Нина невольно оказалась втянутой в эту безумную жизнь. Ведь она чувствовала себя обязанной этим людям. Как-никак, они приютили их, отдали им пустую палатку, делись с ними едой. Нине пришла в голову забавная мысль, что спившиеся эмигранты устроили себе пародию на коммунизм. Здесь погода позволяла жить на улице, даже зимой замерзнуть было невозможно. Кроме того, после приличных туристов, приезжавших сюда на выходные дни с палатками, переносными жаровнями и телевизорами, оставалось много еды, посуды, а иногда и палатки.

Мишка, самый молодой из этой компании парень, еще сохранивший следы человеческого облика, делился с Ниной жизненным опытом, приобретенным за полгода жизни на пляже.

— Я теперь принципиально ничего не покупаю. Здесь все можно найти на помойке. Понимаешь, люди зажрались, выкидывают вполне приличные вещи, даже мебель. У меня знакомые подобрали на улице комплект мягкой мебели.

— Да он небось с клопами, — содрогнулась Нина.

— Да какие клопы? Новейший, только слегка потертый по краям, зато на халяву! Да что там вещи, мы питаемся в основном с помойки. Ты разве не знала? Тут же в магазинах, как только срок годности продукта истекает, его сразу выкидывают, а он еще неизвестно когда протухнет. Вот мы и ходим — собираем, так сказать, дань с города. Я уже тут все помойки изучил, могу сводить тебя на экскурсию. Есть помойка с овощами и фруктами, есть — с йогуртами.

Нина почувствовала легкую дурноту. Она и представить себе не могла, что аккуратные разноцветные стаканчики с йогуртами, которыми они каждое утро угощали ее на завтрак, найдены на помойке, среди гниющих отбросов.

«Кошмар! До чего я докатилась, питаюсь с помойки. Надо как-то выбираться отсюда». Нина решила начать действовать.

У нее с первых дней жизни в этой компании хватило ума не участвовать в коллективных пьянках. А вот Марк воздерживаться не собирался.

— Неудобно отказываться, — объяснял он Нине, — они же обидятся.

Но, похоже, им двигало элементарное желание выпить на халяву. Нина заметила, что каждый вечер он с нетерпением ждет, когда же наконец прибудет гонец с заветной бутылкой. Опьянев слегка, он тут же терял то шаткое душевное равновесие, в которое Нине с трудом удавалось его привести. Он становился злым, нервным, мог то заплакать, то с бранью кидался на людей.

Нина из-за чувства ответственности за него боялась оставить Марка одного. Она сидела рядом, уныло глядя, как он спивается, и ничего не могла с ним поделать. Уговоры на него почти не действовали.

— Ну что ты, малышка, не нервничай! Конечно, я больше пить не буду, — говорил он утром.

Вечером же, а тем более ночью, уже затуманив себе алкоголем сознание, он злобно огрызался:

— Да отвяжись ты от меня, наконец! Вот пристала! Я же взрослый человек, хочу пью, хочу не пью. Не нравится — не сиди тут. Тебя никто не держит, можешь проваливать, если хочешь.

Глотая слезы обиды, Нина уходила, шаталась чуть ли не до рассвета по городу, который тоже не спал. На набережной, в центре Эйлата всю ночь были открыты всевозможные бары, пабы, рестораны. Нарядные люди, пользуясь редкими часами относительной прохлады, желали выжать все возможные удовольствия из южной курортной ночи. Из открытых дверей баров доносилась развеселая музыка. То и дело Нину обтекали группки весело болтающих прохожих. На душе было горько как никогда.

«Вот влипла! — думала она. — Денег нет, работы тоже, живу среди каких-то моральных уродов, человеческого мусора. Марк спивается. Бросить его — и куда я подамся? На панель или в Иерусалим к Алику в любовницы? А Марк обещал мне работу помочь найти, а сам… Похоже, ему уже ничего больше в жизни не надо, он уже нашел свою экологическую нишу. Надо мне что-то самой предпринимать! А тут еще этот Василий со своими домогательствами. Вечно я в какие-нибудь истории влипаю!»

