Я положил руку ей на поясницу.

— Мы надолго здесь не задержимся.

Я подтолкнул ее вперед посильнее, и она начала подниматься вверх по лестнице. Мне так нравилась сама возможность прикасаться к ней.

Но в данный момент мной двигало не только желание находиться возле нее. До того, как Бонни явится в полицию, имело смысл услышать, что скажет мой брат. Она ведь такая умница, может, ей удастся заметить что-нибудь неуловимое, но важное, новый факт, который можно добавить к нашему уравнению, и в конце концов найти «икс». В день убийства Сая Истон наверняка целый день болтался в городе, но может, он услышал что-нибудь существенное в телефонном разговоре, заметил какую-нибудь записку, хоть что-нибудь, что он подсознательно отметил для себя в тот день.

Он ведь мог услышать одно-единственное слово — например, «винтовка», «выстрел», «бассейн», «страховка» или «Линдси» — тогда, на просмотре, сразу после беседы о молнии.

Я подумал: а вдруг одно из этих слов все ж таки имеет отношение к Бонни? На одной из последних ступеней нашей плохо освещенной лестницы меня посетило ощущение, частенько посещавшее в детстве. Не воспоминание, не «дежа вю». Просто чувство, не наполненное реальным смыслом и очень печальное.

Я понял, что она не могла этого сделать.

Но что, если она все-таки это сделала? Ну, тогда я стал бы тем, кем и был до этого: ничем. Чем я мог наполнить свою жизнь? Двумя вещами: бейсболом и работой. Но ни «Янки», ни отделение полиции Саффолк Каунти не смогли бы решить главной задачи — спасти заблудшую душу. И все наркотики, перепробованные мной за всю мою жизнь — пиво, марихуана, пейот, гашиш, барбитураты, бабы, ЛСД, героин, опять бабы, опять пьянство, Линн — в итоге не дарили мне успокоения, они всего лишь ненадолго снимали боль и подталкивали меня к самому краю. И только Бонни Спенсер давала мне веру в то, что я действительно могу воскреснуть.

А вдруг я заблуждаюсь на ее счет? Что тогда со мной станется? Могу снова спиться и сдохнуть. Или стану отставным копом, комкающим в руках фетровую шляпу, развлекающим себя ежедневной мессой в католической церкви, посещениями собрания Анонимных Алкоголиков и дожидающимся тихой кончины.

Но я знал, что она его не убивала.

Когда я привел Бонни в комнату Истона, он был не единственным, чье лицо изобразило удивление. Бонни тоже удивилась. Даже рассердилась.

Истон украл галстуки Сая Спенсера! Она сжала ладони в кулаки — вот-вот надает ему по морде! Вот они, галстучки, — голубые в крапинку, зеленые с крошечными якорьками, красные с едкими французскими флажками — лежат себе на кровати, приготовлены Истоном для поездки в Калифорнию, где он собирается встречаться с Филипом Шоле, режиссером, и потолковать по поводу новой работы. Я не сомневался, что галстуки принадлежали Саю: Истону денег бы на них не хватило. К тому же в ту ночь, когда мы обследовали место преступления, я видел чертову прорву таких галстуков на специальных крючочках в одном из отделений гигантского гардероба Сая — с дистанционным управлением для приведения в движение вешалок с одеждой. Но это еще не все — Бонни даже побледнела, — на той же самой кровати лежали свитеры Сая! Хлопковые, ручной вязки и кашемировые, широкие и длинные — невысокий Сай должен был смотреться в них весьма элегантно. Свитеры, которые едва ли подошли бы Истону. Выражение ее лица говорило: арестуй этого человека!

А что выражало лицо Истона? Ярость, натуральное дело, по поводу моего очередного злодейского и неожиданного вторжения на его территорию. Он стоял, широко расставив ноги, сложив руки на груди, пытаясь выглядеть достойным образом, невзирая на свой куцый халат, предурацкий. Он не мог вспомнить, где встречал эту даму, и не мог сообразить, какое отношение она имеет ко мне. К тому же он смутился. Мы все втроем уставились на шмотки стоимостью более трех тысяч баксов из гардероба его покойного покровителя Симора Айры Спенсера.

