— Ну, давай пасти овец. Может, их надо сгонять какими-то специальными криками?

— Да брось ты! Они и без нас сами прекрасно пасутся.

— Да? Ну тогда я, пожалуй, посплю.

Чувствуя, что она становится настоящей дочерью природы, Нина улеглась прямо на землю и задремала. Окончательно заснуть ей не давал какой-то навязчивый и пряный запах. Так же пахла трава, в которой они вчера ночью исступленно любили друг друга. Теперь этот запах всегда будет вызывать у Нины воспоминание об их безумной страсти.

Этот день тянулся бесконечно. То они дремали по очереди, потом пытались воздействовать на овец, которые не обращали на них ни малейшего внимания. Хуже всего было то, что пыль, мелкий песок, сухие стебельки набились под одежду, скрипели на зубах, попадали в глаза. Нина от всего этого ощущала сильнейший дискомфорт. Она бы многое отдала за возможность вымыться в душе. К тому же солнце пекло все сильней и сильней. А спрятаться от него было негде. Наконец Нина поняла, что, ползая по дну небольшой извилистой ложбинки, можно почти все время находиться в тени. Этим она и занималась всю первую половину дня, пока не приехали бедуины, видимо, с проверкой.

Осмотрев овец и убедившись, что они все целы, кочевники велели напоить стадо. Оказывается, здесь рядом был источник. Около него лежали выдолбленные камни, служившие поилками для овец. Их надо было наполнить водой и следить, чтобы животные не передавили друг друга во время водопоя.

Пока Марк наливал воду в каменные поилки, Нина огляделась. Никого, лишь зеленая равнина кругом.

— Слушай, ты как хочешь, а я сейчас вымоюсь. Поможешь мне?

Марк кивнул. Нина сняла с себя одежду и выбрала место почище, где трава была не так вытоптана овцами.

— Предупреждаю, вода просто ледяная!

— Ничего, давай лей.

И Марк, хохоча, опрокинул на нее ведро воды. Нина отчаянно завизжала. Ледяная, это было еще мягко сказано. Холод сначала просто обжег ее, а уж потом она мелко задрожала. Кожа сразу же посинела и покрылась мурашками. Марк снял с себя рубашку и заботливо закутал Нину. Он прижал ее к себе. Окунувшись в тепло его тела, Нина согрелась и почувствовала себя так хорошо, так уютно, что стояла бы вот так, прижавшись к нему, целую вечность. — Я знаю, что мы сделаем. Видишь, тут два ведра, мы наполним каждое до половины. Вода скоро нагреется, смотри, как печет.

Они так и поступили. Пока согревалась вода, Нина разделась под восхищенными взглядами Марка и улеглась на траву загорать. Марк сел рядом. Он даже не пытался прикоснуться к ней. Он просто смотрел на нее, и яркая синева его глаз согревала Нину не меньше, чем лучи солнца. Его глаза ласкали ее иначе, чем его руки или губы, но в этой ласке была своя неповторимая прелесть, и, если бы Нина не испытала ее, их чувство потеряло бы часть своей полноты.

— Вставай, вода, наверное, уже согрелась!

Нина неохотно поднялась. Ее разморило от солнца. Несколько минут она лежала с закрытыми глазами, наблюдая, как свет чертит причудливые узоры у нее под веками. Ее видения перешли в зыбкий сон, где прикосновения рук были почти невесомы, как лучи, а ласки солнца жгучими и яростными. Теперь у нее кружилась голова, и холодный душ явно не помешал бы.

— Лей! — попросила Нина, теперь она уже знала, что ее ждет, и чистая прохлада воды даже доставила ей удовольствие. — Жалко, мыла нет, но ничего, завтра захвачу с собой.

Марк осторожно лил на нее воду. В этой сцене было что-то доисторическое. Древний колодец, овцы, первозданная долина и они, мужчина и женщина. Марк положил ладони ей на мокрые блестящие плечи и прижал ее к себе.

— Осторожно, ты сейчас весь мокрый будешь.

— Ничего, я тоже хочу вымыться. Давай теперь ты лей.

Он разделся, и Нина, наверное, впервые смогла спокойно, без ослепления страстью рассмотреть его обнаженное тело. Да, он был очень хорош. Длинные сильные ноги, узкие бедра, торс с выпуклыми мышцами, широкие плечи, руки, загоревшие дочерна.

