— Муз! Сахарная косточка!

Пока мы ждали, она подошла к холодильнику и достала бутылку дешевого пива. Мне она выпить не предложила, так что я даже не имел возможности отказаться. Пока она открывала пиво, за дверью замаячила Муз. Я открыл ей дверь. Она восторженно залаяла и начала облизывать мою руку.

А вот Бонни была не в восторге. Она изо всех сил изображала невозмутимость. Оттащила от меня псину, погладила ее по голове, взяла из вазочки для печенья собачью косточку и положила ее Муз в пасть. На минуту Бонни забыла о происходящем и выглядела как обыкновенная заботливая мамаша, раздающая чадам прянички. Тем временем Муз уставилась на меня. Она, конечно, втюрилась в меня по уши, но я не стал еще частью ее ежевечернего ритуала; сейчас она вообразила, что я собираюсь отнять у нее драгоценную косточку, поэтому, задрав хвост и держа кость в зубах, выбежала из кухни. Бонни никак не отреагировала.

— Так что бы вы хотели узнать? — спросила она.

Она запрокинула голову и отпила пива. Я увидел, как дрогнуло ее горло и приподнялась грудь. О Господи, я так ее хотел.

— Я вас внимательно слушаю.

Ну ладно. Она этого жаждет — и она это получит.

— Вы умеете стрелять из малокалиберной винтовки?

Будь это кино, Бонни полагалось бы эффектно выронить бутылку с пивом. А реальная жизнь, в общем-то, скучноватая штука и не изобилует красивыми жестами и зрелищными событиями. Она лишь напряженно сглотнула:

— Дурацкая шутка.

— Кто вам сказал, что я шучу? Это вы шутите. А я — коп, и я очень, очень серьезно настроен. Я хочу знать, умеете ли вы стрелять из винтовки калибра 5,6?

— Я не обязана вам отвечать.

— Теперь обязаны. Вы же не сказали «нет».

— Но ведь «да» я тоже не сказала.

Внезапно ее испуг превратился в ярость. Она грохнула бутылку с пивом об стол.

— Я должна кое-что вам сказать. Видите ли, я детективные фильмы смотрю с восьми или девяти лет. И знаю, что детективы бывают покруче и помягче. Я понимаю, что вы собираетесь меня напугать так, чтобы я выложила вам все, что у меня за душой. Или охмурить, чтобы у меня голова пошла кругом и я выболтала вам все свои девичьи секреты. Ну, выкладывай, парень, угадала я? Но тебе далеко до Хамфри Богарта [30]. И знаешь, что еще? Я ничего плохого не сделала. Мне не в чем признаваться. Ты зря теряешь со мной время.

— В самом деле? — Я вскинул на плечо невидимую винтовку. Прицелился. Спустил курок. — Бонни Бернстайн Спенсер. Ее семья владела магазином спортивных товаров «У Бернстайнов» в городе Огдене, штат Юта, — магазином, в котором продавали далеко не хоккейные клюшки. Наоборот: винтовки и легкое оружие. Мисс Бернстайн Спенсер росла вместе со старшими братьями и слыла сорванцом. Ее отец был известен как меткий стрелок. Даже ездил в Байоминг на лосиную охоту. Скажите мне, Бонни, стоит ли съездить в Огден? И учтите, если вы сейчас оставите мой вопрос без ответа, я вылечу туда ближайшим рейсом, проведу в городке полдня и обещаю, что вернусь обратно с останками зайца, застреленного в 1965 году прямо промеж глаз вашим метким выстрелом. А вдобавок привезу письменные показания десятка свидетелей, видевших, как вы его подстрелили.

По лицу ее покатились крупные безмолвные слезы, чертя на щеках мокрые дорожки.

— Прошу вас, — прошептала она, — не надо так.

— Я должен знать правду, — я вдруг понял, что тоже говорю шепотом. — Бонни, вы умеете стрелять?

— Да. — Я едва расслышал, что она сказала. — Но клянусь, Сая я не убивала.

Черт возьми, подумал я, дело в шляпе. Я почти поймал ее.

— Вы же понимаете, — объяснил я ей как мог мягко, — люди всегда дают клятвы. «Клянусь, я не виноват».

— Но я действительно невиновна.

— Докажите.

— Как?

Что мне оставалось делать? Медленно и ласково, как будто я соблазняю упрямейшую из женщин, вынудить ее сдаться.

— Нужно будет сделать один маленький и простой тест. Поедемте со мной. Я отвезу вас в управление и все это время побуду с вами. Вы сдадите пробы слюны и крови — палец уколют, и все. И после этого вы будете свободны, как птица.