Думаю, лицо мое не выражало ничего, даже отдаленно не напоминающего восторга, напротив — отвращение по поводу его пакостного воровства. Я представил себе, как он слоняется где-то вокруг дома, выжидая, пока мы все измерим и сфотографируем, чтобы потом перерыть шкафы Сая, якобы привести вещи в порядок. Я догадывался, что, если обыскать тумбочки Истона, там найдутся и запонки, и портативные видеомагнитофоны с телефонами, а может, и малюсенькие золотые часики на ремешке из кожи аллигатора.

Я собрался разрядить атмосферу, пошутить насчет того, что Истону тоже следует прийти в полицию с повинной, но тут он дал выход своему раздражению. Еще бы, заявился тут с какой-то дылдой неизвестного происхождения в спортивных шортах и раздолбанных кроссовках.

— Может, ты объяснишь мне, что происходит?

— А ты?

— Пожалуйста. Я объясню.

И в это самое мгновение, пока он оттачивал фразу, призванную продемонстрировать его превосходство над нами, он узнал Бонни. Ясное дело, присутствие этой женщины его ни в коей мере не успокаивало, и он заметался вдоль кровати. Его бессмысленные танцевальные «па» сводились к тому, чтобы избавить Бонни от зрелища краденого гардероба ее бывшего мужа.

— А что она здесь делает? — спросил он.

От его вкрадчивого и красивого голоса не осталось и следа, его сменили встревоженные повизгивания.

— Она пришла со мной. Ты знаешь, что это Бонни Спенсер?

— Да.

Я усадил Бонни на стул с прямой спинкой.

— Сиди и слушай, — приказал я и обернулся к брату. Он наконец прекратил свои метания по комнате.

— Ты виделся с ней в тот день, на площадке, когда она постучалась в двери трейлера Сая?

— Да.

Его «да» больше были похожи на собачий лай. Я подумал: э-э, да ты в штаны от страха наложил, попался на воровстве. Украдешь миллиарды долларов, и все об этом знают, и тебя приглашают на роскошнейшие приемы. Сопрешь пару галстуков, и никто тебе руки не подаст.

— И Сай сказал ей убираться с площадки, на которой не снимают ее фильма?

— Да.

— Стивен, послушай… — начала Бонни своим ясным, терпеливо-учительским голосом, как будто мы были супругами-детективами из фильмов тридцатых годов.

— Не сейчас!

Потом я спросил брата:

— Ты знал, что Сай встречается с Бонни?

— Что?

Это было даже не удивление, не недоверие. Это был даже не вопрос. Он просто обомлел, он не мог сообразить, что к чему.

— Отвечай, — рявкнул я.

Я должен был знать, насколько хорошо он был осведомлен о частной жизни Сая. Насколько много он знал? О чем догадывался? Не звонил ли Сай кому-либо тайком после того разговора на просмотре? Когда они вернулись в дом, и Истон раскладывал бумаги Сая, или эти чертовы «розовые страницы», готовя их для следующего дня, не услышал ли он упоминаний о Линдси? О молнии? Ледяную усмешку Сая? Сдавленное «Мне понадобится твоя помощь», донесшееся из-за прикрытой двери? Но стал бы Истон Первый, Утонченный, подслушивать под дверью? Вопрос стоял по-другому: смог бы Истон удержаться и не подслушать? Мой брат считался с законами этики до тех пор, пока это не угрожало его собственной заднице.

Но, глядя на него, я понял, что он явится в прокуратуру в качестве свидетеля, и там все сдохнут от его синего костюма, роскошной рубашки и модого галстука. Волосы у него будут хорошо причесаны, заблестят в свете прожекторов, а его приятный светский голос джентльмена будет звучать сверхубедительно. Как было бы славно, если бы он припомнил что-нибудь действительно важное для следствия!

Назовите ваше имя, — потребует помощник прокурора. — Истон Бреди. — Я спрашиваю вас, мистер Бреди, — скажет помощник прокурора, — вы слышали телефонный разговор между Саем Спенсером и Майклом Ло Трильо? А адвокат защиты — может, это будет адвокат Толстяка Микки, хотя меня так и передергивало при мысли об этом, — вскочит и заявит протест на основании отсутствия доказательств. А помощник прокурора повторит свой вопрос и спросит: — Как вы узнали, с кем мистер Спенсер говорит по телефону? — Ну, я взял трубку, там сообщили, что на проводе Майк Ло Трильо и он хотел бы поговорить с Саем немедленно. Я до этого разговаривал с мистером Ло Трильо и узнал его голос, — начнет Истон.