«И зачем он пошел в пастухи? — вдруг подумала Нина. — Он бы мог быть фотомоделью и зарабатывать бешеные деньги. Да, сложен он лучше, чем Андрей, хотя того я ведь так и не видела голым. Ой, что я делаю? — спохватилась она. — Ведь это же дурной тон, сравнивать прошлого мужчину и настоящего».

— Ну что ты меня разглядываешь? Я даже смутился.

— Да нет, ничего, это я так.

Нина сама смутилась и, чтобы скрыть это, со смехом облила Марка водой. Теперь была его очередь кричать и прыгать от холода. Но Нина не знала пощады. Она, хохоча, носилась за ним с ведром ледяной воды, Марк пытался увернуться от сверкающих капель, убегал, падал на траву, Нина настигала его. Они были словно дети, играющие с водой и солнцем. Овцы с удивлением смотрели на них.

Вскоре оба были совершенно мокрые. Тяжело дыша, они молча стояли, глядя друг на друга. И вдруг взгляд Марка стал жестким, и Нина поняла, что сейчас начнется совсем другая игра.

«Опять секс, да сколько же можно?» — успела она подумать, и ее мысли остановил поток страсти, охватившей ее. Требовательный взгляд Марка, сила его желания действовали на Нину безотказно. Лишь только стоило ему захотеть ее, она теряла волю и отдавалась ему, забыв обо всем на свете.

Нина сидела на траве. Голый Марк лежал рядом и курил. Голова у нее кружилась, она даже не сразу пришла в себя.

«Что же это за наваждение? — Нина чувствовала легкий испуг. — Я просто таю от одного его взгляда. На меня еще ни один мужчина так не действовал, только посмотрит, и я уже готова!»

Следующий день стал почти точным повторением прошедшего. Холод рассвета, скачка за спиной бедуинов, овцы, солнце, ледяная вода, любовь. Это превратилось у них в своеобразный ритуал. Каждый день они помогали друг другу вымыться у колодца, со смехом, как ни в чем не бывало брызгались водой. И каждый раз Нина пропускала момент, когда взгляд Марка ужесточался, и она теряла себя, отдаваясь ему вся без остатка. Нина пыталась предвидеть, когда это начнется, чтобы дать ему отпор, чтобы почувствовать свою силу, но у нее ничего не получалось. В этом поединке всегда победителем выходил он.

— Марк, расскажи мне о себе что-нибудь. Ведь я же ничего о тебе не знаю. — Они сидели вечером у костра и потягивали из железных кружек крепкий горячий чай.

Нина уже привыкла к этой жизни и даже находила в ней свою прелесть. Ей нравилось вставать на рассвете, проводить целые дни наедине с Марком и девственной природой этих мест. Кочевники уже перестали казаться ей все на одно лицо. Нина улыбалась женщинам. Одна из них подарила ей маленький серебряный кулончик, изображающий кувшин на тонкой цепочке. Нина повесила его себе на шею.

«Теперь это будет мой талисман», — решила она.

Нина подружилась с детишками, живущими в лагере бедуинов; особенно ей нравился маленький Джума, двухлетний сын хозяина стада. Когда Нина не уезжала с Марком пасти овец, она все время играла с малышом. Пела ему русские песни, рассказывала стишки, которые помнила еще из своего детства.

Единственное, что Нину беспокоило, это ее отношения с Марком. Да, в сексе у них была полная гармония. Но Нина никак не могла понять, что же он за человек? Она чувствовала, что какой-то мрак окружает его, что есть в нем что-то недоступное ее пониманию. Вот и сейчас он пытался уклониться от ее расспросов.

— Я не люблю вспоминать о прошлой жизни. Она ушла от меня, и теперь, когда в памяти пытаюсь ее вернуть, мне становится больно.

— Но я же не лезу тебе в душу. Просто расскажи, чем ты занимался в Швейцарии, учился или работал.

— Да, я учился на фотохудожника, — нехотя отвечал Марк.

— Надо же! И долго ты проучился?

— Три года.

— А потом?

— А потом я понял, что сущность мира, его красоту нельзя передать с помощью техники, и бросил все это.

— А ты был хорошим фотографом?

— Я не был фотографом в обычном понимании этого слова! — В голосе Марка зазвучало раздражение. — Я занимался только художественной съемкой. Да, я достиг определенного успеха, у меня даже была выставка. Мне предлагали выгодный контракт, но я вовремя понял, что все это только ловушка, и отказался от этого занятия.