В комнате повисло долгое молчание, слышен был только тяжелый гул холодильника, а потом застучала когтями Муз, приковылявшая в кухню проверить, что это мы тут делаем. Судя по выражению на ее морде, она ужасно удивилась, что мы не развлекаемся и не играем.

— Поедем, Бонни.

Я представил ее в своем «ягуаре», мы едем в управление, и на поворотах наши плечи соприкасаются. Я подумал, что будет твориться со мной от этого мгновенного касания. Дьявол, это было невыносимо.

А потом в управлении я, наконец, избавлюсь от заклятья. При резком свете люминесцентной лампы я увижу Бонни в ее истинном обличье — убийцы. Ну, разумеется, она вовсе не хотела убивать. Разумеется, если бы она смогла вернуться во времени назад, Сай остался бы жив. И не сомневаюсь, искренне и глубоко сожалеет о содеянном. Но от этого она не перестает быть убийцей. И, увидев ее в этом безжалостном и неприглядном свете, я наконец перестану желать женщину, совершившую то, что мне так ненавистно — убийство.

Я, слава Богу, перестану каждую минуту сходить с ума, представляя себе, как я целую, ласкаю, трахаю ее: в кроватях, на стульях, на столах, в душах, на полу, в машинах, на пляже, в воде, в лесу. Я избавлюсь от этого чертова наваждения. Я сэкономлю тысячи долларов, отказавшись от услуг телефонов-автоматов. Я в конце концов отправлюсь под венец с покоем в душе и любовью в сердце.

Внезапно я ощутил тошноту и свинцовую тяжесть во всем теле. На меня навалилось отчаяние. Я вдруг задумался, как, черт побери, я собрался прожить оставшуюся жизнь без этой женщины? На мгновение слова буквально застряли у меня в горле. Потом, уж не знаю как, я собрался с духом и повторил:

— Поехали, Бонни.

— Нет.

— Ну же, вам нечего терять, это только на пользу пойдет. Все станет на свои места.

— Я хочу, чтобы вы ушли отсюда.

— Бонни…

— Не приходите. Я с вами больше не буду разговаривать.

— Очень жаль, детка, но тебе придется.

— Нет. И я тебе никакая не «детка». И не надейся, сукин ты сын. Если у тебя есть еще какие-нибудь вопросы, обращайся к моему адвокату. А теперь — вон отсюда.

Робби Курц подошел к моему столу, издавая свистящий звук своими брюками, облизал мизинец и изящно пригладил им бровь. Я сказал ему:

— Ну-ну, какую еще штуку сыграла с тобой жизнь?

— Там тебя Гидеон ждет, — манерно улыбнулся Робби, кося голубого. Ну в конце концов, чего ожидать от грубого копа? Защиты прав гомосексуалистов? — Он сгорает от нетерпения увидаться с тобой.

— Какой еще Гидеон?

— Хорошо сидишь? — Он помахал визитной карточкой. — Гидеон Исайя Фридман, эсквайр. Из Ист-Хэмптона, сладкий ты мой. Адвокат Бонни Спенсер.

Гидеон Фридман направился ко мне. Нет, он не семенил при этом. Не вихлял задом и не помахивал безвольной мягкой лапкой. И все же все с ним было ясно. Может, оттого, что его одеяние было слишком безупречным. Эдакий английский стильный адвокат: пугающе будничного вида, тщательно скроенный, коричневый твидовый костюм, как бы поношенный, якобы застиранная сорочка, зеленый шейный платок и ботинки, похожие на птичьи крылья, только из коричневой замши. А может, его выдавала сверхаккуратная стрижка, волосок к волоску, облепившая его череп красивой формы, как металлические нити — магнит. А может, он был слишком уж по-мальчишески красив для мужика ближе к сорока, с тем невинным, круглоглазым выражением лица, которым славятся голубые из хай-класса или манекенщики с длиннющими шарфами, намотанными на шею. Он как две капли воды походил на тех парней, что скачут в ракеткой в роскошных теннисных клубах.

А может, он просто проверял меня, как говорится, на вшивость.

Он протянул мне руку и сказал:

— Привет.

— Привет, — ответил я.

— Я представляю интересы Бонни Спенсер. — Говорил он с придыханием, как официанты в модных дорогих ресторанах, где подают креветок и крабов, — ресторанов, которые каждое лето то открываются, то закрываются, потому что никто, даже самый пижонистый нью-йоркский кретин, по доброй воле больше одного раза не станет жрать моллюсков. Я взглянул на него и подумал: елки-палки, суждено Бонни отправиться в Бедфордскую тюрьму отбывать свои двадцать пять лет.