. В то время Амедео Модильяни — безвестный бедный художник. Что было между ними в тот первый год их знакомства, неизвестно. Но, видимо, размолвки между молодоженами начались в Париже и поводом послужил Модильяни.

Анна Андреевна вспоминала потом о Модильяни: «В 10-м году я видела его чрезвычайно редко, всего несколько раз… Что он сочинял стихи, он мне не сказал. Как я теперь понимаю, его больше всего поразило во мне свойство угадывать мысли, видеть чужие сны и прочие мелочи, к которым знающие меня давно привыкли… У него была голова Антиноя и глаза с золотыми искрами, — он был совсем не похож ни на кого на свете. Голос его как-то навсегда остался в памяти. Я знала его нищим, и было непонятно, чем он живет…» Да и в Париже он был таким же чужим, как и сама Анна Андреевна.

Что интересно: в 1910 году было выставлено шесть работ Модильяни, причем одна из них называлась «Лунный пейзаж». Уж не она ли возымела магическое действие на «деву луны»? Именно в год знакомства с Анной Модильяни серьезно занялся скульптурой. У него не было собственной мастерской, и он вынужден был скитаться по разным адресам. И тем не менее они сумели встретиться, и он упросил ее на прощание дать ему адрес. Она, не думая о последствиях, — как будет воспринято в семье мужа то, что замужней женщине могут писать мужчины, — дает царскосельский адрес Гумилёвых, где она тогда еще не жила ни одного дня.

Именно в это время, когда Анна Андреевна познакомилась с художником, Гумилёв пишет стихотворение «Ослепительное» (1910):

Я тело в кресло уроню,
Я свет руками заслоню
И буду плакать долго, долго,
Припоминая вечера.
Когда не мучило «вчера»
И не томили цепи долга…

Видимо, время, когда не мучило «вчера», закончилось. В стихотворении снова проглядывает образ коварной девы, «вступающей с демонами в ссору» и властвующей над умами и душами. По всей видимости, мирный период в любви молодоженов подходил к концу в самом начале их совместной жизни. В отеле на улице Бонапарта он пишет еще одно стихотворение, прямо обращенное к Анне Андреевне:

Нет тебя тревожней и капризней,
Но тебе я предался давно
Оттого, что много, много жизней
Ты умеешь волей слить в одно.
И сегодня небо было серо,
День прошел в томительном бреду.
За окном, на мокром дерне сквера
Дети не играли в чехарду.
Ты смотрела старые гравюры,
Подпирая голову рукой,
И смешно-нелепые фигуры
Проходили скучной чередой.
Но когда дневные смолкли звуки
И взошла над городом луна,
Ты внезапно заломила руки,
Стала так мучительно бледна.
Пред тобой смущенно и несмело
Я молчал, мечтая об одном:
Чтобы скрипка ласковая пела
И тебе о рае золотом.

(«Нет тебя тревожней и капризней…», 1910)

В стихотворении, без сомнения, обыгран лунатизм Ахматовой.

В Париже, который не стал городом счастья, поэт тоскует о той Африке, которую он оставил в феврале, чтобы прийти к «деве луны», но она оказалась непостоянной и коварной, она не дала того, что ждал поэт, и в стенах парижской гостиницы его меланхолия выливается в цикл стихотворений об Африке: «Военная», «Невольничья», «Занзибарские девушки» и «Пять быков». Название цикла «Абиссинские песни» ввело в заблуждение многих современников поэта, которые считали эти стихи переводами с туземного языка. Гумилёву пришлось через год в журнале «Аполлон» в рецензии на антологию издательства «Мусагет» дать объяснение: «Четыре абиссинские песни автора этой рецензии написаны независимо от настоящей поэзии абиссинцев». Современники Гумилёва высоко оценили этот цикл. Валерий Брюсов писал: «…В переложениях абиссинских песен Н. Гумилёва — яркая красочность и большое мастерство» [18]. Парижские стихотворения Гумилёва 1910 года были опубликованы в Москве в антологии издательства «Мусагет» в 1911 году.

вернуться

18

Русская мысль. 1911. № 8. Отд. 3. С. 16.

70
{"b":"157164","o":1}