Василий в последнее время проявлял к Нине немалый интерес. Несмотря на свой образ жизни, он сохранил довольно приятную мужественную внешность и относительную ясность ума. Пока трезвый, конечно. Нине иногда даже приятно было с ним поболтать. Он очень остроумно рассказывал разные истории из их пляжной жизни, например, как они удочкой ловили рыбу барракуду. Нина хохотала до упаду. Василий поглядывал на нее как бы примериваясь, и от его взглядов Нине делалось не по себе.

Как-то ночью, во время очередной пьянки Нина, как всегда, ушла в палатку раньше Марка. Сквозь сон она услышала, как он пришел, вернее, приполз в совершенно невменяемом состоянии. Нина отодвинулась от него подальше. Ей омерзителен был запах спиртного, исходивший от Марка. Из-за его пьянок последнее время они даже не занимались любовью. Нина не хотела, да и Марк не проявлял к ней никакого интереса. Видно, водка с успехом заменяла ему все радости жизни.

Тогда ночью, в палатке она заснула сразу же после его прихода. И вдруг какой-то резкий внутренний толчок заставил ее проснуться. Нина открыла глаза и прислушалась. Все было тихо, алкоголики уже отрубились или разбрелись кто куда. Нина не закрывала на ночь палатку, чтобы было не так жарко. И вдруг около входа она заметила тень. Присмотревшись, она поняла, что это Василий молча сидит на песке и смотрит внутрь. Как будто он выжидает или обдумывает что-то.

— Нина, — вполголоса позвал он.

Нина не отозвалась. Она решила притвориться спящей. Ей стало страшно. Она знала, что этот человек способен на все. Знала она также, что Марк не в состоянии сейчас защитить ее, скорее это она в случае чего должна будет спасать его от непредсказуемого гостя. Примерно полчаса длилось молчаливое ожидание. Нина лежала не шелохнувшись, она боялась выдать себя хоть звуком. Василий посидел еще и наконец ушел, так же молча, как появился. Нина с облегчением вздохнула. От пережитого напряжения она чувствовала себя абсолютно разбитой.

«Все. Больше я здесь не останусь», — поняла она.

Нину разбудил оглушительный шум мотора. Он ворвался в ее беспокойный сон, которым ей наконец удалось забыться после ухода Василия. И вот теперь его грубо нарушили треск и завывания мотора.

«Да блин, что же это такое! Даже поспать не дадут нормально. Из-за этой проклятой жары и так вставать приходится чуть свет, а тут еще эти гады последние часы сна отнимают».

После восьми часов утра в палатке становилось так жарко, что находиться в ней было невозможно. Приходилось вылезать, сидеть в надоевшем море или бродить без цели по городу, заходя в супермаркеты, чтобы подышать кондиционированным воздухом.

«В России мы зимой в мороз заходим в магазин погреться, а здесь, наоборот, охладиться», — невесело усмехалась Нина.

Она с недовольным видом вылезла из палатки. Пляж еще был пуст. Его сонный покой нарушал лишь забуксовавший в песке трактор. Возле оглушительно воющей машины суетились два мужика в оранжевых жилетах дорожных рабочих. Нина злобно посмотрела на них и пошла умываться к крану с пресной водой. Она не сразу отреагировала на русскую ругань. Живя среди постоянно матерящихся алкашей, она уже привыкла к их своеобразной лексике. Только через несколько минут до нее дошло, что ругаются мужики в оранжевых жилетах.

— Эй, вы что, из России? — крикнула им она.

— Привет, землячка! — откликнулся тот, кто помоложе. — Что грустишь? Работы нет? Хочешь устроим?

— Да! — подскочила к ним Нина.

— Улицы убирать не слабо?

— Да нет… — После вынужденного безделья и безденежья любая работа казалась Нине вершиной карьеры.

— Ну что, Семен, давай отвезем ее к Алексу в контору, там же нужны люди, он мне сам говорил.

— Давай, что мне, жалко, что ли, — отвечал невозмутимый Семен.

Мужикам удалось наконец откопать свое средство передвижения, и, усадив Нину между собой, они лихо рванули с места и помчались по просыпающемуся городу.

— Все, приехали, вылезай. — Трактор затормозил около белого многоэтажного здания, стены которого были завешаны вывесками разных фирм.